Разорвав личные отношения с Эллисом, Белый посчитал необходимым устранить из текста трактата любые упоминания собственного имени, невзирая на то, что в этих упоминаниях он и его творчество рассматривались в самом высоком ценностном регистре. «…Можно условно говорить о теософии Вл. Соловьева, Фомы Аквинского, Данте, Андрея Белого и т. д.», – пишет Эллис; Белый упоминание собственного имени из этого перечня вычеркивает, и это один из немногих случаев, когда его правка была принята автором.[1298] На той же странице делается отсылка к статье Белого «Круговое движение», сам он аттестуется как «первый среди символистов», а также говорится о верности миросозерцания Белого христианству; весь фрагмент Белый вычеркивает. Таким же образом он поступает с абзацем, содержащим цитату из «Кругового движения», которую Эллис расценивает как «речь от души и духа всего символизма, не изменившего себе»,[1299] а заодно и с упоминанием «симфоний» Белого и его «изумительного описания Сфинкса» в панораме новейших писателей, демонстрирующей сочетание в их творчестве христианских основ с другими культурными ценностями.[1300] Вычеркивает Белый и упоминание своей книги «Золото в лазури» в ряду других произведений, манифестирующих русский символизм,[1301] и примечание к этому упоминанию, содержащее цитату из его книги статей «Луг зеленый» (это примечание Эллис из печатного текста убрал).
Следующий пласт текста, изымаемый Белым, – немногочисленные упоминания Штейнера и его учения (с цитатами из его опубликованных книг «Философия свободы» и «Христианство как мистический факт»), оценка мистерий Штейнера, за которыми признается «единственное и недосягаемое оккультно-символическое значение», но отрицается значение «религиозное ‹…› и тем более вечно-христианское»; наконец, общая аттестация антропософии как одного из многочисленных симптомов вырождения самой идеи религии и последнего этапа на пути «удаления от Бога», по которому, согласно убеждению Эллиса, движется мировая культура после XIII века.[1302] Устранив всё касающееся антропософии, Белый столь же решительно обошелся с теми фрагментами, в которых идет речь о «родовом» синтетическом учении – теософии и об иных эзотерических доктринах; большой фрагмент (почти 2 страницы печатного текста), в котором говорится о возрождении древних мистериальных традиций в христианской культуре,[1303] вычеркнут и сделана приписка на полях: «Если этот абзац не будет выпущен, я не знаю, что мне думать о Н. П. Киселеве, Г. А. Рачинском, Э. К. Метнере». Негодование Белого вызывает отрицательная оценка Эллисом книги Эдуарда Шюрэ «Божественная эволюция» («На трех строках модерн-теософ оскверняет все основные положения христианства и рыцарства»[1304]); вычеркивая соответствующий фрагмент, «цензор» добавляет: «Погромные слова… требую, чтобы были вычеркнуты». Недопустимой представляется ему и фраза о «“магическом идеализме” Новалиса, вдохновленного болезненным и безумным эротико-религиозным культом Софии Кюн».[1305] Изъятию подвергается также целая страница, критически оценивающая теософскую «тайную доктрину» Е. П. Блаватской и Анни Безант как «движение, специально унижающее и даже отменяющее христианство», как «“крестовый поход” на Европу Азии»;[1306] в этом случае на полях корректуры появляется уже эмоциональная запись секретаря «Мусагета»: «Эта купюра – низость со стороны Бугаева. Киселев».
Решение в связи с протестом и требованиями Белого был полномочен принять редакционный комитет «Мусагета», состоявший из пяти человек – Э. К. Метнера, Андрея Белого, Н. П. Киселева, Г. А. Рачинского и А. С. Петровского. Заседание комитета состоялось 23 октября / 5 ноября 1913 г. За удовлетворение требований Белого выступил только Петровский, также приверженец антропософии; против – остальные члены комитета. Метнер по получении ультиматума Белого сообщал Эллису: «Возможны следующие решения: 1) отказ от брошюры; 2) отказ от мусагетской марки; 3) согласие на цензуру Белого; 4) требование, чтобы было напечатано без цензуры Белого и с маркой Мусагета».[1307] Тем временем Белый, не дожидаясь окончательного решения, предпринял очередной демарш – отправил на имя Киселева 27 октября / 9 ноября 1913 г. следующее официальное заявление (получено в Москве 30 октября / 12 ноября):
Многоуважаемый Господин Секретарь!
Позвольте через Вас довести до сведения Редактора-Издателя К<нигоиздательст>ва «Мусагет» Э. К. Метнера, что я к глубокому моему сожалению по причинам личного расхождения с К<нигоиздательст>вом «Мусагет» во взглядах на печатание брошюры «Vigilemus» вынужден выйти как из состава Редакции К<нигоиздательст>ва «Мусагет», так и из состава сотрудников двухмесячника «Труды и Дни». Прошу немедленно снять мое имя со списка сотрудников.
Подробная мотивировка моего поступка, а также деловой ответ на деловые замечания, бывшие в письме Э. К. Метнера и Н. П. Киселева, – готовы; я их высылаю на днях; очень прошу их выслушать вслух эту подробную мотивировку; очень желал бы, чтобы при чтении этом присутствовали, кроме Э. К. Метнера и Н. П. Киселева, также Г. А. Рачинский и В. И. Иванов; прошу также, чтобы присутствовали при чтении этом А. С. Петровский, Б. П. Григоров, М. И. Сизов и В. Ф. Ахрамович. Мне чрезвычайно важно, чтобы именно эти лица отчетливо представили себе печальную необходимость для меня отмежеваться от столь дружественного мне до последней поры К<нигоиздательст>ва.
Вместе с мотивировкой присылаю свое мнение о брошюре г. Эллиса «Vigilemus». Между прочим г. Эллис в записке заверяет меня, что он будет считаться с моей правкой брошюры; и я полагаю, что печатание брошюры до моего резюме о ней не входит в планы г. Эллиса.
Мне придется в последующем (за выходом моим) решении «Мусагета» относительно брошюры считаться с тремя фактами: 1) или брошюра не задерживается и выходит в том виде, в каком она написана автором, 2) или брошюра выходит с сокращениями, сделанными мной, 3) или брошюра не выходит.
Дело Редакции «Мусагет» печатать или не печатать брошюру. Дело мое – высказать «Мусагету» мой взгляд на печатание или непечатание брошюры. Я надеюсь, что «Мусагет» в решении своем примет во внимание то, что я считаю необходимым ему сказать.
Примите уверение в совершенном почтении.
Борис Бугаев (Андрей Белый).
Нюренберг. 9 ноябр<я> н. с. 1913 года.[1308]
Эллис, поначалу выразивший готовность пойти навстречу требованиям Белого относительно «Vigilemus!», после получения от него известия о разрыве с «Мусагетом» посчитал себя свободным от исполнения этих требований и заявил об этом очередным обращением в издательство (Дегерлох, 4/17 ноября 1913 г.): «…по моему личному мнению и желанию было бы лучше издать “Vigilemus!” в той редакционной форме, которая выслана уже мною в редакцию, т. е. с незначительными изменениями текста, сделанными лично мной одним без чьего-либо давления (ибо г. Бугаев официально уведомил меня о выходе из “Мусагета” и об отказе высказать свое мнение о “Vigilemus!”) без марки “Мусагета” под формулой “Издание Эллиса”». Окончательное решение вопроса он оставлял «на усмотрение редактора-издателя Э. К. Метнера, признавая за последним решением окончательную и безапелляционную силу».[1309] 12/25 декабря 1913 г. последовало еще одно распоряжение:
Дорогой Эмилий Карлович!
Прошу Вас напечатать «Vigilemus», не принимая во внимание поправки и выпусков г. Бугаева (А. Белого), но без марки «Мусагет».
Преданный Эллис.[1310]
Метнер, однако, принял решение наиболее бескомпромиссное: из четырех вариантов, обозначенных в цитированном выше его письме к Эллису, выбрал четвертый вариант – опубликовал книгу под маркой издательства «Мусагет» в той редакции, которая отражала волю автора (внесшего в текст лишь минимальные из тех купюр, на которых настаивал Белый). Разрыв Белого с «Мусагетом» сопровождался новыми документальными инвективами. «Вы еще не знаете, – писал Метнер Эллису о Белом 3/16 января 1914 г., – какую возмутительную “Записку” обо всем деле “Vigilemus” он составил и адресовал членам “Мусагета” и Григорову. В этой записке столько лжи, подлога, передержек и глупости до идиотизма, что остаток уважения исчезнет поневоле к такому человеку».[1311] Отповедь Белому на его «Записку» – рукопись, обозначенная Киселевым как «Досье Э. К. Метнера о “Vigilemus” на 25 лл.»;[1312] обращена она была также к группе «мусагетцев» и антропософов и представляла собой развернутый свод возражений и объяснений в связи с обвинениями, выдвинутыми Белым, причем затрагивался не только конфликт вокруг «Vigilemus!», но и ряд других эпизодов из непродолжительной истории «Мусагета».
