Ознакомительная версия.
Нарушение справедливого начала в перераспределении имущественных благ определяет необходимость защиты нарушенных имущественных интересов. По этой причине право в целом и гражданское право в частности должны обеспечить стабильность имущественного оборота, не только посредством урегулирования должного поведения его участников, но и путем предоставления достаточного набора защитных средств как вещно-правового, так и обязательственного характера.
Гражданское законодательство предусматривает два уровня регулирования способов защиты гражданских прав. К первому уровню относятся способы защиты, носящие универсальный характер, которые могут применяться для защиты любого субъективного гражданского права. Такие способы, в частности, поименованы в ст. 12 ГК РФ. Второй уровень регулирования способов защиты гражданских прав соотносится с такими способами, которые применяются для защиты только определенных видов гражданских прав или для защиты от определенных нарушений. Такие способы защиты определены ст. 12 ГК РФ как «иные способы» защиты[3].
Среди всей совокупности универсальных способов защиты гражданских прав выделяется группа таких способов, применение которых преследует цель восстановить нарушенное право, компенсировать потери, понесенные в связи с нарушением права[4]. Данные способы защиты представляют собой элементы единого механизма защиты прав участников гражданского оборота от посягательств на их имущественную сферу. Такой механизм, будучи направленным на восстановление нарушенной имущественной сферы лица, возлагает на нарушителя бремя несения различного рода материальных затрат, связанных как с возвратом недолжного, так и с возмещением иных дополнительных затрат, способных не только компенсировать нарушенный имущественный интерес лица, но и максимально наказать нарушителя, исходя из требований добросовестности, разумности и справедливости. Целью реализации такого защитного механизма выступает восстановление нарушенной имущественной сферы потерпевшего.
Подобная восстановительно-охранительная роль механизма защиты субъективного права участника гражданского оборота в целом свойственна лишь кондикционному требованию, что позволяет признать за ним признаки системообразующего элемента всего механизма защиты субъективного права лица, чье право нарушено «несанкционированным проникновением» в его хозяйственную сферу. Данный системообразующий элемент способен оказывать универсальное воздействие на реализацию любого другого способа защиты, направленного на восстановление нарушенного права. Это, в свою очередь, означает, что роль института неосновательного обогащения не ограничивается лишь сферой обязательственного права, что позволяет признать за этим правовым институтом качества общеотраслевого института.
Так, в частности, Т.И. Илларионова в свое время указывала на то, что совокупность норм о неосновательном обогащении сложилась как пограничный институт, направленный на разрешение конфликтов между лицами, ранее не состоявшими в правоотношениях, либо субъектами недействительных или расторгнутых договоров. В основании применения института неосновательного обогащения обобщен более широкий круг пресекаемых деяний, чем в охранительных нормах институтов сделок или защиты права собственности: нормы о неосновательном обогащении соотносятся с охранительными нормами института сделок и защиты права собственности как общеотраслевые с мерами относительно специального характера[5].
На системообразующую роль кондикционного обязательства и общеотраслевой характер его норм указывают, хотя и не прямо, другие ученые. Так, A.Л. Маковский, комментируя положения части второй Гражданского кодекса РФ в год ее введения в действие, касающиеся изменений в регулировании отношений вследствие неосновательного обогащения, отмечал: «В основе происшедших изменений лежит, во-первых, взгляд на обязательства, возникающие вследствие неосновательного обогащения, не как на отдельный вид обязательства, а как на особый их род и даже, возможно, своеобразный (восполнительный) способ защиты гражданских прав и, во-вторых, понимание того, что этот институт относится к числу тех, которые непосредственно связаны с нравственными началами гражданского права»[6].
Действовавшее ранее гражданское законодательство[7] рассматривало кондикционное обязательство как самостоятельный вид обязательств, стоящий в одном ряду с договорным, деликтным и виндикационным требованиями. И хотя вопрос соотношения кондикционного обязательства с этими требованиями законодательством непосредственно не регламентировался, данная проблема все же исследовалась в плане допустимости конкуренции исков и изменения основания исковых требований, когда это было необходимо для установления истины по делу, а также для обеспечения наиболее полной и всесторонней защиты прав и законных интересов сторон в гражданском процессе[8].
Преобладающей в тот период была точка зрения, согласно которой конкуренция исков считалась недопустимой[9]. О.С. Иоффе, например, считал такую конкуренцию неприемлемой не только с практической точки зрения, но и ошибочной в теоретическом плане. По этому поводу он писал: «Поскольку спорящие стороны состоят в одном правоотношении, становящемся предметом гражданского спора, а дело возбуждено по поводу определенного нарушения данного конкретного правоотношения, речь может идти лишь о предъявлении соответствующего единственного иска, но не о выборе между несколькими исками, не об их конкуренции. Вот почему какая бы то ни было конкуренция исков должна быть отвергнута»[10].
Позиция недопустимости конкуренции исков аргументировалась тем, что у каждого требования о защите нарушенного права имеется свое основание возникновения, что обусловливает самостоятельность каждого требования по отношению друг к другу, поэтому наличие какого-либо одного из предусмотренных законом оснований исключает все другие основания для предъявления иска к данному лицу, вытекающего из данного конкретного правоотношения. «Именно поэтому, – писал О.С. Иоффе – конкуренция исков представляет собой внутренне противоречивое, научно-несводимое понятие, лишенное практической ценности»[11].
Вместе с тем в правовой литературе рассматриваемого периода встречались высказывания, в которых четко прослеживалась идея универсального характера кондикционного обязательства. Например, А.А. Шамшов отмечал, что в случае любого неоправданного перемещения имущества надо считаться с возможностью предъявления кондикционного иска, и «хотя в конечном счете природа правоотношения оказывается иной и предъявляется другой иск, но во всех этих ситуациях перемещение имущества является неосновательным, а обязательство по ст. 473 ГК возникает именно из неосновательного приобретения… Это свидетельствует об универсальности требований из неосновательного приобретения как черте, отличающей их от иных требований»[12].
Аналогичную характеристику нормам о неосновательном обогащении в сравнении с другими обязательственно-правовыми нормами давал В.А. Рясенцев, называя их «специальными»[13].
На дополнительный характер норм о неосновательном обогащении ко всем другим охранительным требованиям в период действия ГК 1922 г. и ГК 1964 г. указывал целый ряд ученых[14]. При этом отмечалось, что при наличии в том или ином юридическом составе как неосновательного приобретения, так и условий для предъявления иного иска предъявляется всегда последний. Считалось, что так происходит потому, что в любом другом иске понятие «неосновательности имущественного перемещения» выражено в иных, более определенных юридических категориях. Тем не менее понятия основательности и неосновательности имущественного перемещения определяли судьбу любого иска, связанного с таким перемещением, а ст. 473 ГК РСФСР 1964 г. являлась единственной статьей гражданского законодательства, где понятие «неосновательности» юридически не расшифровывалось, а применялось как таковое. Это позволило, вчастно-сти, А.А. Шамшову прийти к выводу о том, что при неосновательном перемещении имущества условием, необходимым для предъявления иска из неосновательного приобретения, является отсутствие условий для предъявления какого-либо иного иска[15].
Определение норм о неосновательном обогащении как норм, дополняющих любой из охранительных институтов, позволило даже выдвинуть предположение о возможности помещения главы о неосновательном обогащении в Общую часть обязательственного права[16]. Аналогичная идея, кстати, была высказана A.Л. Маковским в период введения в действие действующего Гражданского кодекса РФ: «Не исключено, что надлежащее место этих своеобразных обязательств – в общей части обязательственного права (разд. III ГК) или даже в общих положениях ГК (разд. II)»[17]. Заметим, что такой подход определения места норм о неосновательном обогащении имел все основания, чтобы быть реализованным на уровне закона. Так, в опубликованном в 1947 г. проекте Гражданского кодекса СССР глава о неосновательном приобретении была помещена именно в Общей части[18].
Ознакомительная версия.
