соответствуют потребностям христианского государства 191. В более же практическом плане, заметив непропорционально большое число евреев среди адвокатов в некоторых частях страны — отчасти из‐за того, что евреям редко разрешалось поступать на государственную службу, — они предостерегали от «переполнения» судебной системы «неблагонадежными в нравственном отношении лицами» 192.
Мусульмане также пострадали от дискриминационной политики. Если в качестве юристов и присяжных они могли действовать без особых ограничений, то в вопросах самоуправления они столкнулись с некоторыми запретами. После 1884 года мусульмане не имели права занимать должность старосты в селах и небольших городах 193. Вскоре после этого все нехристиане были исключены из состава школьных попечительских советов 194. Хотя они и могли избираться в городские думы и земские собрания, созданные в результате Великих реформ, доля нехристиан первоначально не могла превышать одной трети мест 195. В 1892 году эта доля была снижена до одной пятой везде, кроме Польши, Туркестана, Закаспийской области и части Кавказа. Евреи, за некоторыми исключениями, были отстранены от участия в местном самоуправлении 196. Из этих наблюдений можно сделать два вывода: во-первых, центр прилагал все больше усилий для уменьшения влияния «других» в составе империи; во-вторых, эти усилия продолжали быть избирательными и бессистемными.
Более того, дискриминация была не только прямой, но и скрытой. В отличие от евреев, татарам-мусульманам в основном разрешалось находиться на государственной службе, однако на практике мало кто из них соответствовал сословным и образовательным требованиям. На службу принимали только дворян, сыновей чиновников, ученых, художников и купцов первой гильдии. Те, кто принадлежал к малообеспеченной части населения, платившей подушную подать, могли поступить на службу только при условии получения среднего образования. Доступ в университеты был ограничен аналогичным образом. При этом, поскольку обучение в татарских школах (мектебах) не засчитывалось, у подавляющего большинства татар не было шансов удовлетворить условия получения высшего образования или поступления на государственную службу. Так, в XIX веке мусульмане составляли не более 1,5 % студентов Казанского университета 197. К 1897 году лишь 3,5 % поволжских татар владели русским языком, а татар, имевших право на государственную службу, было и того меньше, поскольку в их число входили и женщины, которым не разрешалось поступать на государственную службу в принципе 198.
Очевидно, что вопросы образования, языка и доступа к государственной бюрократии и администрации были связаны между собой. Как предупреждал татарский ученый и издатель Исмаил Гаспринский (Гаспыралы), «служебная деятельность и карьера для мусульман не закрыты, но нам необходимо, во-первых, подготовить к тому наше молодое поколение…» 199. И в Крыму, и в Казани татары, как правило, были крестьянами, ремесленниками, торговцами и купцами, и в результате лишь немногие из них прошли через российскую систему образования и получили необходимую подготовку. Таким образом, причины сохранявшегося неравенства были сложнее, чем простые ограничения, налагаемые на меньшинства. Кроме того, следует помнить, что основная масса крестьянского населения находилась в схожих условиях 200. Механизмы отстранения людей от власти были основаны в первую очередь на социальных, а не этнических или религиозных различиях.
Положение меньшинств изменилось после революции 1905 года. В Манифесте 17 октября 1905 года права верующих и религиозных общин больше не обсуждались с точки зрения веротерпимости, а впервые рассматривались в контексте гражданских прав. Расширение свободы совести включало свободу вероисповедания, свободу объединений и собраний, а также свободу слова. Представители меньшинств теперь могли открывать свои собственные печатные издания. Что еще более важно, как и другие граждане империи мужского пола (при условии, что они были старше 25 лет и не относились к определенным категориям, таким как солдаты и офицеры), они получили политические права: в качестве избирателей и кандидатов они теперь могли принимать участие в выборах в только что созданную Государственную думу.
Таким образом, эволюция прав меньшинств в России следовала западноевропейской модели, согласно которой ранние положения о терпимости к религиозным меньшинствам, выраженной в предоставлении им свободы вероисповедания, уже являвшиеся частью Вестфальского мира (1648), со временем были расширены и стали включать сначала гражданские, а затем и политические права 201. Однако в России гражданские и политические права были предоставлены гораздо позже, чем в большинстве стран Европы, и просуществовали всего несколько лет.
В 1906 году крестьяне получили дополнительные права: теперь они могли, помимо прочего, свободно передвигаться и выбирать место жительства, однако ограничения прав евреев, цыган, инородцев, к которым на тот момент не относились татары-мусульмане, и других групп населения сохранялись. Им по-прежнему было отказано в праве иметь паспорт, необходимый для передвижения по стране. Несмотря на это, различные законопроекты, обсуждавшиеся в последующие годы, были призваны положить конец остаткам дискриминационных норм, особенно в отношении старообрядцев, но в целом отношение к меньшинствам осталось неравным 202. Они периодически подвергались нападкам со стороны органов власти и отдельных лиц, особенно чиновников министерств народного просвещения и внутренних дел, а также церкви. Хотя реформаторы и стремились поставить все религии в равные условия, тесные связи между самодержавным правителем и православной церковью, которая сопротивлялась потере своего доминирующего положения, обрекали религиозное равноправие на провал 203. Религиозная принадлежность продолжала диктовать наличие тех или иных прав, начиная с религиозных прав на переход в другую веру и прозелитизм и заканчивая более широкими правами, такими как право занимать государственные должности.
Новообретенные свободы также способствовали росту и политизации религиозного и национального самосознания 204. В некоторых регионах с многочисленным еврейским и польским населением яростный антисемитизм, местный национализм и борьба с националистической деятельностью привели к взрывоопасной ситуации. В начале века на большей части западной и юго-западной окраины империи произошла эскалация насилия: вооруженные нападения на российских чиновников (Вильна, 1902; Одесса, 1905; Варшава, 1905) и сотни погромов еврейского населения 205. Менее масштабные погромы также имели место в Крыму (Симферополь и Феодосия, 1905) 206. Однако по сравнению с остальной территорией современной Украины полуостров оставался на удивление спокойным местом.
В целом империя относилась к своим меньшинствам с «прагматической гибкостью» 207. Некоторые историки утверждают, что, несмотря на периоды большей терпимости, центр всегда руководствовался одной политической установкой: христианизацией внутренних «других» империи с последующей русификацией и ассимиляцией, включающей правовую унификацию 208. По мнению историков, придерживающихся такой точки зрения, моменты уступчивости были кратковременными, тактическими маневрами. И действительно, российские интеллектуалы и политики консервативных взглядов часто призывали к ассимиляции нерусского населения в русскую нацию и настаивали на том, что растущая колонизация юга и востока поможет поглотить коренное население. Начиная с 1870‐х годов они приступили к реализации поселенческих и образовательных программ, стремясь
