Однажды осенью 1871 г. Николай Михайлович Постников, бывший присяжный стряпчий Московского коммерческого суда и частный поверенный, умерший во время следствия в больнице Московского губернского тюремного замка, вместе с Пеговым находился в погребке близ Страстного бульвара, где они встретили несколько человек поваров, в том числе старика Якова Васильева, бывшего повара отца Пегова. С последним они вместе вышли из погреба и на Страстном бульваре сели на скамейку. Повар был пьян и говорил бессвязно. Сидевший рядом с ним Постников зажал ему рот рукой, а Пегов распахнул ему пальто и, вытащив у него часы, с ними скрылся; Постников остался еще некоторое время с поваром, которого отговаривал тотчас же идти в квартал заявлять о случившемся. Впоследствии он, Постников, узнал от Пегова, что тот ограбленные им часы продал закладчику Ашеру. Через несколько дней Пегов и Постников позвали Якова Васильева вместе со свидетелем и другими их товарищами-поварами в дом Любимова, в пустой номер, и здесь Пегов выдал Васильеву расписку, по которой обязался уплатить ему 500 рублей.
Через несколько времени к Ашеру обратился Постников с просьбой о возвращении ему часов, проданных Пеговым, но просьба эта исполнена быть не могла, так как часы были уже в сломке. За месяц перед допросом Пегов просил его не показывать о продаже им, Пеговым, часов.
XVIIУтром 4 октября 1872 года потомственный почетный гражданин Засыпкин по дороге в Московский купеческий банк зашел вместе с сестрой своей Капитолиной Ивановной Засыпкиной в магазин купца Леонтьева для покупки посуды. Бывшую при нем кожаную сумку, в которой находились на 25 тысяч рублей серий и три билета, выданные накануне из Московского купеческого банка, два по 10 тысяч рублей и один в 5 тысяч рублей, Засыпкин, войдя в магазин, положил на стул, стоявший около прилавка, и занялся рассматриванием посуды. В это время с улицы вошел служащий в магазине Василий Владимирович Пегов и, раздевшись в задней комнате, прошел за прилавок. Через несколько времени Засыпкин вышел из магазина, забыв взять с собою сумку, отсутствие которой он вскоре заметил, вследствие чего тотчас же вернулся в магазин Леонтьева, но сумка, несмотря на поиски, не была найдена. Бывший в это время в магазине приказчик мещанин Иван Васильевич Иванов показал, что по уходе Засыпкина Пегов взял забытую последним сумку, ощупал ее и перенес в ванну, стоявшую в задней комнате. Вскоре после этого Пегов вышел из магазина в задние двери, через которые, как показал другой приказчик, верейский купеческий сын Владимир Степанович Глушков, он никогда до этого времени не выходил. Подозрение в похищении сумки пало на Пегова, вследствие чего судебным следователем тотчас же приняты меры к его разысканию. Узнав в загородном ресторане «Стрельна», что Пегов поехал с компанией в ресторан Дюссо, судебный следователь отправился в этот ресторан, из которого, однако, Пегов успел бежать, оставив свою шляпу и пальто. На другой день, то есть 5 октября, Пегов сам явился к судебному следователю в сопровождении своего тестя крестьянина Борисова.
На суде Пегов показал, что 4 октября 1872 года, заметив в магазине Леонтьева забытую сумку, он взял ее и вышел на улицу с целью догнать неизвестного человека и отдать ему сумку, но дорогой у него явилась мысль воспользоваться сумкой, почему он зашел к знакомому ему дворнику крестьянину Павлу Григорьеву, в квартире которого отпер сумку гвоздем, сказав, что ключ от нее им затерян.
Из похищенных Пеговым 50 тысяч рублей, часть которых последним была роздана его знакомым, а часть употреблена на покупку золотых вещей, судебным следователем были отысканы и возвращены по принадлежности Засыпкину 43 тысячи 564 рубля, а остальные деньги остались неразысканными.
XVIII6 января 1872 года к занимавшемуся дисконтом векселей бывшему московскому купцу (ныне лишенному всех прав состояния) Петру Михайловичу Пономареву явился отставной поручик Константин Евгеньевич Голумбиевский вместе с прусским подданным Георгом Шнейдером с предложением купить у него, Голумбиевского, два векселя от имени дворянина Евгения Ивановича Пятово на имя штаб-ротмистра Сергея Петровича Смагина с его бланком, писанные от 19 ноября 1871 года, сроком на 4 месяца, на 1 тысячу рублей каждый, явленные у московского нотариуса Перевощикова. Усомнившись в подлинности этих векселей, Пономарев просил Голумбиевского отправиться с ним для справки к Пятово, но последнего Голумбиевский не застал дома. Тогда Пономарев предложил ему послать дворянина Мордовина с означенными векселями к нотариусу Перевощикову; на это Голумбиевский согласился, но векселей Мордовину не поверил, а взяв их у Пономарева, отправился сам с Мордовиным к Перевощикову. В контору нотариуса он, однако, войти не согласился и стал требовать от Мордовина отданные ему векселя, вследствие чего, по заявлению Мордовина и Пономарева, и был задержан. Предлагая Пономареву купить векселя, Голумбиевский просил с него за них 1 тысячу 500 рублей серебром, а на другой день обещал доставить таких векселей еще на 6 тысяч рублей. При задержании и составлении полицейского акта Голумбиевский утверждал, что предложенные им Пономареву векселя действительные и получены им от вдовы капитана Анны Михайловны Волковицкой. Записка последней о продаже ему векселей Пятово была найдена у него по обыску. 7 января того же 1872 г. вышеозначенные два векселя от имени Пятово на имя Смагина были найдены на улице Большой Дмитровке и доставлены Пятово, который представил их к возникшему о Голумбиевском следствию. Векселя эти, как в тексте, подписи Пятово, бланке Смагина, так и в явке нотариуса Перевощикова, оказались подложными. При этом обнаружилось, что те же самые векселя еще в конце декабря 1871 года и в начале января 1872 года Голумбиевский под именем Ромейко предлагал купить отставному подпоручику Сергею Каменеву и купцу Василию Занфлебену, которые также заподозрили подлинность векселей, почему их и не купили.
На суде Голумбиевский показал, что в декабре 1871 года, узнав о заключении в Московский тюремный замок Аркадия Верещагина, он пришел к нему и сообщил, что он может получить свободу, если внесет залог в 2 тысячи рублей. Верещагин захотел воспользоваться сделанным Голумбиевским сообщением и попросил его взять для сбыта составленные в замке подложные векселя от имени Пятово. Голумбиевский на это согласился и, получив от Верещагина векселя, старался продать их, как изложено выше, Пономареву. Заметив же, что подложность векселей обнаруживается, он подошел вместе с Мордовиным к квартире Перевощикова на Большой Дмитровке и находившиеся при нем векселя Пятово выбросил на улицу.
После составления полицейского акта Голумбиевский накануне ареста его следователем отправился в замок к Верещагину, которому и объяснил о случившемся при сбыте векселей Пономареву. Верещагин посоветовал ему найти такое лицо, которое за деньги согласилось бы взять на себя все это дело. Таким лицом, по указанию ныне уже осужденной и сосланной в Сибирь Марьи Петровны Миклашевской и при содействии близкой знакомой Голумбиевского Александры Евдокимовны Змиевой, оказалась Анна Михайловна Волковицкая; за обещанные ей 300 рублей она согласилась подписать написанную Миклашевской записку о передаче ею, Волковицкой, векселей Пятово Голумбиевскому. Отдавая ему эти векселя, Верещагин сказал, что они пойдут непременно, так как написаны от имени Пятово, известного своею состоятельностью. Кроме векселей Верещагин предлагал Голумбиевскому взять еще подложное свидетельство 2-го квартала Арбатской части о личности Пятово, но свидетельства этого Голумбиевский не взял. О составлении подложных векселей от имени Пятово, о передаче их Верещагиным Голумбиевскому и обо всех происходивших по этому поводу переговорах было хорошо известно содержавшемуся вместе с Верещагиным арестанту Плеханову. По обыску, произведенному 31 июля 1872 года судебным следователем 10 участка Москвы в Московском тюремном замке, у арестанта Леонида Константиновича Плеханова найдены были фальшивые печати нотариуса Перевощикова и конторы 2-го квартала Арбатской части (в районе которой в 1871—1872 годах проживал дворянин Пятово). По обыску у арестанта Верещагина найдены были: 1) клочок бумажки с надписью: «штабс-ротмистр Сергей Петрович Смагин»; 2) волосяная щеточка, вымоченная в синюю краску; 3) бутылочка с синею краскою; 4) оправленная в жесть подушечка, пропитанная синею краскою. Означенные предметы, по заключению спрошенных при следствии экспертов, резчиков, употребляются для приложения печатей.
По сличении почерков лиц и документов, имеющих какое-либо в деле значение, эксперты пришли к заключению о подложности их. Аркадий Николаевич Верещагин сознался в составлении подложных векселей от имени Пятово и в передаче их для сбыта Голумбиевскому, который просил составить или достать ему для этой цели подложные векселя. Зная Пятово за лицо состоятельное, Верещагин решил составить векселя от его имени; Голумбиевский же доставил сведения о Смагине, которого можно было означить векселедержателем. Сведения эти и были записаны Верещагиным на найденном у него клочке бумаги. На составленных в замке векселях он, Верещагин, написал бланк Смагина и в таком виде передал их Голумбиевскому. Печать нотариуса, приложенная к векселям, была заказана в замке, и затем Верещагин отдал ее на хранение Плеханову вместе с печатью конторы 2-го квартала Арбатской части, приготовленной для свидетельства личности Пятово. Впоследствии Верещагин, оставаясь при прежнем своем сознании в подложном составлении векселей от имени Пятово, выразившемся в написании на них бланка Смагина, в совершенное изменение прежних своих показаний в других их частях стал утверждать, что векселя писал не Плеханов, а Лонцкий; Плеханову же было только известно о совершении этого преступления. Лонцкий писал текст векселей и нотариальную явку, а самую подпись Пятово сделал по просьбе его, Верещагина, арестант дворянин Николай Ястржембский. По обнаружении подлога векселей при сбыте их Голумбиевским Верещагин, будучи уже привлечен к следствию, не захотел по чувству товарищества выдать Лонцкого, а нашел в замке арестанта Плеханова, который, также из желания помочь своему товарищу Лонцкому, согласился ложно принять на себя составление векселей от имени Пятово. Кроме того, Плеханов при этом руководствовался также желанием вместо Западной Сибири, в которую он ссылался по судебному приговору, попасть в Восточную Сибирь, где, по его и Верещагина мнению, гораздо лучше. Согласно с таким уговором он, Верещагин, и дал прежние свои показания. Печати, найденные в замке судебным следователем 10 участка, принадлежали Лонцкому. Арестант Сушкин, также по соглашению с Верещагиным, ложно принял на себя подделку этих печатей; в действительности же они хотя и были подделаны в замке, но другим лицом. Само составление векселей от имени Пятово происходило в камере, занимаемой Лонцким и Плехановым, в присутствии и с ведома последнего. То же показывал и Плеханов, который был очевидцем того, как Верещагин и Лонцкий в камере последнего и его, Плеханова, составляли подложные векселя и прикладывали к ним печати. Лонцкий, спрошенный на месте ссылки в Иркутске, показал, что Верещагин и Плеханов оговорили его ложно вследствие отказа его дать им денег. Во время содержания его в Городской части, 23 апреля 1873 года, к нему два раза приходил Голумбиевский с требованием дать ему 100—300 рублей и с поручением Верещагина заявить ему, Лонцкому, что в случае его отказа он будет замешан во вновь возникшее дело о подложных векселях Пятово. На все требования Голумбиевского и принесенное им письмо Верещагина он, Лонцкий, отвечал решительным отказом, почему и последовал оговор его со стороны Верещагина и Плеханова. Голумбиевский показал, что к Лонцкому в Городскую часть он ходил по поручению Верещагина за получением какой-то суммы, которую Лонцкий и обещал ему за устранение его от дела о векселях Пятово; суммы этой Голумбиевский от Лонцкого не получил. Кроме того, Голумбиевский, между прочим, показал, что, находясь со Змиевой в коротких отношениях, он пред самою продажею векселей Пятово Пономареву жил у нее на квартире. У Змиевой он встречался и с Миклашевской, с которой Змиева вела какие-то таинственные переговоры; они высказывали намерение совершить разные преступления. В конце 1871 года Змиева начала советовать Голумбиевскому сбыть находившийся у нее в руках вексель Чебыкина с бланком вдовы майора Карьевой и спросила его, не знает ли он, Голумбиевский, кого-либо в тюремном замке, кто бы мог превратить вексель этот в нотариальный. Узнав от Голумбиевского, что он хорошо знает в замке Верещагина, она послала его к последнему. Результатом переговоров Голумбиевского с Верещагиным о составлении и сбыте какого-либо векселя было получение им векселей Пятово. О подложности этих векселей Змиевой было известно, и она перед попыткою сбыта их Пономареву даже мяла их в руках, чтобы они не казались слишком новыми. Переговоры Голумбиевского с Мордовиным о покупке векселей Пятово происходили в квартире Щедриных, матери и сестры Змиевой, с ее ведома и в ее присутствии. У нее же и при ее и Миклашевской посредстве устроено было для скрытия обнаружившегося подлога принятие Волковицкою на себя передачи векселей Пятово Голумбиевскому. На другой день по заарестовании Голумбиевского следователем, к последнему явилась женщина, назвавшая себя вдовою купца Анною Васильевною Смирновою, живущею на Тверской части, 3-го квартала, в доме графини Толстой, и просила допустить ее до свидания с Голумбиевским. Между тем при производстве того же 16 января обыска на Тверской части 4-го квартала, в доме Бронникова, в квартире Александры Евдокимовны Змиевой, она оказалась тою самою личностью, которая являлась к следователю для свидания с Голумбиевским под ложным именем Смирновой и указала свой ложный адрес. По обыску, произведенному у Голумбиевского 16 января 1872 года, при нем между прочим найдено было подложное отношение смотрителя Московского губернского тюремного замка на его бланке без числа и номера к дочери титулярного советника Екатерине Матвеевне Соколовой о том, чтоб она выдала смотрителю через его помощника хранящиеся у нее вещи, взятые Леонидом Константиновичем Плехановым посредством обмана у помощника Морозова. В отношении этом смотритель предваряет Соколову, что в случае невыдачи его вещей он сообщит судебному следователю о возбуждении против нее уголовного преследования. К отношению приложена подписка Плеханова о нахождении упомянутых вещей у Соколовой. По заключению экспертов, почерк, которым написано вышеозначенное отношение, имеет большое сходство с почерком Плеханова. Голумбиевский показал, что во время посещения им тюремного замка Плеханов дал ему вышеупомянутое подложное отношение с просьбою сходить к любовнице Плеханова Соколовой и получить от нее по этому отношению вещи, которые, по словам Плеханова, он скрыл от следователя, производившего о нем следствие, и отдал Соколовой на сохранение. Поручения Плеханова он, Голумбиевский, не исполнил, но подложное отношение с подпиской оставил у себя. На суде Плеханов и Верещагин точно так же значительную часть своей вины свалили на сосланного в Сибирь Лонцкого, который в прочитанном показании сам себя называет «великим маэстро по части фальшивых документов», подделавшим 5 разных подписей на своем аттестате, способным писать почерком «мелким, крупным, разгонистым, сжатым». Верещагин сознался, что он написал лишь бланк Смагина, а что самые векселя были написаны Лонцким.
