Первым в истории уголовного законодательства УК, который закрепил в понятии преступления его социальное свойство — "злонаправленность", был составленный А.Фейербахом Уголовный кодекс для королевства Бавария 1813 г. В первой книге "Общее законодательное определение преступления и проступка" содержалось такое определение преступления: "Все умышленные нарушения закона, которые из-за своих свойств и размера злонаправленности находятся под угрозой наказания (далее следовал перечень наказаний. — Авт.), называются преступлениями".
В отечественной уголовно-правовой доктрине велись оживленные дискуссии относительно законодательной конструкции понятия преступления, должна ли она охватывать материальный признак или ограничиваться формальным, либо сочетать то и другое. При этом все ее участники соглашались, что в реальной жизни и в теоретической трактовке материальное понятие преступления очевидно. Законодательная же позиция на этот счет не раз менялась. Так, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1832 г. и в редакции 1842 г. предлагало формальное определение преступления как деяния, запрещенного законом под страхом наказания. В Уложении же 1845 г. и в редакции 1857 г. социальное (материальное) содержание преступления раскрывалось путем перечня объектов, на которые посягает преступное деяние, нарушение закона, которое включает в себя посягательство на неприкосновенность прав Верховной Власти и установленных ею властей или на права или безопасность общества или частных лиц (ст. 1). В редакциях 1866 и 1885 гг. Уложение вернулось к формальной дефиниции преступления: "Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом запрещено".
Еще ранее в эпоху Петра I формализм уголовного законодательства, по свидетельству русских правоведов, доводится до крайностей. Основанием криминализации деяний, т. е. признания их преступлениями считалось простое непослушание царским предписаниям. Все, что царь запретил под страхом наказания, то и являлось преступлением, независимо от того, наносило ли деяние вред кому-либо или обществу, или даже если оно было полезным. Правда, иногда все же объективное свойство преступления — его антисоциальность, в петровском законодательстве проявлялось. Например, в Артикуле воинском 1715 г. преступление определяется как "вражеские и предосудительные против персоны его величества или его войск, также его государства, людей или интересу государственного деяния"[114].
Надо отдать должное русским ученым: они все, за редким исключением, признавали материальное понятие преступления, конечно, в сочетании с юридическим. Об этом обстоятельно писали Н.С.Таганцев, Н.Д.Сергеевский, С.П.Мокринский, П.Д.Калмыков, Н.П.Неклюдов и др.
А.Ф.Кистяковский приводил доводы в пользу формального законодательного определения преступления, которое можно встретить у современных сторонников формальной дефиниции преступления. Он считал, что закон может давать лишь формальные по ведения и формулировать готовые формулы. Поэтому, если в ученом трактате правильно говорится, что преступление есть посягательство на неприкосновенность права и безопасность общества, такое определение будет понятно и уместно. В законодательстве же оно вызовет запутанность[115]. Ему обоснованно возражал Н.С.Таганцев: "Преступлением почитается деяние, посягающее на юридическую норму в ее реальном бытии, деяние, посягающее на охраняемый юридической нормой интерес. Если мы будем видеть в преступлении только посягательство на норму, будем придавать исключительное значение моменту противоправности учиненного, то преступление сделается формальным, жизненепригодным понятием, напоминающим у нас воззрения эпохи Петра Великого, считающего и мятеж, и убийство, и ношение бороды, и трубку заповедного дерева равно важными деяниями, достойными смертной казни, ибо все это виновный делает, одинаково не страшась царского гнева"[116]. В традициях российского уголовного законодательства были составлены первые советские уголовные кодексы — УК 1922 г., УК РСФСР 1926 г. Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. формулировали материальное понятие преступления как общественно опасное, посягающее на интересы социалистических правоотношений. При этом впервые социальная характеристика преступления дополнялась классовой в строгом соответствии с Конституциями РСФСР, а затем СССР. УК РСФСР 1922 г. характеризовал общественную опасность деяния как "угрозу основам советского строя и правопорядка, установленного рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени".
Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. уже не содержали классовой оценки объектов преступных посягательств. Общественная опасность трактовалась как посягательство на общественный строй СССР, политическую и экономическую системы, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан. Аналогичное определение давал УК РСФСР 1960 г. УК РФ 1996 г. не раскрывает общественную опасность как посягательство — те или иные объекты, ибо перечень таковых дается в ст. 1 УК.
Как видим, содержание общественной опасности преступления в четырех уголовных кодексах РСФСР и РФ постоянно трансформировалось адекватно объективным явлениям преступности и уголовно-политическим воззрениям на преступление в тот или иной промежуток времени. Развитие шло от социально-классовой характеристики к исключительно социальной.
Поскольку в современной литературе стала оспариваться правомерность классовой характеристики общественной опасности преступления в первых УК РСФСР, этот, отнюдь не простой, вопрос заслуживает хотя бы краткого обсуждения. Как отмечалось, кодексы строго в соответствии с Конституциями РСФСР и СССР оценивали правоохраняемые интересы, на которые посягают преступления. Это были интересы рабоче-крестьянской, позже Советской власти. Такая характеристика отражала реальную систему социальных правоотношений. В действительности "классовость" преступления имеет несколько аспектов. Это и классовое происхождение преступлений и преступности, и классовый подход к криминализации деяний и наказуемости виновных, и соотношение преступлений с формами классовой борьбы. Классовое происхождение преступлений и преступности аксиоматично. Классово-сословную сущность не скрывали ни рабовладельческое, ни феодальное право. Провозглашенное буржуазным строем равенство перед законом существенно корректируется практикой его применения, что наглядно подтверждает статистика социального состава осужденных. Что же касается положения о классовом подходе к назначению наказания и признанию преступности как форм классовой борьбы, то они нуждаются в существенных уточнениях и переоценках.
В первое десятилетие Советской власти, когда решался вопрос "кто-кого" в политическом и экономическом планах, когда шла гражданская война и общество было классово-антагонистическим, а не только классовым, объективные противоречия обосновывали открытые провозглашения социальной направленности борьбы с преступностью. Однако объективные факторы оказались не главными в социальной оценке преступлений. Большее влияние на явно завышенную оценку классовой природы преступлений оказал субъективный фактор: признание положительных сторон буржуазного законодательства и науки, и еще больше — глубоко ошибочная сталинская концепция — обострение классовой борьбы по мере социалистического строительства. Включенное в законодательство и судебную практику 30-х гг. понятие "враг народа" закрепило эту ошибку.
Не соответствовала принципу равенства всех перед законом и судом, например, ст. 166 УК РСФСР 1926 г. Она преследовала "открытое похищение лошадей или другого крупного скота у трудового земледельческого и скотоводческого населения". Ошибочно связывали индивидуализацию наказания в первой редакции с классовой принадлежностью преступника.
Вопрос о "классовом подходе" в Основных началах 1924 г. обсуждался не только в публикациях теоретиков. Он стал предметом дискуссии на V съезде деятелей советской юстиции и на II съезде ВЦИК. Выступавшие верно отмечали, что сами по себе классовое положение и происхождение не могут служить основанием ужесточения либо смягчения наказания. Сессия ВЦИК признала вопрос о понимании классового принципа в уголовном праве "в высокой степени принципиальным". По ходатайству ЦИК СССР п. "б" ст. 31 и п. "б" ст. 32 были исключены из Основных начал.
Полагаю, что не соответствует фактам утверждение, будто до 90-х гг. советское уголовное законодательство "с редкой откровенностью" признавало "классовую направленность"[117]. Уже Основы 1958 г. ничего об этом не говорили. Отнюдь не бесспорен тезис того же автора о том, что "в современном мире преступление не носит классового характера, а понятие о преступлении отражает представление о необходимости уголовно-правовой защиты всех признанных общечеловеческих ценностей от преступных посягательств".
