Однако и решение по делу «Centros» не устранило всех проблем, связанных с выбором места деятельности юридического лица. В частности, остался неясным вопрос о том, каким было бы решение, если бы Дания придерживалась теории оседлости, а не теории инкорпорации. Часть авторов считает, что теория оседлости вообще не может больше применяться из-за того, что противоречит свободе выбора места ведения предпринимательской деятельности, закрепленной в Договоре о ЕС. В частности, Верховный суд Австрии уже принял в 1999 г. решение о несоответствии теории оседлости ст. 43 и 48 Договора о ЕС, не обращаясь к Европейскому суду. Другая часть авторов — сторонников теории оседлости по-прежнему считает, что осуществление права на выбор места деятельности компанией зависит от ее признания, т.е. от ее дальнейшего существования в соответствии с международным частным правом принимающего государства. Согласно теории оседлости, такая псевдоиностранная компания, как «Centros», с самого начала не существует, а значит, вопрос о ее праве на открытие филиала вообще не встает. Поскольку в деле «Centros» обе страны придерживались теории инкорпорации, то и формула решения этого дела, а именно запрет государствам ограничивать право на выбор места деятельности, распространяется лишь на государства, применяющие теорию инкорпорации, но никак не на страны, следующие теории оседлости[93].
Отказ в признании правосубъектности иностранных юридических лиц, перенесших свой административный центр на территорию другого государства, рассматривается в странах, придерживающихся критерия эффективной оседлости, в качестве важной гарантии защиты интересов кредиторов и наемных работников подобного рода юридических лиц. Действительно, учреждение юридического лица в соответствии с законодательством государства, устанавливающего минимальные формальные требования, с последующим перенесением фактического административного центра и места осуществления основной деятельности на территорию другого государства может служить целям обхода императивных норм последнего государства, касающихся минимального размера уставного капитала, участия наемных работников в управлении компанией и т.п. Однако на практике такая жесткая мера воздействия, как полный отказ в признании иностранного юридического лица, вряд ли является адекватной. Вот к какому выводу приходит Е.А. Дубовицкая на основе анализа судебной практики и доктрины западноевропейских государств: «Следует согласиться с мнением критиков, называющих теорию оседлости репрессивной теорией. Она не обладает защитной функцией, которая приписывается ей ее сторонниками. В самом деле, иностранная компания, ведущая хозяйственную деятельность, например, в Германии, рассматривается немецким правом как несуществующая. Из этого вытекает, что она не может быть истцом и ответчиком в суде, поэтому если контрагент такой компании подаст на нее иск, то в иске ему должно быть отказано. Из инструмента защиты кредиторов теория оседлости превращается в оружие против них. Немецким судам, чтобы не допустить этого, приходится обосновывать способность компании выступать стороной в судебном споре тем, что своей хозяйственной деятельностью иностранная компания вызывала видимость своей правоспособности и контрагент на это полагался»[94].
Отмеченную тенденцию можно продемонстрировать на разбиравшемся ранее примере с английской компанией «Винтер ЛТД», которая перенесла свой административный центр в Германию. Немецкие авторы, придя к описанному ранее и закономерному для германского законодательства выводу об отказе в признании правосубъектности английской компании «Винтер ЛТД», предлагают следующее практическое решение вопроса: «… применение теории реального местонахождения административного центра (правления) компаний при несовпадении их места учреждения и местонахождения их органов управления всегда вело бы к объявлению компании недействительной. Тем самым внутренний деловой оборот подвергался бы „неверному правовому воздействию“ (Гроссфельд) и был бы лишен всякой защиты. Поэтому-то и обращаются к помощи принципов фиктивной правовой формы компании (курсив оригинала): если иностранная компания осуществляет свою деятельность в данной стране и деловой оборот воспринимает ее в качестве носителя прав и обязанностей, то ее рассматривают как способную отвечать по своим обязательствам, подобно типам местных компаний, правовую форму которых она восприняла для участия в деловой жизни данной страны»[95].
При этом авторы вынуждены констатировать, что использование такого рода фикции выглядит довольно сомнительным с точки зрения законодательств иностранных государств (и прежде всего законодательства страны учреждения юридического лица), что может повлечь отказ в признании и приведении в исполнение судебного решения на территории иностранных государств. В итоге судебное решение можно будет исполнить только в случае, если ответчик (иностранное юридическое лицо, в признании которого было отказано, но задолженность с которого взыскана) будет иметь свою собственность на территории страны вынесения судебного решения (в данном случае — на территории Германии). Таким образом, начав с отказа в признании правосубъектности иностранного юридического лица, немецкий правоприменитель вслед за доктриной все равно приходит к необходимости наделения этого юридического лица по меньшей мере свойствами сделкоспособности и де-ликтоспособности. При этом приходится прибегать к изобретению изощренных правовых фикций, которые ставят под сомнение приведение судебных решений в исполнение на территории иностранных государств. Иными словами, интересы кредиторов таких иностранных юридических лиц остаются ущемленными, поскольку максимум, на что они могут рассчитывать в результате применения всех описанных правовых построений, — судебное решение с сомнительными перспективами исполнения на территории каких-либо государств, за исключением государства вынесения судебного решения.
На наш взгляд, в данном случае поиск решения проблемы ведется в неверном направлении. Еще М.И. Брун в начале XX в., подвергая развернутой критике описанные выше воззрения Лорана и Вейса, отмечал: «Ошибка Лорана заключалась в том, что он не разделял вопроса о допущении иностранного юридического лица к его функциональной деятельности от вопроса о признании в нем субъекта гражданского права… Конфликтную юриспруденцию привлекают только те случаи, когда вследствие выступления иностранного юридического лица в качестве субъекта гражданского права встает сомнение в том, по какому из раз-ностранных законов — туземному или отечественному — надлежит обсудить правоотношение с его участием. Эти сомнения относительно выбора компетентного гражданского закона не имеют ничего общего с той уверенностью, которая существует относительно необходимости подчинения функциональной деятельности иностранных юридических лиц исключительно туземным законам публичного права. Государство может вовсе не допускать иностранные юридические лица к преследованию их уставных целей на своей территории, и все же оно может приказывать своим судьям не только признавать их за субъектов гражданского права, но и применять к ним их национальные законы»[96].
Таким образом, направление решения проблемы необходимо искать не в полном отказе от признания правосубъектности иностранного юридического лица, а в разделении частноправовых вопросов признания иностранного юридического лица в качестве самостоятельного субъекта права и публично-правовых вопросов о применении к деятельности таких юридических лиц на территории иностранного государства императивных норм местного законодательства[97]. В результате размежевания этих двух групп вопросов удастся, с одной стороны, сохранить стабильность имущественного оборота и законные интересы кредиторов иностранных юридических лиц, а с другой стороны, поставить препятствия для обхода императивных норм местного законодательства через учреждение юридического лица в иностранном государстве с благоприятным (необременительном для учредителей) корпоративным законодательством.
Иное решение вопроса, основанное на полном отказе в признании правосубъектности иностранного юридического лица, неизбежно приходит к отрицанию основополагающих начал международного частного права: «… юридические лица являются результатом воли законодателя совершенно так же, как таковым может быть признано всякое другое правоотношение, возникшее вне пределов данной страны; если не игнорируются вообще возникшие за границей правоотношения, то нет никаких оснований игнорировать и иностранные юридические лица; всякий иной взгляд явился бы восстановлением пережитых уже территориальных тенденций в частном международном праве»[98].
