Некоторые общие, как бы родные черты и выводы, которые легко будет при этом отметить, очень важны для нас именно в силу общего своего характера, ввиду того, что им свойственны некоторые особенности настоящего дела, и что, относясь к целым разрядам его фактов, они не укладываются в рамки отдельных обвинений, а все окрашиваются своеобразным цветом. По сложности и громадности дела весьма естественно, что при его расследовании и рассмотрении дело это склеилось в одной посильной и дружной работе; все виды доказательств известны уже суду. Действительно, показания подсудимых, их сознание, их запирательство и ложь, их недомолвки и молчание, показания потерпевших и простых свидетелей под присягой и без присяги и протоколы обысков и осмотров, и экспертизы, и вещественные доказательства самых разнообразнейших разрядов и значений — все безграничной вереницей проходило перед вами на судебном следствии.
Таковы доказательства, такова твердая почва, на которой стоит обвинение. Обратимся же к обозрению возведенного на этой почве колоссального здания преступлений. От фундамента до вершины, от деталей до целого, камень за камнем должны мы рассмотреть его. Только тогда будем мы в силах разрушить его, только тогда, обращенные в прах, скоро изгладятся самые следы его темного существования. Если всю огромную массу судебного следствия окинуть на мгновение одним общим взглядом, невольно придется остановиться на одной выдающейся внешней черте ее — по отношению этой массы ко времени. Она обнимает собою 9 долгих лет — целую эпоху в жизни человека. С 1867 года, по приблизительному исчислению, и по 1875 г. тянется непрерывная цепь преступлений, отдельные звенья которой поочередно отламываются подсудимыми. Раскрыв и изучив эти звенья одно за другим, следствие насчитало около 60 преступных деяний, которые должны были предстать на ваш суд. Но я глубоко убежден, что это количество чисто случайное, что оно не только не исчерпывает всего открывшегося перед вами преступного мира, но составляет, быть может, даже самую незначительную часть. Было бы самоуверенно думать, что правосудию удалось наложить руку на все, что в течение не только всей жизни своей, но в этот 9-летний период подсудимые совершили преступного и наказуемого. Средства суда, как и все исходящее из рук человеческих, ограничены, порою слабы, слишком часто несовершенны. Следствие сделало, что было возможно, оно обнаружило много, но еще больше, я смело говорю это перед лицом подсудимых,— таится во тьме закупленное, потушенное, заглохнувшее, глубоко зарытое. Многочисленные указания и намеки на это, то в лице говорившего подсудимого, то в виде недосказанного эпизода, часто проскальзывавшего во время судебного следствия,— вот мимолетные просветы скрытой темной шайки. Я не думаю, что эти хорошо опущенные в воду концы когда-нибудь выплывут на свет Божий. Да и не нужно — с лишком довольно того, что мы видим перед собою. Если эти 56 преступлений только образцы того, что было содеяно, но по разным причинам осталось необнаруженным, то мы можем довольствоваться и такими образчиками, по ним можем судить, ценить и безошибочно оценить содеятелей по достоинству. Неоткрытые преступления подсудимых, разоблачение в тех, которые открыты, нам остается только, говоря словами старого уголовного судопроизводства, предать воле Божией. Для удобнейшего обозрения того 9-летнего периода, в который укладываются отдельные обвинения, для обозрения его в том хронологическом последовательном порядке, который кажется мне наиболее правильным и пригодным, отметим в пределах этого периода несколько переходных и выдающихся точек, вокруг коих легко и свободно сами собою группируются обвинения.
Вот в каком общем внешнем виде мне представляются все предъявленные мною против подсудимых обвинения, взятые все вместе, в своем последовательном развитии и постепенности. Резкою гранью, важною эпохою в жизни, преступной деятельности подсудимых является вторая половина 1871 года, время с начала лета по декабрь этого года. То было время образования первых кружков и первой шайки, время процветания, время самого разгара воровской работы. Весь предыдущий период, все время с 1866 года по весну 1871 года занято лишь отдельными, не имеющими между собою связи преступлениями. Это прелюдия к той грандиозной и сложной мелодии, которая скоро должна разыграться. Это интересные отдельные страницы из отдельной личной жизни и быта каждого из главных деятелей, будущих крупных и дружных подвигов на общем пути. В таком первоначальном фазисе, который я могу назвать подготовительным, перед вами выступает темное и грязное прошедшее, прежняя судимость, подозрительная обстановка и отдельные преступления, совершенные главнейшими из подсудимых за свой собственный еще пока, а не на общий счет. Личности гг. Давидовского, Шпейера, Долгорукова, Андреева, Башкировой, Массари, Верещагина, Голумбиевского, Плеханова, Неофитова, Щукиных, Пегова, Зильбермана, Понасевича одна за другою появляются на обширном поприще добывания денег из чужих карманов и обрисовываются так ярко, что неизбежность всего последующего становится понятна. Тут же встречаем мы и гг. Топоркова, Эрганьянца и Адамчевского в качестве случайных, но не столь важных соучастников отдельных преступлений. Наступает лето 1871 года; подготовительный период, прелюдия кончена; скоро, обгоняя одна другую, превосходя друг друга в дерзости и тонкости, темною чередою возникают обширные и глубоко задуманные преступные аферы. С разных концов России: из Петербурга, из Тулы, из Иркутска, из Харькова, из Нижнего, как хищные птицы, почуявшие добычу, мало-помалу собираются в Москву, скучиваются, соединяются в кружки, связанные друг с другом, копошащиеся между меблированными комнатами дома Любимова и меблированными комнатами дома Андреева, на Тверской, между гостиницей Шеврие, в Газетном переулке и дачею Попова в Петровском парке. Оживленная, таинственная деятельность темного мира развернулась внизу и вверху по Тверской улице и примыкающей к ней местности городского центра в д. Андреева, Любимова, Галяшкина, Кайсарова, в номерах и трактирах, в конторах нотариусов и квартирах ростовщиков. Заключаются знакомства, сводится дружба, обдумываются планы, происходят совещания, сводятся счеты, пишутся разнообразнейшие документы, и все это вьется в безобразном вихре вокруг одного всемогущего идола — денег во что бы то ни стало; денег на разгулы, на чувственные наслаждения — денег и этих наслаждений, хотя бы преступлением, хотя бы кровью. Так с лета по декабрь 1871 года неустанно работает одна из главных групп подсудимых, группа, если можно так выразиться, основная. Она работает — и подлог векселя Серебрякова, обман Еремеева, обман Батракова, обман Попова, убийство Славышенского быстро сменяются одно другим.
К этой первой, главной группе подсудимых и преступлений примыкают две второстепенные, одна к началу, другая к концу. Второстепенные только по качеству замысла и исполнения, но никак не по преступности и наряжению злой воле. С марта по осень 1871 года непрерывным рядом тянутся многосторонние похождения г. Пегова. Масса подложных векселей по небывалой доверенности отца, а в конце мая дикий ночной грабеж, совершенный над бывшим поваром своего отца,— вот чем отмечен восьмимесячный путь этого спешившего жить юноши. Продукт того же омута, тех же стремлений, Василий Пегов связан с главной группой и знакомствами, и связями, и соучастниками. В лице г. Массари, одного из деятелей этой группы, в лице гг. Жардецкого и Поливанова, старшины и служителя ее компании, деяния Пегова даже формальным образом связаны с деяниями гг. Давидовского, Шпейера и проч.
Другая второстепенная группа, примыкающая к главной, по своей деятельности относится к ее концу, а именно к декабрю 1871 г. и январю 1872 г. Она впервые вносит в дело новый элемент, которому суждено быстро развиться и окрепнуть и долго, до конца, играть большую роль. Это элемент осторожный, арестантский, атмосфера и привычки старой тюрьмы, людей, давно закоренелых в преступлении. Место работы переносится за высокие стены Московского губернского тюремного замка, а работниками являются старые знакомые, друзья и товарищи прошедших подвигов — гг. Верещагин и Плеханов, за старые грехи лишенные свободы, г. Голумбиевский, еще свободой наслаждающийся и удачно пользующийся ею для того, чтобы с помощью г-жи Змиевой испробовать сбыть подложные векселя от имени Пятово,— с этого времени полное и тесное общение устанавливается между острогом и его еще свободными приятелями; богатый клад дает это общение. Здесь около нового 1872 года мы можем отметить предел первого фазиса общей преступной деятельности. Ее настигает неожиданный удар,— свершается событие, преграждающее ей мирное течение. Возбуждается энергетическое следствие, преступления обнаруживаются и разоблачаются почти по мере совершения, смелые деятели приглашены расстаться и за крепкими запорами обдумывать свои деяния — словом, судебная власть налагает руку свою на подсудимых. Но, увы, дела слишком сложны, следствие скоро окончиться не может, и большей части подсудимым из соображения (может быть, немного преувеличенного) человеколюбия и мягкости дается свобода. Моментально забыты все невзгоды, весь позор разоблаченных преступлений, забыта грозная перспектива вашего, милостивые государи, строгого суда. В мыслях у всех только одно — по-прежнему добывать деньги и по-прежнему на эти деньги по-своему наслаждаться жизнью. На свой карман давно уже нет надежды, но что за дело — на то существует карман чужой. И вот старые группы смешиваются, перепутываются и переплетаются в новом походе против закона чужой собственности; старые знакомства скрещиваются, новые заводятся и продолжаются старые, вырастают новые кружки, в которые входят частью прежние,— и среди всего этого свято сохраняются и передаются друг другу еще свежие предания о совершенных преступлениях. Деятельность старых групп находит себе продолжение в деятельности новых. Ни одного месяца не проходит без новых преступлений. Меньше приходится их на 1872 год, непосредственно следующий за первым судебным разгромом всей компании; лето 1873 года не уступает 1871 году. В том 1872 году Дмитриев-Мамонов, соучастник Шпейера и Давидовского в подлоге векселя Серебрякова, в сообществе с Николаем Калустовым, близким приятелем того же Шпейера, совершает при помощи Засецкого и Соколовой отвратительную по подробностям кражу у Артемьева. В октябре того же года Пегов, только что старательно направленный своими доброжелателями на истинный путь, похищает запертую сумку с 50 тысячами рублей денег и тем показывает, как успешны и уместны были их старания. Месяц спустя, в ноябре 1872 года, в стенах Московского тюремного замка возникает обширная переделка и подделка банковых билетов. Дело кипит и спорится в руках все тех же гг. Верещагина, Плеханова и новых соучастников, в лице тех же гг. Щукина, Зильбермана и Сидорова, принимавших участие еще в подготовительный период.
