И. М. Степанов подчеркивал, что для новой власти нет вопроса: общественная или частная собственность, поскольку только на базе обобществления основных средств производства оформляется такой тип общественных отношений, в рамках которого единственно возможно устранение всякой эксплуатации человека человеком, последовательное возвышение экономического и духовного потенциала народа. В этих условиях коммунистический идеал: «Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех» – становится принципом социалистического конституционализма.
Круг «элементов», связанных с группой регулятивно-организационных характеристик конституционализма, представляет собой фактически свод мировоззренческих позиций на тот или иной порядок государственного устройства. По его мнению, в доктрине буржуазного конституционализма это – система (или системы) взглядов на формы и методы конструирования господствующих, т. е. частно-собственнических, либерально-эгалитаристских, отношений согласно требованиям идей и принципов буржуазного парламентаризма. В социалистической же конституционно-правовой концепции – система взглядов на такой порядок государственной организации, который не только опосредовал бы, «материализовал» собой отношения подлинного народовластия и социальной справедливости, но и был их эффективным проводником, надежным политико-правовым гарантом.
И. М. Степанов подчеркивал, что советская власть как власть рабочего класса в союзе с трудовым крестьянством едина и, следовательно, никакой речи о разделении ее с кем бы то ни было быть не могло. Так был поставлен вопрос и так решен, приобретя значение основополагающей политико-правовой нормы социалистической концепции конституционализма.
Социальная ценность идей и принципов социалистического конституционализма заключается в том, что в них не только получают свое концентрированное выражение насущные потребности общественной практики, но и закладываются «резервы» на будущее[164].
В другой своей работе И. М. Степанов писал о настоятельной потребности задействовать на советской почве все то позитивное, что хотя бы технологически и процедурно дает здоровая практика парламентаризма, «автономизация» личности и т. д. Имея предметом своего реагирования сами основы общественно-политического строя страны, конституционное право должно быть не только очищено от догматически-схематичных установлений о власти, собственности, федерации, всех институтов управления и самоуправления, но и обогащено ценностями мирового конституционализма.
Должны быть найдены производные, специальные критерии, с помощью которых можно было бы получить четкое изображение социального, духовного, государственно-правового состояния общественного бытия. Одним из таких специальных критериев И. М. Степанов считал саму доктрину конституционализма как целостную систему идей и взглядов на решающие ценности (общечеловеческие и классовые) политико-правовой организации страны или группы стран.
И. М. Степанов относил к основополагающим ценностям теории социалистического конституционализма общественную собственность, народовластие, свободный от эксплуатации труд, право наций на самоопределение, взаимную ответственность личности, общества и государства. А такие ценности, как прямая конституционная фиксация гарантий гражданских прав, мирное сосуществование государств с различными социально-политическими системами, он рассматривал как ценности, которые могут претендовать на статус общечеловеческих.
Он полагал, что в ходе создания конституционных основ Советского государства с излишней поспешностью были отвергнуты некоторые идеи теории и практики парламентаризма, прав человека, гражданина – вообще концепция правового государства[165].
И. М. Степанов писал: «Сложилась парадоксальная ситуация: если в так называемых буржуазных общественно-политических системах парламентаризм мог работать и действительно работал, хотя далеко не всегда в согласии с постулатами конституционализма о народном суверенитете, то при социализме десятилетиями не работали ни его главный объективный политический закон принадлежности всей власти народу, ни даже то положительное, что за парламентаризмом все-таки признавалось («представительные учреждения остаются…»). Более того, набирали силу, становились нормой советского бытия именно те черты парламентаризма, которые по праву заносились в ранг отрицательных: оторванность депутатского корпуса от избирательного, вырождение «свободы» суждений в пустопорожние говорильни и т. п.»[166].
Задача эпохальной политической важности состоит в том, чтобы вернуть абстрактно-благостным конституционным установлениям их истинный смысл работающих ценностей социализма.
«В общем, идя по нарастающей, – писал И. М. Степанов, – процесс политизации советской общественной жизни объективно требует своей конституционализации в самых передовых, испытанных на прочность мировым демократическим опытом социально-правовых институтах и процедурах»[167].
Речь должна идти о конвергенции[168].
«В самом деле, можно ли теперь, – писал И. М. Степанов, – ставить вопрос таким, например, образом: два типа государственности – два типа конституционализма? Думается, в плане антагонистически противостоящих, противоборствующих друг другу феноменов нельзя. Каждый из них, разумеется, должен быть окрашен в свои «цвета», идущие от характера нации, традиций ее государственности, различного рода геополитических и духовно-личностных особенностей. В то же время, однако, в «платформу» любой конституционной системы должны быть непременно заложены все основополагающие общецивилизационные ценности – от рыночных отношений в экономике до парламентаризма и разделения властей в государственно-правовой сфере»[169].
И. М. Степанов считал, что если придерживаться оптимистических взглядов на будущее человечества, то вполне резонно прогнозировать формирование не только европейского, но в конечном счете и общепланетарного правового пространства. Увенчать его могла бы мировая конституция, отработанная в соответствии с требованиями именно конвергенционного моделирования[170].
М. И. Нелин характеризовал советский конституционализм как совокупность конституционной теории, конституционных норм и конституционной практики реального социализма[171].
О социалистическом конституционализме писали не только советские юристы, но и их коллеги из других социалистических стран.
Так, Я. Беер, И. Ковач и Л. Самел полагали, что существует понятие конституции в широком и узком смыслах. Конституцией в широком смысле они называли совокупность правовых норм, которые закрепляют государственный строй и в соответствии с этим определяют характер осуществляющих государственную власть органов, способ их возникновения, компетенцию и основные принципы деятельности, вопросы принадлежности к гражданству, а также права и обязанности граждан.
Конституция в узком смысле представляет, по их мнению, научное содержание понятия конституционализма.
Вместе с тем в процессе изучения основных законов социалистических государств не различаются понятия «конституция» и «конституционализм», поэтому не проводится различие между конституцией в широком и узком смыслах[172].
«В соответствии с сущностью социалистического государства, – писали они, – концепция неизбежно отражает такой экономический и общественный строй общества, такие гарантии социалистического демократизма и основных прав граждан, которые идут намного дальше всех прогрессивных теорий буржуазного конституционализма, качественно их превосходят. В основном законе закрепляется уничтожение эксплуатации (или же реализованы основы ее уничтожения, отражая идущее в этом направлении развитие), обеспечены материальные гарантии основных прав граждан, последовательная социалистическая демократия»[173].
Интерес советских ученых к конституционализму способствовал определенной либерализации советской системы, хотя и не мог изменить ее тоталитарной сущности.
§ 4. Возрождение конституционализма в современной России
Советский строй не устоял под напором политической либерализации, проводимой в стране в конце 80-х гг. Поэтому совершенно логичным и объективно неизбежным стали пробуждение в общественном сознании идей конституционализма и постепенная материализация их в практике государственного строительства России, которая встала на путь конституирования себя в качестве суверенного демократического государства.
Отправным юридическим документом этого процесса явилась Декларация о государственном суверенитете РСФСР, принятая первым Съездом народных депутатов страны 12 июня 1990 г.[174]
