Спрошенная по обстоятельствам, изложенным в отношении сиротского суда и в ее прошении, Медынцева объяснила, что в мае 1870 года она была очень стеснена в материальном отношении и по совету местного квартального надзирателя Ловягина обратилась к игуменье Серпуховского Владычного монастыря Митрофании, как урожденной баронессе Розен, имеющей большие связи, с просьбой оказать ей, Медынцевой, свое содействие в снятии опеки. С этой целью она была с Ловягиным у игуменьи несколько раз, и игуменья Митрофания, обещая ей свое содействие в снятии опеки, предложила ей переехать к ней жить, что она и исполнила, поселившись у игуменьи со своим лакеем Михаилом Ефимовым и кучером. Лакей Ефимов знает все дела ее и к ней весьма близок. Медынцева прожила у игуменьи Митрофании два года, то есть до июня месяца 1872 года. Живя у игуменьи Митрофании, она совершенно подчинилась ее влиянию. При ней не было никого из близких и знакомых: Ловягина игуменья запретила принимать и желала не только удалить от Медынцевой преданного ей Ефимова, но даже сослать, его на поселение. Жила она с игуменьей и с монахинями в Серпуховском монастыре и общине и не могла никуда выходить без провожатого. У игуменьи она содержания, назначенного ей опекой, не получала; опекун Макаров говорил, что деньги употребляются на снятие опеки, и ей выдано было за все время рублей 600. Игуменья обещала лично ходатайствовать у Государыни Императрицы о снятии с Медынцевой опеки. По требованию игуменьи Митрофании Медынцева избрала себе опекуном близкого игуменье человека — купца Макарова. Все прошения по делу о снятии опеки подавала сама игуменья; она же, Медынцева, подписывала только белые листы бумаги. Весной 1871 года игуменья повезла ее в Петербург и остановилась там в квартире доктора Трахтенберга, а она, Медынцева, в гостинице. Спустя несколько времени Медынцева просила игуменью отпустить ее в Москву. Игуменья, призвав ее к себе на квартиру Трахтенберга, согласилась на ее просьбу, но потребовала, чтобы Медынцева подписала прежде разные белые бумаги, уверяя, что все это записки к разным высокопоставленным лицам. Бумаги лежали на столе одна на другой, и по мере того, как она, Медынцева, подписывала, игуменья брала их к себе. Теперь Медынцева догадывается, что она подписала векселя. В тот же день вечером Медынцева уехала в Москву. Когда игуменья вернулась в Москву, то сказала Медынцевой, что Сенат отказал в снятии опеки и надо послать Ковалькову 50 тысяч рублей для поправления дела, а для этого потребовала от Медынцевой векселей, обещая добыть денег у евреев. Медынцева подписала пять векселей, текст которых был уже написан, но не помнит, подписывалась ли она внизу текста, или же выставила на обороте векселя свой бланк. Спустя несколько времени игуменья Митрофания снова сказала Медынцевой, что Сенат отказал в их ходатайстве и что взятые с Медынцевой векселя уничтожены. После того игуменья Митрофания предложила Медынцевой выделить часть своего имения сыну Медынцевой, обещая снова снять за это опеку. Медынцева согласилась, и игуменья заключила условие с ее сыном Николаем Медынцевым, который обязался в случае выдела пожертвовать Владычне-Покровской общине сестер милосердия дом в Москве и 50 тысяч рублей денег. Видя, что опеку не снимают, Медынцева переехала от игуменьи в свой дом в июне 1872 года. Немедленно после переезда ее в свой дом к ней приехала игуменья Митрофания и взяла с нее, Медынцевой, расписку в том, что она, игуменья, содержала Медынцеву и людей на свой счет, и что все бумаги, подписанные Медынцевой, подписаны ею в трезвом состоянии и твердой памяти. В то же время игуменья выдала ей, Медынцевой, аттестат. В настоящее время до Медынцевой дошли слухи, что существуют ее векселя на 300 тысяч рублей, и что их много у купца Сушкина. Около масляной недели 1873 г. у нее был опекун Макаров с нотариусом Подковщиковым. Последний предложил ей расписаться на какой-то бумаге и в книге, сказав что это о векселях. Она заявила Подковщикову, что векселей она не давала и без другого опекуна, Гатцука, не подпишет ничего; но Макаров стал убеждать ее, что это делается для ее же пользы, что ей бояться векселей нечего, так как они выйдут наружу не ранее 10 лет и пройдут сначала через десять судов. Посоветовавшись с Ефимовым, она подписала бумагу, которую взял к себе Макаров; здесь он заплатил Подковщикову 3 рубля. О случае этом она рассказала своему поверенному Иванову, который передал о том опекуну Гатцуку, а этот последний взял с нее новое заявление, опровергающее бумагу, ею подписанную, и донес обо всем сиротскому суду. Кроме векселей, о которых сказано выше, Медынцева по требованию игуменьи подписала еще две расписки доктору Трахтенбергу и корнету Толбузину по 6 тысяч рублей каждая. Игуменья говорила, что эти расписки выдаются за хлопоты по делу о снятии опеки. Кроме того, по словам Медынцевой, игуменья Митрофания присвоила себе кунью с собольим воротником шубу и соболью муфту, принадлежащие Медынцевой. Медынцева утверждала, что игуменья Митрофания велела ей взять к себе вышеуказанные вещи под тем предлогом, что Медынцевой придется бывать у высокопоставленных особ. Шуба и муфта были спрятаны у игуменьи, и Медынцева их более не видела. После она требовала эти вещи, но игуменья их не отдавала под разными предлогами; поверенному же Медынцевой Иванову игуменья сказала, что заложила эти вещи за 400 рублей, но у кого — не сказала.
Из копии указа Правительствующего Сената 18 марта 1871 года видно, что опека над потомственной почетной гражданкой Прасковьей Медынцевой учреждена вследствие ее нетрезвого поведения и расточительной жизни по требованию ее мужа. Распоряжение генерал-губернатора о назначении опеки Сенат признал правильным. После этого возникает ходатайство Медынцевой о снятии опеки, представляются документы о состоянии здоровья и нравственных качествах Медынцевой, добытые игуменьей Митрофанией. Документы эти доказывают, что Медынцева, будучи совершенно здоровой, обладает наилучшими нравственными качествами. Заявление Медынцевой с жалобой на притеснения мужа было снова проверено дознанием и вполне опровергнуто. Правительствующий Сенат, рассмотрев все дело, признал учреждение опеки правильным, жалобу Медынцевой неосновательной, а о поступках игуменьи Митрофании, на которую жаловался муж Медынцевой, сообщил на распоряжение Святейшего Правительствующего Синода. Указ Святейшего Синода был сообщен митрополиту московскому и коломенскому, и по нему было истребовано объяснение от игуменьи Митрофании, в котором она в свое оправдание указывает на то, что не только не содействовала семейной ссоре Медынцевых, но примирила их, уговорив Медынцеву передать все свое состояние своему сыну; ссылается на письмо мужа Медынцевой, в котором он просит оставить его жену при ней, игуменье, и на то, что Медынцева уехала на богомолье в Киев.
К делу были вытребованы и представлены 16 векселей, подписанных Медынцевой, на сумму 237 тысяч рублей. Векселя эти следующие:
1) Вексель, выданный по доверенности Смирновой девицей из дворян Харламовой (она же рясофорная послушница Магдалина) на имя купца Алексея Платоновича Махалина 1 декабря 1869 года в 10 тысяч рублей на 24 месяца. На этом векселе безоборотный бланк Махалина и бланк Медынцевой.
2) Вексель в 6 тысяч рублей, выданный Медынцевой доктору Трахтенбергу 5 декабря 1869 года. На векселе безоборотные бланки Трахтенберга, Махалина и ответственный бланк купца Богданова/
3) Четыре векселя, выданные от имени Медынцевой на имя временного купца Якова Григорьевича Красных. Все четыре векселя выданы 1 декабря 1869 года, из них три по 20 тысяч каждый и один в 16 тысяч рублей. Все имеют безоборотные бланки Красных. Предъявлены к протесту поверенным вдовы рижского гражданина Тицнера, которым и представлены к делу.
Спрошенный по поводу означенных векселей Красных объяснил, что он с Медынцевой дела не имел. Летом 1871 года купец Макаров просил его поехать в общину к игуменье Митрофании, которая будет просить его вписать тексты в вексельных бланках Медынцевой. Хотя ему известно было, что Медынцева под опекой, но он поехал. Там игуменья просила его вписать тексты в бланки Медынцевой, уверяла, что подпись настоящая, показывала какое-то письмо Медынцевой, говорила, что получила бланки за хлопоты по делу Медынцевой и что он, Красных, должен вписать тексты для пользы общины. Он писал тексты в шести векселях: в четырех по 20 тысяч в каждом, а в двух по 16 тысяч рублей в каждом. Выставив на них бланки, он оставил их у игуменьи Митрофании и уехал. Макарова в комнате не было.
4) Из остальных десяти векселей пять были доставлены столичным съездом мировых судей как принадлежащие к имуществу умершего почетного гражданина Сушкина: два векселя Курским, два векселя Орловским и один вексель Тамбовским окружными судами, куда они были предъявлены к взысканию на Медынцеву поверенными купца Сушкина.
