Дальше — больше. Когда Акимова показала эти истории болезни специалистам, все единодушно заявили: дописки, сделанные Нежновым, в корне меняют описание клинической картины заболевания и позволяют трактовать все эти случаи как туберкулез.
Вывод из этого мог быть только один — Нежнов пытался задним числом обосновать поставленный им диагноз — «Туберкулез почек». Иными словами, обосновать необходимость проведения операции людям, совершенно в ней не нуждавшихся. Но для чего?
Следователь отыскала одного из бывших сослуживцев Нежнова, он рассказал о случае десятилетней давности. Нежнов пытался сфальсифицировать результаты гистологического исследования удаленных при операции тканей почки больного. Он поставил ему диагноз «Туберкулез», а так как диагноз не подтвердился, подменил гистологический препарат другим, украденным им из ординаторской, из числа срезов почек, явно пораженных туберкулезом.
Кроме того, к следователю пришел бывший аспирант Нежнова и заявил, что ему пришлось ассистировать Нежнову при операции по поводу туберкулеза почек у одной из больных. Нежнов посоветовал ему написать статью в медицинский журнал и проиллюстрировать ее снимками гистологических препаратов, взяв в качестве дооперационного препарат больной, которую они оперировали, а вместо послеоперационного препарата этой больной поместить снимок препарата больного Данилова. Контраст этих снимков должен был продемонстрировать эффективность разрабатываемого Нежновым метода, ведь препарат Данилова будет отражать состояние почки у человека, полностью излечившегося от туберкулеза.
Круг замкнулся. Если Нежнов советовал своему аспиранту использовать препараты Данилова, чтобы продемонстрировать полное излечение от туберкулеза, значит, он точно знал, что у Данилова туберкулеза не было. И тем не менее прооперировал его. У следователя не осталось сомнений в том, что Нежнов делал заведомо ненужные для больных операции, чтобы лишний раз оправдать свой метод, утвердиться в роли первооткрывателя, получить славу и почет, авторитет большого ученого. И если бы не досадная ошибка, досадная и непростительная особенно для маститого хирурга, привлекшая внимание прокуратуры, сколько бы еще людей легли под нож врача-преступника только для того, чтобы оправдать его непомерные амбиции?..
Нежнов был приговорен к двум годам лишения свободы с запрещением заниматься врачебной деятельностью. Но это дополнительное наказание — лишение права заниматься определенной деятельностью, тоже назначается не пожизненно, а на строго определенный срок. Не исключено, что после отбытия наказания Нежнов продолжил работу по специальности и лечил кого-то из наших знакомых и близких… Во всяком случае, осужденные по расследуемым мной делам врачи возвращались к практике после отбытия наказания, имея на совести невинно загубленные человеческие жизни. А некоторые, вроде доктора Пинчука, практикуют до сих пор. И кто их остановит?
Казуистика по В. П. Петрову
ПОСВЯЩЕНИЕ СУДМЕДЭКСПЕРТАМ
Практически все детективные произведения посвящены сыщикам: тому, как они идут по следу преступника, с оружием в руках прорываются через кордоны мафии и, глядя в лицо смерти, побеждают зло. Понятно, что на прыжок мускулистого героя-опера с борта отплывающего лайнера в машину главного злодея смотреть гораздо интереснее, чем на сутулого близорукого следователя, сидящего за бумажками в кабинете, а про интеллектуальную дуэль сыщика и очаровательной маньячки читать увлекательнее, чем про лабораторное исследование поврежденного кожного лоскута.
И все же рискну представить на суд читателя рассказ про тех, без кого не удается доказать вину преступника, но про кого не пишут детективы, — про судебных медиков, делающих для установления истины не меньше, чем оперативники и следователи, а специфика их работы не более приятна, чем у тех, кто бегает за преступником или составляет обвинительные заключения. К сожалению, и следователи иногда недооценивают сложность многочасового, а то и многодневного, и даже многомесячного труда эксперта, подшивая в дело несколько страниц акта экспертизы и не задумываясь над тем, сколько за этими листами бумаги часов, проведенных у секционного стола, в лаборатории, в кабинете над препаратами.
Конечно, этот рассказ будет более интересен специалистам, но пусть и те, кто никогда не сталкивался с судебной медициной, поверят мне на слово: раскрыть преступление с помощью судебно-медицинской экспертизы ничуть не менее увлекательно, чем вычислить преступника логическим путем.
Я очень благодарна сыну героя моего рассказа — Вадиму Вадимовичу Петрову, продолжающему дело отца и открывшему мне доступ к архивам замечательного судебного медика, Вадима Петровича Петрова.
Итак…
Таинственная комната за неприметной дверью располагалась на первом этаже под лестницей, первокурсникам туда вход был до поры до времени закрыт, но пришедшие учиться на юридический факультет Ленинградского университета студенты с любопытством старались заглянуть в эту странную комнату рядом с кафедрой уголовного процесса.
В полуоткрытую дверь виднелись муляжи изуродованных человеческих конечностей, черепа с черными глазницами, большие таблицы наглядных пособий по определению характера травмирующего орудия в зависимости от конфигурации повреждений… Жуть! Жуть, как интересно!
Но раз уж не пускали в саму комнату, в перерывах между лекциями мы все равно бегали под лестницу рассматривать висевшие в коридоре плакаты. На одних — леденящие душу мертвые лица с просвечивающими очертаниями черепов, и это прозаически называлось «восстановление лица по черепу» для идентификации личности погибшего; на других — окровавленные трупы в неестественных позах, призванные облегчить студентам понимание различий между автотравмой и падением с высоты.
Плакаты на стенах коридора завораживали: на них шаг за шагом была рассказана история раскрытия убийства с помощью восстановления лица по черепу. (Про метод М. М. Герасимова многие читали еще до поступления в университет, да и вообще каждый школьник видел в учебнике по истории Древнего мира портрет неандертальца, воссозданный в мастерской Герасимова по найденному археологами черепу.) На этих таблицах и в экспонатах, скрывавшихся за дверью, оживали страницы любимых книг, прочитанных еще в детстве, — конечно, «Записок следователя» Льва Шейнина, тогда, в обстановке тотального отсутствия детективной литературы, служившие хрестоматией по борьбе с преступностью, после «Рассказов о Шерлоке Холмсе».
Таинственная комната называлась кабинетом судебной медицины, а хозяином этой необычной экспозиции был невысокий, худенький, слегка прихрамывающий пожилой профессор, неспешно передвигавшийся по факультетским коридорам всегда в окружении студентов, да и не только их. Когда на курсах постарше студентов уже допускали к таинствам уголовного процесса, в кабинете Вадима Петровича пытливый глаз замечал известных адвокатов, приходивших на консультацию, а также людей в милицейской и прокурорской форме.
Кабинет судебной медицины, уставленный наглядными пособиями — черепами и костями, муляжами голов и конечностей, заспиртованными человеческими органами, — гордость и детище Вадима Петровича, много лет собиравшего эти экспонаты по крупицам.
А пока визитеры в углу кабинета вместе с профессором Петровым раскручивали какой-нибудь сложный случай из следственной или судебной практики, авторы курсовых работ, дипломники, редкие «хвостисты», дожидавшиеся своей очереди, не могли оторвать глаз от наглядных пособий, рассказывавших об установлении по характеру повреждений бедра и голени марки машины, сбившей человека, или о высоте, с которой падали капли крови, по форме этих капель…
Судебную медицину студенты юрфака проходят на последнем курсе. К этому времени все, кто ждал зачетов и экзаменов перед кафедрой уголовного процесса и криминалистики, успевали рассмотреть не только иллюстрации к шейнинским рассказам, но и стенды, посвященные преподавателям факультета — участникам Великой Отечественной войны, из которых с удивлением узнавали, что худенький и невероятно скромный профессор Петров — подполковник медицинской службы с огромным военным стажем, доктор медицинских наук. А к тому времени, когда студиозусы успевали пообщаться с профессором, они проникались сознанием, что профессор Петров еще и очень добрый, веселый и остроумный человек. Его любили все студенты и никогда не обижались на шутливое прозвище «крокодилы» (впрочем, барышень он так никогда не называл), потому что произносилось оно с нежностью.
