Ознакомительная версия.
В то же время подобные указания на экономические, торговые и даже частноправовые отношения сторон не являются свидетельством цивилистического характера их контактов. Ситуация заключается в том, что, зародившись в большей степени для удовлетворения экономических потребностей и в результате имея как форму, так и содержание экономического, торгового характера, первые контакты между первобытными образованиями, развившись в постоянную систему международных отношений, сохранили свою форму и характерные черты.
Так экономические потребности повлияли в древний период в том числе и на заимствование международно-правовыми институтами при своем формировании сугубо торговых процедур. Процедуры, характерные для торгового оборота, стали применяться и в рамках других институтов международных отношений. Причиной здесь может быть то, что в основе как первого, так и вторых лежит принцип обмена.
Данный принцип, в свою очередь базирующийся на принципе эквивалентности, или соответствия, стал ключевым процессуальным принципом международно-правового регулирования.
Международно-правовой принцип эквивалентности еще с догосударственного периода проявлялся в разнообразных формах не только в торговых сношениях, но также и в отношениях международного авторитета и престижа стран и их лидеров. Не случайно его называют «генеральным принципом взаимоотношений» первобытных (догосударственных) образований[410].
Этот принцип был особенно свойственен древним государствам Ближнего Востока и являлся для их взаимоотношений основополагающим, если судить по дипломатической переписке правителей региона. Для нее характерны просьбы (требования) подарков не как удовлетворения экономической необходимости (прислать просили преимущественно предметы роскоши), а как материального проявления международно-правового равноправия сторон. Особенно, если эти просьбы были обращены к более сильной в политическом, экономическом и военном отношении стороне, например к Египту [411].
Вопросу соблюдения принципа эквивалентности в международных взаимоотношениях посвящена большая часть дипломатической переписки Телль-Амарнского архива и многие другие документы правителей древних государств Ближнего Востока. Например, международные «отношения взаимности» Египет разделял на несколько подвидов: 1) специфическую взаимность; 2) общепринятую взаимность; 3) обмен равным статусом; 4) отношения типа «сделай мне, как я сделал тебе»; 5) отношения взаимной, неразрывной любви и радости; 6) «две страны счастливее, чем все другие» (нечто наподобие современного режима наибольшего благоприятствования); 7) «международные отношения, которым нет равных в каких-либо других международных взаимоотношениях» (приблизительно современный национальный режим). В Египте существовал четко разработанный и апробированный веками свой «дипломатический сигнальный язык», согласно которому каждому виду международных отношений отвечал свой набор правил сотрудничества. По определенным международным действиям фараона можно было судить о том, изменяется ли политика Египта относительно какой-то страны и если изменяется, то в сторону какого именно подвида отношений и символизирует ли она их улучшение или наоборот.
Отношения взаимности предусматривали широкий спектр показателей сотрудничества. На любом уровне можно было найти отношения взаимности. Вместе с тем в некоторых случаях они могли быть военными отношениями, равноправными, мирными или братскими. Но это состояние не было для них постоянным, и достаточно быстро отношения могли перейти на другой уровень.
Иногда отношения взаимности находились на таких разных уровнях, что их было сложно даже соединять в одну группу: например, отношения, аналога которым нет в других международных взаимоотношениях, и специфические взаимные отношения, среди которых можно было встретить и взаимное проявление иронии, сарказма, раздражения или даже откровенной враждебности. Вместе с тем такие специфические отношения могли иметь временный характер и связывать вассально зависимых от разных сюзеренов царей (как правило эти вассалы не имели между собой стабильных постоянных контактов) или быть простым проявлением внешней политики. Чаще всего такая «взаимность» проявлялась опосредствованно, через сюзерена, когда один царь наговаривал на другого своему патрону, а другой таким же образом ему и отвечал. Но здесь следует иметь в виду особенности вассальной корреспонденции.
Что касается подарков, то они являются обязательным институтом как для зависимого правителя относительно его хозяина, так и наоборот. Например: «Царю Угарита, моему повелителю, Тагухли говорит следующее: Я прихожу к ногам моего повелителя издалека дважды по семь раз. В благословенное время для Царя и для меня пусть дойдет до меня весть о том, что все в порядке у царя, моего повелителя. Что это за дело, о котором ты многократно писал Царю: “Сейчас я только что велел отнести тебе лазурит”? Сердце Царя сильно раздражено, и он разгневался на меня: “Не насмехается ли надо мной этот человек? Этот камень, он его подобрал с земли и велел принести мне, говоря при этом: “Сейчас я посылаю тебе лазурит!” Разве то, что ты прислал, лазурит? Было бы лучше ничего не посылать и не вызывать в сердце Царя раздражения против тебя, чем подбирать и посылать мне такой камень. Найди теперь где-то в другом месте лазурит и прикажи отнести Царю, пусть сердце Царя (больше) не переполняется раздражением против моего повелителя!»
Взаимные отношения базировались на определенных правилах: а) на взаимном доверии; б) на договоренности о взаимном доверии или недоверии другим царям; в) на разрешении взаимосогласованного контроля и др. Каждый из видов взаимных отношений имел свои, особенные правила. Например, на общепринятую взаимность могли претендовать другие цари, поскольку непременным ее условием был групповой характер. Взаимность на условиях равного статуса должна была распространяться на все виды сотрудничества – от обмена принцессами до компенсаций в форме подарков.
При специфической взаимности действовало правило: «Поступай со мной так, как я поступаю с тобой».
Для всех видов взаимности было характерно правило – не требовать безусловных гарантий избранного вида взаимности. Это способствовало гибкому реагированию на изменение в международной ситуации в любую, не обязательно в худшую сторону, поскольку требование таких гарантий сдерживало бы улучшение условий (вида) взаимности.
Этот принцип (эквивалентности, правового соответствия, необходимости оплатить принесенные дары) проявился и в международных отношениях региона античной Греции[412]. В частности Аристотель писал о необходимости «политической дружбы», которая бы базировалась на принципе взаимной выгоды и правового соответствия. Именно этот принцип, по мнению Аристотеля, не только способствует установлению равноправия между субъектами международных отношений, но и образует, в свою очередь, состояние «взаимного равенства», которое и сохраняют города.
По свидетельству Геродота, когда эллины украли дочь царя колхов Медею, последний «отправил тогда в Элладу посланца с требованием пени за похищенную и возвращения дочери. Эллины, однако, дали такой ответ: так как они сами не получили пени за похищение аргивянки Ио, то и царю ничего не дадут» (Геродот. I. 2). В Древней Греции вообще была развита идея правового соответствия в международных отношениях, справедливости, которая стала для греков основой их правосознания. По свидетельству Фукидида, они считали справедливым, «чтобы тот, кто просит помощи у другого… (если он не вправе рассчитывать на вознаграждение за прошлые великие благодеяния или на союзные взаимоотношения), доказал, что удовлетворение его просьбы соответствует интересам тех, к кому он обращается, или, по крайней мере, не противоречит им и что эта помощь будет встречена с неизменной благодарностью» (Фукидид. История. I. 32).
Также у этого автора встречаются упоминания об обычае, согласно которому взаимность и эквивалентность в международных отношениях должны были базироваться на добросовестности, доброй воле и справедливости. Так, лакедемоняне говорили афинянам после нарушения последними договоренностей: «Как могли мы довериться такой дружбе и свободе, как эта? Ведь услуги, которые мы оказывали друг другу, не соответствовали нашим истинным чувствам. Афиняне из страха угождали нам во время войны, а мы в мирное время оказывали им такое же внимание. И доверие, которое обычно обеспечивается преимущественно обоюдным расположением, у нас было основано только на взаимном страхе: только из страха, а не из любви мы сохраняли наш союз. И кто из нас первым смог бы, не опасаясь, пойти на риск, тот, конечно, первым бы и решился разорвать союз» (Фукидид. История. III. 12).
Ознакомительная версия.
