Ознакомительная версия.
Помимо исследований И. Гоффмана, Г. Гарфинкеля, представителей Школы Пало-Альто, которых мы в той или иной мере относим к категории теоретиков коммуникаций, важными представляются три работы за пределами этой предметной рамки, оказавшие большое влияние на смещение акцента с внешних по отношению к реципиенту информации агентов (медиаструктур, политиков, участников предвыборных кампаний, капиталистического общества в целом и т. п.) на самого реципиента. Строго говоря, в связи с этим мы предпочитаем не употреблять понятие «медиапотребление», так как «потребление» представляет собой маркетинговый термин, предполагающий доминирование продавцов и маркетологов над потребителем. Термин используется преимущественно в медиаиндустрии, тогда как в науках о медиа предпочитают говорить о медиапользовании (usage), медиапрактиках (media practices), медиаповседневности (media everyday life), что позволяет уйти от представления маркетологов о реципиентах медиа как о пассивных потребителях.
Первой следует назвать работу Мишеля де Серто (1925–1986) «Изобретение повседневности».[364] В этой книге де Серто демонстрирует повседневную жизнь людей как конфликтное взаимодействие двух видов агентов – (1) насилия, или подавления, которые воплощаются в корпорациях, правительствах и иных аппаратах принуждения, и (2) подчинения, или обычных пользователей. Агенты, обладающие властью, стремятся навязать правила, распространить дискурс для формирования принуждения. Совокупность практик властей предержащих де Серто называет стратегиями. Сам по себе этот термин предполагает определенную рациональность, продуманность и долгосрочность. С точки зрения де Серто, таким «вертикальным» способам проявления власти люди противопоставляют определенные методы сопротивления, которые увязаны в некую логику. Эти методы де Серто называет тактиками, которые, напротив, представляют собой нечто сиюминутное, ускользающее от непосредственного наблюдения, легко трансформируемое и потому сложно подавляемое при помощи стратегий. Таким образом, в отличие от М. Фуко, для которого власть воплощается в практиках подавления и дисциплинарного принуждения, де Серто предполагает, что индивид способен к сопротивлению и противодействию навязыванию правил. Следовательно, индивиды как бы переопределяют пространство (в том числе и дискурсивное пространство) вокруг себя, и оно уже не является больше набором дисциплинарных правил, или пространством принуждения, а представляет собой набор сигнальных «флажков», которые легко обходить.
Агентам стратегий свойственно размечать территорию, откуда осуществляется принуждение, выстраивать иерархии, создавать идентичности при помощи символов, действий, эмблем и, наконец, планировать действия в долгосрочном периоде. Для агентов тактик, в свою очередь, характерны мобильность и отсутствие места, неиерархизированная организация, манипуляция идентичностью (маскировка), обман, отсутствие планирования действий. Таким образом, если медиакомпании хотят навязать нам сообщения, создать определенные убеждения и т. п., то мы как медиапользователи можем противопоставить этим стратегиям свои тактики переключения канала, ухода в другие виды медиа, недоверие к такой информации или открытое ее осуждение. Таким образом, «угнетенные» у де Серто представляются скорее созидателями, то есть производителями смыслов в не меньшей степени, чем те, кто обладает властью. Де Серто называет их владеющими искусством повседневного действия (art defaire аи quotidien).
Второй работой схожей парадигмы является нашумевшая работа Эрхарда Фридберга и Мишеля Крозье (1922–2013) «Актор и система».[365] В ней авторы показывают, что внутри замкнутых организационных систем отдельные акторы обладают гораздо большей властью и свободой действий, чем полагала традиционная организационная теория. Исходя из этого, любое функционирование организации необходимо интерпретировать как сумму индивидуальных стратегий отдельных акторов в этой организации, а не как функцию отдельных акторов, подчиненных единым правилам. Следовательно, организованные решения коллективных проблем – это всегда сумма действий относительно автономных акторов в рамках доступных им ресурсов. У каждой организации на уровне субъектов есть свои микрооснования для ее целей, стратегии и результатов. Власть в этой системе является не чем иным, как непропорциональной, но не полноценной системой принуждения; она никогда не бывает тотальной с этой точки зрения.
Значимый теоретический вклад в идею автономии социальных акторов внес также французский социолог Пьер Бурдьё знаменитой работой «Различение: социальная критика суждений вкуса».[366] Для Бурдьё основой действий социальных акторов является не набор социальных правил, а позиция акторов друг относительно друга в некоем символическом социальном пространстве, которое он называет полем.[367] Это пространство создается контрастами между полярными позициями. Отсюда склонность Бурдьё интерпретировать положения индивидов в социальном мире через двухмерные графики, на которых обозначаются такие полярные позиции. Эти позиции у Бурдьё привязаны к его теории капитала и взаимодействию капитала экономического (деньги и собственность), культурного (образование) и социального (ранг в обществе). На двухмерном поле систему повседневных повторяющихся практик Бурдьё называет «габитус». Это своего рода предрасположенность к определенной практике. Бурдьё демонстрирует систему габитусов, формирующих устойчивые практики, четко поляризующие различные социальные классы во Франции. В результате буржуазия, представленная крупными собственниками и руководителями больших предприятий, предпочитает пить шампанское, а рабочие – пиво; формой досуга профессуры являются прогулки в горах, а фермеров – телевизор.
Бурдьё, таким образом, спорит с идущей от Канта идеей об автономии суждения вкуса, то есть, грубо говоря, о том, что «о вкусах не спорят». Иными словами, вкусы, по мнению Канта, ничем не детерминированы, кроме индивидуальных предпочтений отдельных людей. Бурдьё полагает, что детерминированы. В результате люди с разными габитусами отталкивают друг друга, потому что их практики кардинально не совпадают, а сами эти люди находятся на различных полюсах системы всех практик. В ранней работе Бурдьё «Un art moyen» («Искусство средней руки»; издана в русском переводе под названием «Общедоступное искусство»), написанной в соавторстве, представлены результаты исследования практик фотографирования.[368] Уже в этой работе, написанной почти за 20 лет до «Различения…», французский социолог демонстрирует склонность к сегментации отдельных социальных классов на основании их культурной практики (а фотографирование является, безусловно, таковой). С точки зрения Бурдьё, то, ЧТО мы фотографируем, это не объект индивидуального вкуса, а следствие некоей социальной обусловленности. Она связана в первую очередь с тем, что, фотографируя, семьи занимаются самовоспроизводством и самоинтеграцией, так как добрые три четверти фотографий делаются во время семейных торжеств или совместных поездок в отпуск. И эта практика воссоздает образ семьи, в реальности разобщенной, члены которой находятся порою в разных городах. Отношение к объекту фотографирования, проявляющееся в его выборе, зависит, как пишут Бурдьё и его соавторы, от социального класса фотографа, а точнее – от связи между социальным классом и отношением к фотографии как к искусству. Те социальные классы, для которых фотография является искусством, а не просто способом фиксации реальности, выбирают более оригинальные объекты фотографирования (натюрморты, пейзажи и т. п.).
§ 2. Медиаиспользование и cultural studies
Само по себе понятие «использование медиа» идет от работы позднего представителя американской эмпирико-функционалистской теории Элиху Каца (см. гл. 9), который вместе с Блумлером, как мы помним, первым предложил перенести фокус исследовательского вопроса на самого реципиента информации: «Что люди делают с медиа?»[369] Воплощением этой парадигмы «потребностей» стали работы Э. Каца, Д. Блумлера и М. Гуревича в области теории использования и получения удовлетворения (uses and gratification). Потребитель отныне не рассматривался как, следуя терминологии де Серто, часть стратегии коммуникаторов (то есть распространителей информации, стремящихся навязать суждение), а становился самостоятельным актором, применяющим определенные тактики для получения от медиа того, что он сам считает нужным. Безусловно, данная парадигма тоже может быть подвержена критике, потому что предполагает, что реципиент в состоянии рефлексировать и анализировать свои нематериальные потребности в сфере контента (что далеко не так очевидно), однако парадигма отношения к реципиенту стала принципиально иной, и теперь она в значительной степени развивается в том же направлении, в котором следует социология. Таким образом, первым источником направления, известного как медиаиспользование, явились работы эмпирико-функционалистов.
Ознакомительная версия.
