Прежде всего нам надо определить, какое положение должна была занимать игуменья Митрофания как начальница общины. Игуменья Митрофания постоянно ссылается на то, что ее положение было исключительное, что она являлась лицом, действующим вне закона, что она была уполномочена действовать по делам общины совершенно самостоятельно. Это неправда. Исключительное положение, о котором говорит игуменья Митрофания, если и существовало, то создано было ей самой. Вся самостоятельность ее сводится к тому, что на ее деятельность не обращали внимания те, кто обязан был следить за ней. Для того, чтобы доказать, что она была полноправной распорядительницей делами общины, что для нее контроль консистории не существовал, она представила целый ряд документов, и мы можем определить, насколько это справедливо. Указом 21 апреля 1870 года было повелено учредить, по примеру Псковской общины, Московскую общину сестер милосердия. На каких основаниях была учреждена Псковская община — мы видим из представленного письма секретаря Ее Императорского Величества, в котором определяется, как должна была действовать игуменья Митрофания. Письмо говорит: «Учредить под сенью и ведением епархиального начальства общину сестер милосердия». Первое, что должна была сделать игуменья Митрофания, это снестись с епархиальным начальством и спросить его содействия и согласия. Далее было сказано: «руководствоваться Уставом Петербургской общины и обо всех пожертвованиях доводить до сведения Ее Императорского Величества». Что говорит Устав Петербургской общины? Он говорит только о способах собирания пожертвований и средствах общины, но не касается ни прав начальницы общины, ни отчетности по делам общины. Следовательно, и те, и другие должны быть подчинены общим правилам, установленным в законе. В уставе консистории говорится, что она должна иметь подробные сведения об имуществе учреждений, состоящих в ведении епархиального начальства, что отчеты в суммах ежегодно должны быть представляемы в консисторию. О всяком пожертвовании свыше ста рублей доводится до сведения епархиального начальства. Всякие значительные затраты совершаются с разрешения епархиального начальства; постройки могут производиться на сумму не свыше 1 тысячи 500 рублей, но под наблюдением благочинного, а свыше этой суммы испрашивается разрешение епархиального начальства и Св. Синода. В чем же заключается исключительное положение, в котором находилась будто бы игуменья Митрофания? Свидетельство консистории, ею представленное, говорит, что о пожертвованиях она не должна доносить Министерству Внутренних дел, но зато свидетельствует о том, что она обязана была доносить консистории. Сама игуменья Митрофания в своих объяснениях митрополиту по делу Медынцевой говорит, что она подчинена строгой ответственности. Она и доносила о пожертвованиях, кроме тех, которые добыты путем преступления. Стало быть, ссылка игуменьи Митрофании на ее исключительное положение есть чистая выдумка. Но если бы даже она и находилась в исключительном положении, то разве это положение предоставило игуменье Митрофании право делать подлоги и путем обмана обирать своих ближних?
Отстранив первые доводы игуменьи, перехожу к изложению обстоятельств дела о подлоге векселей купца Лебедева. 25 января 1873 года в Петербурге в банкирскую контору Чебарова явился мещанин Бейлин с четырьмя векселями, из коих три на сумму 14 тысяч рублей были будто бы выданы петербургским первой гильдии купцом Лебедевым на имя Даниельсона и купца Макарова с бланковыми надписями последних. К этим векселям были приложены удостоверения игуменьи Митрофании о верности подписи на векселях. Мы в первый раз встречаемся с такими удостоверениями. Они постоянно встречаются по векселям Медынцевой и Солодовникова. Вы принадлежите сами к торговому сословию и знаете торговые обороты. Я могу сослаться на вас: даются ли когда такие удостоверения — удостоверения, говорящие, что подписи не подложны? Для чего это, если подписи действительно не подложны? Когда представляется вексель, то он учитывается без всяких удостоверений, но в этом случае удостоверение представляется действительно необходимым и приносит пользу игуменье Митрофании, устраняя те справки, которые могли бы быть наведены у лица, выдавшего будто бы вексель.
Из показаний Чебарова видно, что Бейлин, представив векселя, сказал, что векселя эти будут оплачены ранее срока и что по ним платить будет игуменья Митрофания. Очевидно, что человеку коммерческому это объяснение и приложение к векселям удостоверения давали некоторое понятие о том, что тут что-то такое кроется, что векселя представляются не обыкновенные, что под ними скрываются какие-то обстоятельства, которые надо разъяснить. Чебаров обращается к одному из знакомых Лебедева, Захарьеву, и спрашивает, выданы ли векселя Лебедевым. Хотя Фриденсон отвергает это обстоятельство — он говорит, что об уплате по этим векселям игуменьей Митрофанией он никому не говорил,— но вы помните, что Чебаров и Бейлин подтверждают это; да и солгать они не могли, так как придумать подобное объяснение невозможно. Едва Захарьев увидал векселя, как заподозрил их подлинность. Захарьев говорит вам, что самые обстоятельства, при которых векселя были представлены, указывали на то, что документы не могли исходить от Лебедева. И действительно, когда он на другой день сообщил Лебедеву, что в контору Чебарова представлены его векселя из Москвы, то Лебедев решительно ответил, что таких векселей не выдавал, что они существовать не могут. Лебедев повторил то же самое и на другой день, когда рассмотрел векселя в конторе Чебарова.
Вы видите, как просто, вполне законно возникло это дело. Лебедев, ни минуты не колеблясь, заявил, что векселя не его, и требовал уголовного преследования. Консистория видит в этом какой-то извет. Игуменья Митрофания говорит, что Лебедев, выдавая эти векселя, уже имел в виду отказаться от своей подписи. Между тем, по показанию Чебарова, Лебедев даже удивился, откуда появились эти документы; он тщательно рассмотрел векселя, прежде чем заявить о подлоге. С самого первого взгляда явным представляется, что векселя должны быть подложные. Документы выданы лицам, которых Лебедев никогда не видал и дел с ними не имел. Не странно ли то обстоятельство, что Лебедева знают за человека богатого, ведущего большую торговлю, за человека, который если дает векселя, то учитывает их сам с известными скидками, а между тем обращаются не к нему, а в контору, с которой Лебедев дел не имеет. На суде был поднят вопрос о том, почему векселя были представлены к дисконту не в Москве, а в Петербурге. Говорят, что обстоятельство это отстраняет всякое подозрение в подложности документов. Учесть векселя Лебедева в Москве было невозможно, где Лебедева не знают; наоборот, в Петербурге, где Лебедева все знают за человека богатого, векселя могли быть учтены без всяких справок. Лебедев утверждает, что ни векселей, ни бланков не выдавал. Вы видели и слышали самого Лебедева, можете оценить правдивость его показаний и объяснений. Лебедев, его характер, положение его дел были весьма ясно очерчены целым рядом свидетельских показаний. Из них мы можем составить себе понятие, какой репутацией пользуется Лебедев среди купеческого сословия Петербурга. Все свидетели утверждают, что Лебедев очень богат; осмотром его торговых книг доказано, что в обороте у него находится постоянно капитал свыше полумиллиона; все говорят, что Лебедев ведет тихую, скромную жизнь, что он несколько скуп, мало имеет знакомых, большую часть времени проводит в кругу своей семьи и в своем доме.
Нам указали на какие-то противоречия, которые существуют будто бы в свидетельских показаниях. Игуменья Митрофания поставила вам на вид показание Ананьева, который говорит о том случае, когда Лебедев за поставленный товар не требовал уплаты. Это показание доказывает только правдивость остальных показаний, утверждающих, что Лебедев в деньгах не нуждается. Все единогласно утверждают, что Лебедев человек вполне честный и никогда не позволит себе отказаться от своей подписи. Иначе и быть не может. Торговый человек, раз отказавшийся от своей подписи, подрывает свой кредит; кроме того, чтобы отказаться от своей подписи, надо быть человеком нравственно глубоко испорченным, чтобы заведомо ложно обвинять других в подлоге на суде, надо не иметь понятия ни о чести, ни о добродетели. Все, что мы знаем о Лебедеве, свидетельствует о других качествах: все говорят о его честности, прямоте, да и другие факты этого дела характеризуют Лебедева с этой же стороны. Чебаров, имеющий банкирскую контору, знал Лебедева по его репутации за честного человека. Лебедева здесь выставляют как человека, который в своих пожертвованиях руководствовался предвзятой целью получить орден или медаль, а между тем факты и обстоятельства дела, не касающиеся игуменьи Митрофании, свидетельствуют о другом; только игуменья Митрофания говорит о Лебедеве, как о человеке честолюбивом, жаждущем наград и почестей. Вы слышали о других громадных пожертвованиях Лебедева на значительные суммы. Вы знаете, что Лебедев не только не искал награды, но требовал, чтобы имя жертвователя оставалось неизвестным. Можем ли мы не поверить такому человеку, можем ли мы отрицать правдивость его показаний? Что Лебедев имеет огромное состояние, совершенно свободно распоряжается своими средствами — это факт, безусловно доказанный. Свидетельскими показаниями безусловно доказывается и то, что Лебедев не любит выдавать векселя, а если и выдает, то не иначе как по лесной торговле, в незначительном количестве и на короткие сроки, да и зачем ему жертвовать векселями, когда у него в банке хранятся значительные суммы на текущем счету. Если бы он не мог пожертвовать сразу так много, то стал бы жертвовать по частям. Мы знаем, что игуменья Митрофания заключала договоры и не на 14 тысяч рублей с обещанием доставить награды. Игуменья Митрофания говорит, что Лебедев, желая получить награду, дал бланки для того, чтобы она могла вносить текст и делать обороты, что пожертвования он делал не в первый раз, что существовали пожертвования гораздо раньше. Действительно, Лебедев был членом Петербургской общины. Игуменья Митрофания говорит о значительных пожертвованиях на эту общину. Свидетели Мартынов, Васильев и другие, тоже члены этой общины, говорят, что пожертвование векселями в общину не могло быть принято. Из всех пожертвований Лебедева на Петербургскую общину в отчете, представленном суду самой игуменьей, записано только пожертвование в 60 рублей на яйца и отмечено участие Лебедева в постройках. А это последнее подтверждает вполне объяснение Лебедева о том, что он жертвовал, но не деньгами, а материалами. Объясняя появление векселей от имени Лебедева, игуменья Митрофания говорит, что Лебедев давал ей для оборота бланки на значительные суммы. Это обстоятельство не доказано ничем. Ссылались на векселя Сангурского и Дубровина как на документы, написанные на выданных Лебедевым бланках, но и эти векселя, уже оплаченные, оказались сомнительными: так, игуменья Митрофания говорит, что Лебедев никогда векселей не давал, а только свои бланки; Сангурский же утверждает, что когда он писал тексты, то бланка Лебедева еще не было. Очевидно, что подпись Лебедева впоследствии подделана. Что касается до векселя Дубровина, то по поводу этого векселя не могли определить, подложен он или нет, потому что вексель представлен с оторванным бланком. Лебедев говорит, что когда ему был представлен вексель, то он его отдал с протестом Дубровину, а последний говорит, что не помнит, был ли оторван бланк или нет, хотя рассказывает подробно все другие обстоятельства. Вспомните, при каких обстоятельствах Лебедев произвел уплату. Лебедев говорит, что появление этого векселя было для него совершенной неожиданностью; но к нему явился Дубровин и сказал, что игуменья Митрофания просит его уплатить по этому векселю. Лебедев, узнавши, что в этом деле принимает участие игуменья Митрофания, лицо так высоко поставленное, пользующееся таким авторитетом, имея при том в виду незначительные суммы, решился уплатить по векселю, не признавая его своим, но заставил нотариуса протестовать вексель к Дубровину. Такой способ уплаты показывает, что Лебедев не желал с первого же раза начинать процесс с игуменьей Митрофанией и поступил неосновательно, дав игуменье повод думать, что он будет платить и по другим таким же векселям. В награду за уступчивость Лебедева появились его подложные векселя уже на сумму 14 тысяч. Игуменья Митрофания рассказывает, что Лебедев выдал ей свои бланки на 18 тысяч рублей в тот день, когда он приезжал с нею прощаться. Сделал он это в присутствии монахинь Зинаиды и Досифеи. Это те свидетельницы, которым так сильно доверяет консистория и на основании показаний которых она требует предания суду Лебедева. Лебедев, со своей стороны, утверждает, что он приезжал прощаться с игуменьей Митрофанией во время сдачи общины, когда игуменья была в квартире Трахтенберга, и тогда никакого разговора о пожертвовании и векселях не было. То же самое подтверждает и свидетель Брусницын.
