Дело даже приняло трагический оборот: «Все эти толки, мнения и слухи (ну куда же без них! –
П. С.), неизвестно по какой причине, больше всего подействовали на бедного прокурора. Они подействовали на него до такой степени, что он, пришедши домой, стал думать, думать и вдруг, как говориться, ни с того, ни с другого умер».
Но не умея понять, что же такое Чичиков («такой ли человек, которого нужно задержать и схватить, как неблагонамеренного, или же он такой человек, который может сам схватить и задержать их всех, как неблагонамеренных»), обитатели губернского города нутром почуяли в нем чужака и уже известным нам самым классическим способом оклеветали. И изгнали.
Так предприниматель и мошенник («подлец» – по Гоголю), помимо своей воли, оказался в одной компании с пылким Чацким, разочарованным Онегиным, страдающим Арбениным. Вот уж, воистину, нет пророка в своем отечестве! Да не посмеялся ли Гоголь над растерянными горожанами, а заодно и над читателями? Он на такие штуки мастер. Ведь обыватели поначалу ласково приняли Павла Ивановича, увидя в нем своего и быстро найдя с ним общий язык. И он полностью оправдал такое доверие. Попытайтесь мысленно хоть не на долго привезти в губернский город Чацкого, Онегина или Арбенина и представить их здешней публике. Думаю, результат будет плачевным. Что же тогда произошло?
Придется в поисках ответа повнимательнее покопаться в биографии Чичикова. Обычно читатели не всегда уделяют молодости литературного героя должное внимание, очевидно думая, что главное – лишь впереди.
Павлуша хорошо усвоил наставления отца и сразу же начал воплощать их в жизнь. Не отличаясь способностями к наукам, он брал прилежанием и опрятностью. Из данной отцом полтины не издержал ни копейки. Даже сделал солидное приращение, пустившись в разные спекуляции. Наживался на бедах товарищей, торговал немудреными поделками.
И, как следовало ожидать, «постигнул дух начальника и в чем должно состоять поведение»: сидел смирно на уроках, подавал учителю треух, старался ему «попасться раза три на дороге, беспрестанно снимая шапку». А в итоге «во все время пребывания в училище был на отличном счету и при выпуске получил полное удостоверение во всех науках, аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадежное поведение».
Пусть товарищи называли его «жилой», пусть он предал старого учителя, который, с грустью вздохнув, проговорил: «Эх, Павлуша! Вот как переменяется человек! Ведь какой был благонравный, ничего буйного, шелк! Надул, сильно надул!..» Главное, что свой интерес был соблюден, первая жизненная ступень преодолена успешно.
Выйдя на дорогу самостоятельной жизни и понимая, что придется нелегко, ибо всюду нужна протекция, которой у него не было, Чичиков решил «жарко заняться службою, все победить и преодолеть». Подобно Молчалину, он проявил великую «умеренность и аккуратность», показал неслыханное «самоотвержение, терпенье и ограничение нужд».
Неприятно было лишь то, что попал Чичиков под начальство престарелому повытчику – столоначальнику, ведающими в канцелярии определенными делами. Но сообразно своим правилам тут же решил служить лицам, а не делу и пошел на приступ. Он и перья повытчику очинит, и песок, которым тогда посыпали чернила, со стола сдует, и шапку подаст, и сюртук почистит. Видя, что успеха нет, Чичиков начал ухаживать за перезрелой дочерью начальника, которую никак не могли выдать замуж.
И тут «суровый повытчик» сдался. Он стал приглашать услужливого молодого человека в дом, куда тот вскоре просто-напросто переехал. И сделался совершенно необходимым: «закупал и муку, и сахар, с дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в руку…» Конечно, тот начал хлопотать за будущего зятя, и скоро Чичиков сам сел повытчиком на освободившееся место.
Представить, что случилось после, совсем нетрудно. Чичиков тут же перебрался на другую квартиру, «повытчика перестал звать папенькой и не целовал больше его руки, а о свадьбе так дело и замялось, как будто вовсе ничего не происходило». Как и старому учителю, не состоявшемуся тестю осталось только приговаривать: «Надул, надул, чертов сын!»
Вскоре последовал взлет карьеры. Чичиков вошел в разные прибыльные комиссии, стал человеком заметным и наконец начал понемногу «выпутываться из-под суровых законов воздержанья и неумолимого своего самоотверженья». С этого времени, замечает Гоголь, он и стал «держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою», в которых его позже увидят жители губернского города.
Но судьба изменчива. Павел Иванович не сумел подстроиться под одного из начальников – просто не угадал, как другие, его характера – попал в немилость и вынужден был начинать все заново. Опять он старался найти покровителей. Как и раньше, не позволял себе «в речи неблагопристойного слова и оскорблялся всегда, если в словах других видел отсутствие должного уважения к чину и званию». Словом, точно следовал жизненной программе.
И вновь получил шанс. Стал таможенным чиновником и затеял большое дело, потребовавшее всех его практических талантов и способностей и принесшее ему значительный капитал. Но опять попался и опять пришлось начинать чуть ли не с нуля. Но начал, ибо страсть к предпринимательству укоренилась в нем глубоко. По совету одного умудренного чиновника отправился он скупать мертвые души и с тем явился в губернский город.
Наверное, необычное предприятие Павла Ивановича могло бы окончиться успешно. Он сумел подобрать ключи к каждому продавцу мертвых душ, смог очаровать весь город и сделаться всеобщим любимцем. Обыватели не случайно приняли его за своего, увидели в Чичикове родственную душу.
Зная биографию гоголевского героя, мы твердо можем сказать, что он в принципе ничем от них не отличался, никогда ни в чем не нарушал принятые правила игры, разве что был поэнергичнее, попрактичнее, пооборотистее, поциничнее многих. Но мало ли таких? Вот, к примеру, Ноздрев. Врун и шулер, грубиян и пьяница. А ведь его не изгнали, не оболгали, хотя и присылали к нему для вразумления капитана-исправника.
Почему? Да, видимо, потому в первую очередь, что Ноздрев, несмотря на всю скандальность своего поведения, всегда оставался своим, понятным и неопасным, ибо не преступал и не мог по натуре своей переступить черту допустимых и общепринятых базовых представлений и взглядов. Черту, за которой начинается самостоятельное и независимое мнение и суждение, отступление от норм. Ведь неизвестно, что можно ждать от человека, который живет по собственному разумению.
Да разве Чичиков не такой же? И нет, и да. Конечно, он скроен на общий манер, по тем же, что и окружающие, меркам. И ведет себя так, как другие, – к примеру его соратники по строительной комиссии или таможне. Он пошл – но и остальные не лучше, беспринципен – но
