этого города. И дело тут не в зрелищных судебных заседаниях, разбиравших явно политические вопросы. Конечно, такие суды тоже имели место, в частности при рассмотрении дела о растрате общественных средств, возбужденного против Перикла в 430 г. до н. э., или дела о предательстве, в котором Каллистрата обвиняли в 366 г. до н. э. и которое лишило его карьеры, несмотря на оправдательный приговор. Наиболее тщательно проработанными из сохранившихся речей являются написанные Эсхином и Демосфеном для исключительно политизированных судебных заседаний, проводившихся в 343 и 330 гг. до н. э. В Афинах, как и в Риме, среди молодых людей было принято начинать свое продвижение по карьерной лестнице с выдвижения обвинения против какого-либо известного человека. Но о том, какое значение суды имели на самом деле, свидетельствует множество менее громких дел. Они также могли быть полностью политическими, такими как те, на которых рассматривалось часто выдвигавшееся обвинение в незаконности предложения, сделанного во время народного собрания, или совсем не имеющими ничего общего с политикой. В любом случае общественные проблемы, очевидно, рассматривались, и присяжным напоминали об их обязанностях следить за сохранением в городе демократии. Они, несомненно, принимали свою роль сторожевых псов всерьез.
В действительности присяжные не видели больших отличий между политическими делами и теми, которые таковыми не являлись, и нам следует поступить так же. Современного человека пугает та свобода действий, которой обладали люди, выступавшие в суде. В отличие от судьи в современном английском суде в Древней Греции председатель не устанавливал правовые нормы – участник процесса называл присяжным закон и толковал его, ограничивали его только альтернативные интерпретации, которые мог предложить его противник, и опыт заседателей. Оценивались польза, принесенная участником суда государству, количество уплаченных налогов или другие виды поддержки, как и слезы детей обвиняемого и многое другое. Ораторы постоянно напоминали присяжным, что те поклялись выносить вердикты в строгом соответствии с законами, но к этим же людям так часто обращались с призывами быть снисходительными или жесткими по совершенно другим причинам, что мы можем быть уверены: напоминание об их клятве было всего лишь формальностью. Призыв милосердного критика к беспристрастности в афинском суде мог иметь больше веса, чем буква закона, и эта самая беспристрастность имела яркую политическую окраску.
Такой непринужденности способствовала некоторая неуверенность в самих законах. Свод Солона мог быть актуальным для начала VI в. до н. э., но в V в. до н. э. количество содержащих массу подробностей законов значительно увеличилось при отсутствии системы их централизованного хранения и классификации (в лучшем случае они хранились в записях членов совета, архонтов и т. д.). Люди, решившие в последнем десятилетии V в. до н. э. объединить афинские законы, взвалили на себя крайне трудную задачу, для выполнения которой понадобилось примерно десять лет. После этого в Афинах, в Метрооне, храме фригийской богини-матери на акрополе, появился централизованный архив, и в тщетной надежде на сохранение стабильности этого свода действующих законов была придумана намеренно громоздкая процедура внесения в него изменений и дополнений. Однако, судя по речам, написанным в более позднее время, проблема так и не была решена.
Несмотря на все это, весьма вероятно, что для своего времени афинская судебная система работала довольно хорошо. Спарта, где не было присяжных и писаного свода законов, представляет собой наиболее печальный пример государства, где в результате громких судебных процессов (а они – это все, что нам известно о тамошней системе правосудия) принимались совершенно несправедливые решения. Афинское правосудие, по крайней мере, было более открытым, а стать участником судебного процесса было проще. Одной из черт реформ Солона, вызвавших наибольшую симпатию у народа, считалось то, что он значительно расширил возможности третьих лиц инициировать судебное преследование, вследствие чего жертва несправедливости в противостоянии с влиятельным противником далеко не всегда вынуждена была полагаться только на собственные силы. Такова еще одна причина, по которой создание суда присяжных помогло афинянам сделать следующий шаг на пути к демократии.
Однако вопрос о том, как все эти механизмы работали на самом деле, казался античным авторам менее важным, чем исключительно моральная проблема, связанная с тем, чьи устои справедливее, что лучше способствует личной добродетели. Под последней понимается та ее разновидность, которую мог демонстрировать богатый человек, проводивший свои дни в праздности. Лучшие мыслители не интересовались развитием добродетели в необразованных представителях низших слоев общества, лишенных из-за своих низких занятий культуры и способности к размышлениям.
Только Геродот, писавший в более прогрессивное время перед Пелопоннесской войной, подчеркивает правильность принципа равенства без исключений, называемого им, как правило, «свободой речи», противопоставляя его тирании, при которой афиняне не могли говорить или открыто предлагать то, что считали нужным. Он утверждает, будто персы-заговорщики, убившие в 522 г. до н. э. узурпатора, занимавшего тогда трон, и возведшие на престол Дария, спорили о государственном устройстве, что, конечно, маловероятно. Защитник демократии во время этой якобы имевшей место дискуссии настаивал на «честном имени» равенства, назначении по жребию, ответственности магистратов перед народом, свободном обсуждении вопросов в среде равных. Сторонник олигархии, в свою очередь, подчеркивал безответственность необразованных людей, а приверженец монархической формы правления напоминал о междоусобицах, доставивших немало проблем олигархических государствам. В ходе этого воображаемого разговора [22] сторонник монархии одерживает победу, но аргументы демократа кажутся наиболее убедительными.
Гораздо более необычным ранним источником является короткий трактат «Афинская политая», написанный афинским сторонником олигархии сразу после начала Пелопоннесской войны и сохранившийся до нашего времени потому, что по какой-то неизвестной нам причине он был включен в корпус сочинений Ксенофонта. Цель написания данного текста вызывала многочисленные споры. Я полагаю, что это крайне ироничное сочинение адресовано некоему иноземному стороннику олигархии, не понимающему, почему низвержение афинской демократии сопряжено с такими большими трудностями. Но, несмотря на предвзятое и довольно безрассудное искажение реальности, содержащееся в этом источнике, его уникальным достоинством является честное перечисление причин, по которым демократия сумела так хорошо укорениться в Афинах. Люди знали, что нужны флоту, от которого зависят Афины, в то время как гоплиты там значили меньше, чем где-либо еще. Народное собрание охотнее прислушивалось к советам людей низкого происхождения, которых автор злобно называет невеждами, чем к «благородным», и этим они совершенно правильно преследуют собственные интересы, ибо «благородные» не очень хорошо относятся к простым людям. Рассматривая тему с разных сторон, автор доказывает один тезис – о том, что демократия может быть отвратительной, но направление, избранное ее сторонниками, ориентировано на ее сохранение. Кроме того, он касается способности морской державы присматривать за своими припасами; радости, испытываемой людьми, принимающими участие в празднествах, за которые платят богатые; слишком большого числа людей, решающих общественно значимые проблемы, и т. д. Этот источник,
