Б. В. Казанский
В мире слов
Копаясь в архивах, наткнулся я на книжку славную… Как-то так сказано у Пушкина, которого мы вспоминаем каждый раз — вольно или невольно, — приступая к разговору о русской словесности в частности и о языке в целом. Я действительно наткнулся на работу Б. В. Казанского — сначала на ее название; правда, не в архиве, а в списке использованной литературы: в одном из довольно старых лингвистических исследований автор прилежно перечислил еще более старые труды своих предшественников и учителей. Имеет ли смысл возвращаться к научно-популярной литературе пятидесятилетней давности? Язык меняется, в последнее время эти изменения приобрели стремительный и, иногда кажется, гибельный характер для русского языка, и, видимо, сегодня должны прозвучать новые идеи, произойти современное осмысление… Затевая свою «Русскую словесность», мы обратились к новому поколению языковедов — к студентам, аспирантам, молодым преподавателям, у которых в силу исторических перемен появилась возможность пользоваться любыми источниками, копать глубоко, говорить смело, без оглядки на ложных идолов от языкознания и без страха перед политическими истуканами. Но призыв к младому поколению прозвучал гласом вопиющего в пустыне: в портфеле издательства не появилось ничего стоящего… честно говоря, вообще ничего не появилось; видимо, в силу тех же исторических перемен более обеспеченное бытие пристрастило сознание сегодняшних россиян ко всему приятно-развлекающему, неглубокому, недалекому, неотягощающему… и сиюминутному. Все, что вышло до сих пор в «Русской словесности» — это переиздания заметных, достойных работ, созданных, кстати, вопреки тогдашним ложным идолам и политическим истуканам…
Труд Б. В. Казанского, когда мне удалось познакомиться не только с его названием — «В мире слов», но и с его содержанием, оказался именно тем, что Пушкин называл славной книжкой. Как и другие языковеды, автор говорит, что язык — нечто живое, но, в отличие от многих других, он не превращает его в своем исследовании в мумию для препарирования. Мир слов — необъятен, и пишущий, рассчитав свои силы, отобрал для рассказа немногие темы. Это получился именно рассказ: о словах-валунах и словах-эмигрантах, об обрусевших иностранцах и перекрещенцах, об алхимии, алкоголе и английском портере, о шумовке, которая, как нам кажется, как-то связана с шумом, но чье название, оказывается, происходит от немецкого слова, обозначающего пену…
Борис Васильевич Казанский (1889–1962) был литературоведом и переводчиком. В 1913 году он окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, работал в этом университете на кафедре классической филологии. Он исследовал античную литературу и творчество Пушкина.
Книга «В мире слов» была напечатана впервые в 1958 году. По прошествии пяти десятилетий она украсила нашу «Русскую словесность».
К. Васильев
Мы начинаем говорить в таком раннем возрасте и так исподволь, что и не помним, как это было, да и не задумываемся над этим. Говорить для нас так же естественно, как ходить. Это не то, что игра на скрипке или хотя бы вязанье.
Но попробуйте спросить себя: как это получается, что мы говорим? Что такое слово? И оказывается, что речь — такая сложная и хитрая штука, с которой не сравнится самый мудреный механизм. И что слово, пожалуй, самая удивительная вещь на свете.
Нетрудно понять, что можно усвоить в точности сотни различных движений руками, необходимых рабочему. Эти движения видимы; их направляет и проверяет глаз; они обрабатывают осязательный материал, которому требуется придать известную форму; они создают определенную вещь, которую можно оглядеть, ощупать, взвесить, измерить, испытать разными способами; наконец, они производятся с помощью орудий, приборов, станков, специально назначенных для этого.
Но механизм нашей речи составляют такие приспособления, которые предназначены от природы Для другой цели: губы, язык, зубы, гортань, легкие. И материалом служит здесь нечто невидимое и неосязаемое — дух. И производятся при этом слабые неопределенные шумы, длящиеся лишь мгновенье. Какая тут может быть точность?
Попробуйте подметить, например, чем отличается произношение звука т от л или д, — вряд ли это вам удастся. А между тем вы никогда не ошибетесь и не скажете таскать вместо ласкать или тоска вместо доска.
А слово? Разве не удивительно, что комбинация маленьких шумов имеет смысл, понятный миллионам людей? Вот вы слегка шевелите губами, языком, нижней челюстью, чуть напрягаете гортань — и окружающие понимают ваши желания, чувства и мысли. Как это происходит? Как создались, откуда взялись названия всем вещам, выражения для всяких ощущений и понятий?
Мало того, вы можете молчать — и все же слова как-то проходят в вашем сознании, как будто мы говорим даже молча. И не то, чтобы вы разговаривали сами с собой, нет — вы просто думаете. Оказывается, мысль — это речь внутри нас, немая речь. Разве это не удивительно?
Попробуйте представить себе, что осталось бы вокруг нас, если бы не было речи? Не было бы общения между людьми, то есть не было бы общества, не существовали бы письмо и печать, а с ними литература и наука; не было бы мысли, не было бы культуры, не было бы человека! А ведь речь — это только легкий шум, только ряд слабых сотрясений воздуха на пространстве немногих метров, — казалось бы, нечто совершенно ничтожное. Однако смотрите, какие грандиозные результаты достигнуты благодаря речи!
Слово может ранить больнее, чем нож, отравить смертельнее, чем яд. Оно может потрясти массы людей, побудить к действию целые народы. Тысячи пушек, взрывы сотен тонн динамита, усилия миллионов рук не могут сравниться с силой слова. Разве это не удивительно?
Откуда эта всесильная, почти волшебная власть? Недаром в старину люди верили в колдовскую силу заклинания, проклятия, молитвы.
Слово существует физически только в нашем дыхании, в нашем голосе, в движениях языка и губ, в каких-то мозговые процессах. Все это мимолетно, неуловимо, призрачно, как тень от пролетевшей птицы. И однако слова так же реальны, как окружающие нас веши. Это не наши личные, произвольные изобретения. Слова существуют независимо от каждого из нас. Их форма и значение общеобязательны и незыблемы. Они очень древни — древнее государств и городов, древнее самых древних вещей, которые находят в археологических раскопках и хранят в музеях. Слова, можно сказать, самая древняя «вещь» на свете. Тысячи лет тому назад наши предки произносили те же слова, что и мы, — есть и пить, я и ты, мать и дочь, солнце и море.
Слова действительно «прочнее бронзы и древних пирамид», как говорил о своих стихах римский поэт Гораций почти 2000 лет тому назад. Разве это не удивительно?
Рот служит от природы для того, чтобы хватать, кусать и жевать пищу. Это что-то вроде мясорубки. Но человек использовал его для новой, совершенно другой цели — для речи. Он превратил эту мясорубку в своеобразный музыкальный и шумовой инструмент: легкие исполняют роль мехов; связки гортани дрожат, вибрируют, как струны, производя звук, который мы называем голосом. Различные положения языка и губ, так или иначе стесняющие или осложняющие течение воздуха через полость рта наружу, формируют звуки.
Как будто просто. Но посмотрите, как тонко работает этот простой инструмент. Чуть больше, чуть меньше раскрываются, растягиваются или выпячиваются губы, немножко круче выгибается спинка языка — и полость рта принимает различные формы, как будто сменяются шесть органных труб различных регистров, и слышатся разные звуки голоса — а, э, и, о, у, ы — наши гласные.
Еще замечательнее шумовой аппарат, производящий шумы, которые называются согласными.
Одними губами произносится б; прижимая нижнюю губу к верхним зубам, производим в; прикладывая язык к верхним зубам — д, а несколько иначе — з; упирая его в верхнюю десну, получаем ж; поднятием спинки языка к нёбу — г. Вот и все. Шесть приемов — шесть согласных. И больше не нужно!
В самом деле, оказывается, что б отличается от и, в от ф, д от т, з от с, ж от ш, г от к только тем, что произносятся с напряжением гортани, то есть с вибрацией голосовых связок. Значит, б — это просто звонкое п, а п — это просто безголосое, глухое б и т. д. Поэтому шепотом, когда голоса нет, мы можем произнести только глухие звуки.
