Виктор Жигунов - Четыре солнца

Редко можно увидеть сразу несколько солнц. Большинство людей и не подозревает, что это случается.

Я служил в армии на Дальнем Востоке. Однажды в начале осени шёл вдоль государственной границы. Справа тянулась колючая проволока, во много рядов набитая на столбы, за ней поднималась гряда поросших дубняком сопок. Слева — протока, потом другая, луг и Амур. На том берегу темнели чужие сопки.

Солнце впереди клонилось к закату. Климат там влажный от близости океана и от реки, текущей несколькими руслами, поэтому, хотя небо было безоблачным, всё же казалось, будто собирается дождь.

Вдруг я увидел, что солнце не одно! По сторонам и сверху от него сверкали ещё три, почти такие же яркие. Могло быть и четвёртое (вернее, пятое), но ему помешал горизонт.

Вокруг настоящего светила переливалась радуга, упиравшаяся концами в землю. С ней соприкасались три других, неполных: на целые круги у ложных солнц не хватило сил. Ослепительнее всего сияло многоцветное полотнище, где главная радуга сливалась с верхней.

Фантастическим зрелищем я любовался всю дорогу, и когда через полчаса свернул к домику караульного взвода, оно ещё не исчезло.

…А спустя несколько лет занялся «Словом о полку Игореве». В нём встретилось: чёрные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца. Так сказано о половцах и русских князьях. Сразу вспомнилось редкое явление, виденное в армии. Кстати, «Слово» — воинская песнь.

Много высоких определений приложено к нему: великое, гениальное, неиссякаемое… Нет хоть сколько-нибудь значительного поэта, который не изучал его. Пушкин знал «Слово» наизусть. Есенин тоже. Бесчисленны обращения к древней поэме в литературе, музыке, живописи. Несущее свет сквозь века, дающее жизнь другим произведениям, «Слово о полку Игореве» похоже на солнце.

И так же, как настоящее светило, оно мало кому показывается во всём великолепии. Да мы ведь и не очень смотрим на солнце. Знаем, что без него нас не было бы, а глядеть… что ж на него глядеть? К тому же зрение не позволяет. При широчайшей известности поэмы, при том, что её проходят в школе, — многие и многие к ней равнодушны.

Например, всем ли понятно, почему русские князья сравнены с солнцами? Не только потому, что это обычное восхваление. Главный герой «Слова», князь Игорь, принадлежал к роду, состоявшему в странной связи со светилом. Дед Игоря умер вскоре после солнечного затмения. И в дальнейшем затмения тоже «предупреждали» о смерти князей. Случилось двенадцать совпадений!

И без того-то эти космические события, причину которых в древности не понимали, принимались за дурные предзнаменования. А тут ещё такая грозная связь.

Игоря, выступившего в поход на половцев, в пути застало затмение. Причём тринадцатое — особенно опасное. Князя постигла участь, какой он предпочёл бы смерть, — он попал в плен. Самым горьким и покаянным в его жизни был тринадцатый день после затмения, 13 мая, тяжёлый день понедельник.

И кто же, кроме литературоведов, вспоминает это, читая в поэме: Игорь взглянул на солнце и увидел, что воины тьмой от него покрыты. Тьмой от солнца! Дальше повторено: солнце ему тьмою путь заступало. Больше ничего не сказано о затмении. Сколько стоит за немногими словами!

Так написана вся поэма. Для современников автора достаточны были краткие упоминания общеизвестных в ту пору событий. Подобная судьба обычна для поэта: чем дальше он от нас по времени, тем больше места в его книгах занимают примечания. Уже и у Маяковского, например, отделённого от нас считанными десятилетиями, сейчас не всё понятно без пояснений. Разве в школе за два-три урока можно понять произведение, созданное восемь веков назад?

Я занялся «Словом о полку Игореве» неожиданно для себя. И как раз потому, что область была для меня новой, увидел то, чего раньше не замечали. «Слово» вдруг одарило великолепием, как солнце, окружившее себя двойниками и радугами.

Художественные произведения изменяются со временем. Речь не о том, что тускнеют краски на живописных полотнах, разрушаются дерево и камень скульптур, вкрадываются ошибки в тексты. Просто само человечество становится иным, смотрит на те же творения другими глазами.

Впрочем, не обязательно даже уходить в глубину веков. Когда разные люди в одно и то же время читают одну и ту же книгу — они читают, как ни странно, разные книги. Спросите подростка, о чём роман А. Толстого «Аэлита», и он вспомнит в первую очередь воздушные корабли, восстание, колодец с чудовищными пауками. Девушка расскажет про любовь. Взрослого человека больше интересует история марсианской цивилизации, её проблемы, соотносимые с нашими собственными. А если роман попадётся учёному педанту, тот станет возмущаться: что за космическая одежда — бараньи полушубки, и зачем поворачивать ракетный двигатель, когда нужно изменить курс, — существуют газовые рули, и так далее.

«Слово о полку Игореве» написано хоть и на русском языке, но на том, что звучал в конце XII века. С таким же основанием можно сказать, что он украинский или белорусский: все три вышли из древнерусского. Да и другие славяне слышат в поэме близкую им речь. Легко доступной ныне её не назвать. Сравним, сегодняшние англичане мало знают своего Бёрнса, а французы Мольера: языки того и другого очень устарели. Обоих классиков читает весь мир (в переводах), только не их соотечественники. А ведь Бёрнс и Мольер отделены от современности куда меньшими промежутками, чем автор «Слова о полку Игореве».

В поэме есть фраза Рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же». Поэт переиначил формулу феодальных разделов: «Это моё, а то твоё». В его годы распри между князьями приобрели небывалую остроту, на одни и те же уделы претендовало по несколько наследников. Рекоста — глагол, однокоренной со словом «речь». Отрывок переводят так: сказал брат брату… Но сказуемое стоит в утраченном ныне двойственном числе, употреблявшемся для двух лиц или предметов. Точный смысл цитаты: не один брат обратился к другому, а оба сказали друг другу одно и то же.

У любого народа есть выражения, которые нельзя понимать буквально. Скажем, «Заварил кашу, сам и расхлёбывай» — это относится не к неудачному обеду. Имеются формулы такого рода и в «Слове». Например, въступити въ стремень. Кажется, будто герой поэмы всего лишь вложил ногу в стремя, а собирается ли он немедленно ехать куда-то или просто проверяет крепость седла, неизвестно. Если хочет ехать, то опять же пока неясно, на войну ли, на охоту, на прогулку. Между тем это выражение значило «отправиться в поход». Причём не приходится гадать, о ком идёт речь, оно применялось только к людям знатным. О других говорили иначе — всесть на коней.

Выше было сказано о четырёх солнцах. Числительное, когда оно относилось к словам среднего рода (значит, и к солнцам), звучало непривычно для нас: четыри. В переводе такое не передашь. А из дальнейшего станет ясно, что в поэме важен каждый звук.

Язык вообще звучал не так, как нынешний. Ударения были не только силовые, или выдыхательные, как у нас, а ещё и музыкальные, то есть ударные слоги обозначались не напряжением, а высотой голоса. Чтобы получить представление об этом, можно по-разному произнести «ага»: если второе а окажется ниже первого, смысл будет — «Понятно, в чём дело…». Если же сказать наоборот, то выйдет: «Что, попался!».

Существовали долгие и краткие звуки. Последние оставили на память о себе твёрдый и мягкий знаки. Ъ первоначально читался как краткое о. Ь — как краткое е. Иногда они прояснялись в долгие, которые потом в этих местах и сохранились, а в других ъ и ь исчезли. Поэтому мы говорим «замок», но «замка», и «замочек», но «замочка» — е и о то появляются, то исчезают.