ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
В 1984 году Жак Деррида. с именем и делом которого прочно связан в нашем сознании термин «деконструкция», читал серию лекций в Калифорнийском университете (Ирвайн). Организаторы этого лекционного курса предполагали, что его темой станет деконструкция в Америке, но. Деррида отвергнул предложенную ими тему, обосновав свое решение. В противовес существующей точке зрения он укзал на внутренние, необходимые взаимоотношения между деконструкцией и Америкой, не позволяющие говорить о том. что деконструкция будто бы завезена в США из Европы. Сославшись на то. что многие европейцы (и в том числе Умберто Эко) считают деконструкцию чисто американским способом рассуждения. Деррида дал определение деконструкции, близкое многоязычной и культурно неоднородной Америке: «Если уж нужно рискнуть и дать одно определение деконструкции, настолько же короткое, экономное и эллиптичное. как пароль, я просто и ничуть не преувеличивая сказал бы: ..plus d'une langue"»[345].
Слова Деррида свидетельствуют, по меньшей мере, о том значении. которое он придавал работе своих американских единомышленников. Памяти одного из них. Поля де Мана. скончавшегося 21 декабря 1983 годэ, и были посвящены лекции в Ирвайне [346]. За свою жизнь де Ман успел издать всего две книги[347]. еще несколько он готовил к печати; усилиями его друзей и учеников они были изданы; и так уж вышло, что де Ман. последний сборник которого («Эстетическая идеология») вышел в свет в 1996 году, стал автором последнего десятилетия этого века.
История деконструкции связана с судьбой де Мана. Упадок интереса к ней в конце 80-х годов, по крайней мере, внешне совпадает с открытием бельгийским исследователем Ортвином де Грефом (Graef) около 200 статей за подписью де Мана. опубликованных в контролируемой нацистами бельгийской прессе (преимущественно в брюссельской «Le Soir») в 1940-1942 годах. Все те. кому пришлось серьезно изучить эти тексты де Мана (сам де Греф [348]. Деррида. Шо- шана Фелман. Джеффри Хартман и др.). вслед за юристами, которые. как выяснилось, дважды (в Бельгии в 1946 году и в США в 1955 году) обсуждали «дело де Мана» и дважды оправдали его. не усматривают в этих статьях молодого литературного обозревателя ничего такого, что нельзя было бы объяснить крайней неопределенностью будущего Бельгии и Европы сразу после нацистской оккупации. Тем не менее сегодня этот эпизод вынуждает любого пишущего о де Мане автора уделять чрезмерное внимание биографии человека, стремившегося деперсонализировать свое творчество настолько, насколько это вообще возможно.
Поль де Ман родился в Антверпене 6 декабря 1919 года в обеспеченной и свободомыслящей семье и. благодаря самому месту своего рождения, с детства свободно владел французским, голландским, немецким и английским языками. К моменту оккупации страны нацистами де Ман был студентом Брюссельского университета, только что опубликовавшим свои первые статьи в университетских изданиях. Авторы, пишущие о «деле де Мана». называют разные причины, побудившие его стать литературным обозревателем контролируемых нацистами газет и писать вполне соответствующие их новому курсу статьи: как правило, говорится о влиянии дяди, известного социалиста Хендрика де Мана. усмотревшего в оккупации предпосылку построения фламандского социализма и призвавшего к сотрудничеству с оккупантами; упоминается о необходимости содержать только что созданную семью; описывается общая атмосфера, вынудившая многих европейцев быть одновременно коллаборационистами и подпольщиками. Однако, по-видимому, настоящей причиной публицистической деятельности де Мана стало непреодолимое искушение приобщиться к прямому и непосредственному действию. По прочтении публицистики де Мана начала 40-х годов Дж. Хартман заметил: «Меня поражало радикальное терпение де Мана: теперь же ранние его статьи показали, что он пережил период радикального нетерпения»[349].
Летом 1942 года де Ман прекращает всякое сотрудничество с контролируемой нацистами прессой, а в 1949 году уезжает в США. где и получает гражданство в 1955 году. С 1953 года он — студент Гарвардского университета, в котором в 1960 году защищает докторскую диссертацию по сравнительному литературоведению, посвященную творчеству С. Малларме и У. Б. Йейтса. С самого начала 50-х де Ман постоянно сотрудничает во французских журналах, причем положение европейца в Америке и профессия литературоведа вынуждают его к попыткам установить новые связи между французскими и американскими философами и литературными критиками из числа его знакомых, связать авторов круга «Critique», в котором он публикуется с 1953 года, с авторами круга «Partisan Review»: в 50-е годы попытки эти остаются в основном безрезультатными, но они предопределяют некоторые важные для будущего творчества де Мана темы[350].
Внимание к биографическим подробностям творчества контрастирует с безличностью, характерной для письма де Мана и унаследованной им от авторов, творчеством которых он восхищался сильнее всего. В начале 80-х. когда интерес к деконструкции был велик, а представление о ее корнях — довольно расплывчато. Ф. Лентриккья в книге, исследующей судьбы наследия американской «Новой критики». высказал предположение о том. что решающее влияние на творчество де Мана оказали работы Ж.-П. Сартра «Психология воображения» и «Бытие и ничто»[351]. Комментируя это высказывание Лентриккья. де Ман признался интервьюеру, что в своем образовании он исходил из «экзистенциально-философского модуса дискурса, использовавшегося на Континенте такими литературными критиками, как Бланшо, и такими философами, как Хайдеггер»[352]. В другом интервью, комментируя то же самое предположение, де Ман открыто противопоставил Сартра Бланшо и. упомянув о послевоенном споре о сущности литературы, заметил: «Я чувствовал, что я — если можно выразить это такими простыми словами — нахожусь, скорее, на стороне Бланшо. а не Сартра» — и добавил, что. участвуя в обсуждениях работ Хайдеггера и Сартра о гуманизме, «тоже чувствовал, что мне ближе все. что говорил Хайдеггер»[353]. Появление гипотезы о близости де Мана к ранним работам Сартра можно объяснить зависимостью того и другого автора от французских гегельянцев, но Сартр конца 40-х годов с его субъектом, делающим ничем заранее не предопределенный выбор, и с его писателем, насыщающим книгу жизнью вследствие приближения ее к собственной реальной жизни, чужд де Ману. выбирающему Хайдеггера. подчеркивающего проблематичность всякого понимания деятельности, сутью которой оказывается осуществление[354]. и Бланшо. разоблачающего литературу действия как величайшего мистификатора [355]. Выбирая себе предшественников из числа европейских философов и писателей, де Ман выступает против антропологизма.
В середине 60-х де Ман в статье, посвященной литературному критику, более других повлиявшему на его манеру письма, и программно озаглавленной «Безличность в литературной критике Мориса Бланшо». исследует способ чтения, чрезвычайно близкий его собственному. Рассматривая вслед за Бланшо литературу как место, где умирает автор («Принимая произведение в его позитивности, читатель превосходно может не обратить внимание на то. что вынужден был забыть автор: на то. что произведение фактически утверждало невозможность его существования»[356]), де Ман описывает критика, стремящегося воспринять произведение как голос «самих вещей»: «В аскезе деперсонализации он пытается постичь литературное произведение не так. как если бы оно было вещью, но как независимое сущее, как ..сознание без субъекта"»[357]. Эти слова вполне можно считать и автохарактеристикой: Н. Херцзамечает: «...субъект, амбивалентно виновный и невинный [в устранении автора], попеременно присутствует и отсутствует в дискурсе де Мана»[358]. Отказываясь от проявления своей личности, скрываясь в лабиринте ссылок и аллюзий, критик персонализирует текст, которому отныне суждено оставаться единственной реальностью, наделенной «сознанием» и «личностью».
Но не стоит говорить о де Мане, сравнивая его только с Хайдег- гером и Бланшо. Несмотря на тесные связи с Европой, де Ман — американский литературный критик, и для него проблемы «Новой критики». ведущей школы англо-американского литературоведения, важнее всего, происходящего в интеллектуальной жизни Континента. Еще в 1955 году в «Critique» была опубликована статья де Мана «Тупик формалистической критики», в которой он связал кризис «Новой критики» вообще и школы А. А. Ричардса в частности (именно к этой школе был близок гарвардский профессор Р. Брауэр) с неспособностью решить проблему двусмысленности. Обнаружив, благодаря установке на «тщательное чтение» («dose reading»), многочисленные разрывы и непоследовательности литературного языка, формалистическое литературоведение, обоснованное романтическим учением об органической аналогии, игнорирует свои собственные результаты и упрямо придерживается веры в объединяющую силу поэзии; для такого литературоведения характерна тенденция «ожидать от поэзии, что она примирит противоположности; видеть в ней возможность заполнения пропасти, рассекающей бытие»[359]. Сохраняя верность установке на тщательное чтение, де Ман создает вариант литературной критики. основанной на разрыве с подобными иллюзиями.
