Ознакомительная версия.
Иное и рост. В схеме К → К + 1 отражен постепенный рост ряда за счет иного, а рост, возрастание-нарастание, идет снизу вверх. Иное это вырост, нарост, прирост, например гномон — угольник или нечетное число, который/-ое в сложении с квадратом или с квадратным числом дает больший квадрат, но это и знамя (: γν'ωμων), часто красное, развевающееся наверху, на древке (к инакости знамени-знака см. В. Топоров, Случай *ĜEN-). Еще примеры: загадка про сосульку «Что вверх корнем» или «вниз вершиной растет?» (Заг., 501 и 504), предполагающая направленность роста вверх, пословица Стоя растешь вдвое (ПРН, с. 515, и СВРЯ, ст. Вдвое) и эпитет дерева, дурака и мужского члена стоеросовый «здоровенный», выражения высокая/ превосходная степень, идти в гору, сойти /свести на нет. Лестница с ее ступенями (Бытие, 28.12 сл. — лестница Иакова), четки (: считать-читать-почитать) и лéстовка «кожаные четки староверов» (: лестница), их молитвенное перевирание как духовный подъем, «подъем» у А. Мейера (Религия и культура и Заметки о смысле мистерии, здесь же о ритме, — МФС, с. 31 слл. и 105 слл.), «восхождение» и «нисхождение» у Вяч. Иванова (Символика эстетических начал), сюда же Топоров, «Стоять», и А. Сыркин, Спуст. возн. Рост вверх на месте и движение вперед по пути — таково противопоставление. Смысловой переход «поднимать(ся)» > «двигать(ся)» в части продолжений праслав. *dvigali (О. Трубачев в ЭССЯ 5, с. 168), должно быть, переход именно от роста к движению. Это как Илья Муромец сидел сиднем («Сидень сидит, а всё растет» — ПРН, с. 304), рос дураком до тридцати лет, а потом вышел в путь, на по-двиги. А путь, судя по загадкам про дорогу «Когда свет зародился, тогда дуб повалился и теперь лежит» и «Лежит брус на всю Русь, а станет — до неба достанет» (Заг., 2700 и 2719), это лежачее бревно, упавшее мировое дерево.
Пример на «чертову дюжину». Дурацкое включение иного при представлении людей шариками дало в осложненном варианте анекдота Тм J2031.1 из Швейцарии (по А. Кристенсену, Мудрые деяния, с. 182) «чертову дюжину»: Двенадцать человек, которые не могут досчитаться одного из своих, по совету постороннего считаются при помощи шариков: каждый кладет по шарику, но посторонний тоже, так что на этот раз получается не 11, а 13; они решают, что тут замешан нечистый.
Тяга к иному. Набоков о футбольном вратаре, последнем и первом в команде из 11 игроков:
Как иной рождается гусаром, так я родился голкипером. В России и вообще на континенте, особенно в Италии и в Испании, доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом особого романтизма. В его одинокости и независимости есть что-то байроническое. На знаменитого голкипера, идущего по улице, глазеют дети и девушки. Он соперничает с матадором и с гонщиком в загадочном обаянии. Он носит собственную форму; его вольного образца светер, фуражка, толстозабинтованные колени, перчатки, торчащие из заднего кармана трусиков, резко отделяют его от десяти остальных одинаково-полосатых членов команды. Он белая ворона, он железная маска, он последний защитник.
(Другие берега, 12.3). Оборотная сторона тяги к иному как единственно своему у Набокова — отвращение к тому, что этот писатель «потусторонности» обзывал пошлостью. Так и Бердяев в Самопознании о своей «тоске по трансцендентному» с «отталкиванием от обыденности». Но нет ничего обыкновеннее тяги к иному. Каждый рождается иным и потому нуждается в ином; все мы девяты люди. Согласно Жаку Маритену (Ответственность художника, 3.1) человек есть «животное, питающееся трансцендентным».
Святой и бог. «Святой — это прежде всего „не“» Флоренского значит, что святость вид инакости, ср. «das Ganz andere», священное по Рудольфу Отто. От инакости святого его связь с красным цветом и с ростом (см. Святость 1 Топорова, с. 441 слл.) — как у дурака, и между ними юродивый, «святой дурак»; к «эксцентричности» юродивого см. Сыркин, Спуст, возн., 3. А «система из людей и бога», τò σξστŋμα τò `εζ àνθρ'ωπων καì θεον (Арриан, Беседы Эпиктета, 1.9.4), соответствует русской формуле мир да Бог, «выражающей идею высшего согласия, гармонии, равновесия, блага (характерно, что с этой формулой, между прочим, обращаются с поздравлением к новобрачным)» — Топоров, Мир и воля, с. 44. Перед Богом все равны, друзья и враги, свои и чужие, я и другие: Друг по/обо друге, а Бог по/обо всех, т. е. печется, или Всяк за своих стоит, а один Бог за всех или Всяк про себя, а Господь про всех (ПРН, с. 39, 35 и 610).
Заморышек. Включение иного в число, мена типа числом происходит в сказке про Заморышка (НРС, 105). Вот начало сказки:
Жил-был старик да старуха; детей у них не было. Уж чего они ни делали, как ни молились Богу, а старуха всё не рожала. Раз пошел старик в лес за грибами; попадается ему дорогою старый дед. «Я знаю, — говорит, — что у тебя на мыслях; ты всё об детях думаешь. Поди-ка по деревне, собери с каждого двора по яичку и посади на те яйца клушку; что будет, сам увидишь!» Старик воротился в деревню; в ихней деревне был сорок один двор; вот он обошел все дворы, собрал с каждого по яичку и посадил клушку на сорок одно яйцо. Прошло две недели, смотрит старик, смотрит и старуха, — а из тех яичек народились мальчики; сорок крепких, здоровеньких, а один не удался — хил да слаб! Стал старик давать мальчикам имена; всем дал, а последнему не достало имени. «Ну, — говорит, — будь же ты Заморышек!»
Здесь, как в анекдоте про девятых людей, две точки зрения, со стороны в «ихней» деревне 41 двор, но для самого старика, «обошедшего все дворы», кроме своего, их 40, заведомо круглое число. Из своего-то, заведомо сверхполного 41-ого яйца — приходит догадка — и родился у старика со старухой неудачный мальчик по прозванию Заморышек: свое-иное не в счет и безымянно. «Сорок молодцев в поле возятся, а Заморышек дома управляется», но дальше этот Заморышек по-богатырски ловит морскую кобылицу, которая пожрала один из 40 смётанных его братьями стогов сена. Он пригоняет домой 41 жеребенка кобылицы, ее награду, и говорит: «Здорóво, братцы! Теперь у всех у нас», т. е. у каждого, «по коню есть; поедемте невест себе искать.» Отроду иной, герой впервые сам через попарное соотнесение «всех нас» с морскими конями вошел в число. Именно однородные, составившие круглое число братья способны долго искать по белому свету 41 невесту от одной матери (однородных невест) и заехать за тридевять земель к бабе-яге, у которой как раз 41 дочь. Братья справляют свадьбу, ночью баба-яга пытается их погубить, а губит своих дочерей, головы дочерей попадают на спицы — число не названо — кругом стены (палаты бабы-яги обведены стеной) вместо голов братьев. Круглость числа, необходимую в пути, ведь «В дороге и отец сыну товарищ», то есть должен помогать (ПРН, с. 275, 775 и 834) как брат, как равный, тем более необходимую за три девятью землями, в ином месте, сообщили братьям кони, а поддерживают эту нестойкую круглость 41 столб у ворот бабы-яги, 41 ее дочь и столько же, наверно, спиц кругом стены. Сперва спиц не было, был 41 железный столб у ворот и братья привязали к столбам коней, но когда дело дошло до голов, появились железные же спицы, числом 41, если это бывшие столбы. Такие переделки на ходу встречаются в сказках, а слово кругом подтверждает, что спиц столько; 41 внутри сказки круглое число, поэтому 40 неполное. Случай с шестами, спицами или тычинками для голов у дома вредителя, как и задача на узнание, требует круглого числа (чтобы самих жертв было К—1, положенное вредителю неполное число), и его круглость наглядно сказывается в расположении спиц вокруг дома. Устойчивый тип числа похож на главное значение слова, неустойчивый на неглавное: 41 сверхполное взято готовым, а 41 круглое сложилось внутри сказки, там оно и остается.
Круглое 40 и круглое 41. Мену типа числом я определяю меной точки зрения считающего на предмет счета (о «точках зрения» см. Поэтику комп. Б. Успенского и В. Федоров, Поэт, реальн.). Правда, сказочник легко перемежает точки зрения на число, но не в таких включениях и исключениях дело. Еще раз обратимся к началу сказки про Заморышка: «„--Поди-ка по деревне, собери с каждого двора по яичку и посади на те яйца клушку--“ Старик воротился в деревню; в ихней деревне был сорок один двор» — это точка зрения постороннего; «вот он обошел все дворы, собрал с каждого по яичку» — а это старика — «и посадил клушку на сорок одно яйцо. Прошло две недели, смотрит старик, смотрит и старуха, — а из тех яичек народились мальчики» — посторонний; «сорок крепких, здоровеньких, а один не удался — хил да слаб! Стал старик давать мальчикам имена; всем дал, а последнему не достало имени.--» — старик. Здесь сосуществуют две точки зрения и нет мены типа, круглое для постороннего число 41 лишь названо со стороны, раньше чем оно для самого старика с его круглым 40 успело сложиться. Единственная мена типа в сказке происходит дальше, когда Заморышек впервые сам входит в число, попарно соотнося «всех нас» с морскими конями. Попарное соотнесение это простейший счет. Первоначально считать это с-равнивать четами, попарно, ср. сочетать, а нечетный это не идущий в с-чет — СРНГ 21, с. 207. Включение-невключение в счет по Томасу Манну, Иосиф и его братья, 4.7, гл. Их семьдесят.
Ознакомительная версия.
