С. 228
Целую тебя тысячу раз, кланяюсь папеньке и маменьке.
Твой Тоноуш.
NB Не забывай, что ты носишь мою фамилию.
См. комм, о предполагаемом источнике имени Антонин (Тоноуш) Ходоунский: ч. 3, гл. 1, с. 13.
как мы с тобой были в пивной «У Томаша»
«У святого Томаша» – старая добрая народная пивная на Малой Стране. См. комм., ч. 3, гл. 3, с. 146.
С. 229
А пока я расскажу очень коротенькую историю про одну почтмейстершу из Седлчанского округа
Седлчани (Sedlčany) – небольшой городок к югу от Праги. Около 50 километров. Собственного административного округа не образует, а входит в состав Пршибрамского (Příbram, Příbramsko). Так что романное определение Sedlčansko правильнее переводить: где-то в районе Седлчан. А известна эта местность прекрасным сыром Хермелин (Hermelin), напоминающим и видом, и вкусом (пожалуй, поострее только) французский камамбер.
Напившись в Бруке пьяным, он упал в канаву
Канава в оригинале немецкий дериват: rigola (když úpad do rigolu). От Riegel.
С. 230
Но жрец науки получил от окружного врача свидетельство, что он импотент с шести лет, после того как упал с чердака на оглоблю телеги.
Смотри повторение у Гашека той же отмазки в сходном же случае, комм., ч. 4, гл. 2, с. 279.
С. 231
Мы уже много выстрадали и всегда не по своей вине.
В оригинале после союза устойчивый оборот: а vždycky jsme přišli do toho jako slepej к houslím. Это распространенное выражение, которое буквально переводится «прийти к чему-нибудь, как слепой к скрипке» и эквивалентно русскому «нежданно-негаданно».
С. 232
В своем доме в Горних Стодулках священник Замостил написал даже целую книгу о клопах.
Населенный пункт Горни (Верхние) Стодулки (Horní Stodůlky) – по всей видимости, результат художественного преобразования Гашеком плоской действительности средней Богемии. Единственные Стодулки, которые можно найти на картах Чехии последних трех веков. Верхними (Horní) или Нижними (Dolní) не были, а сугубо и только Стодулками без всяких яких. До 1974-го это самостоятельный городок на юго-западной окраине Праги, а после – еще один район столицы, ныне с пятью собственными станциями метро линии В. Nové Butovice – Hůrka – Lužiny – Luka – Stodůlky.
Возможно, Гашек водит всех здесь за нос, просто забыв, где и когда ему самому на глаза попалась ученая монография о клопах. Если только это не упоминаемое Годиком и Ландой (HL 1998) «Домоводство» Поспишила (Pospíšilova zlatá kniha české hospodyňky) 1913 года.
Когда рано утром батальон выступил из Лисковца на Старую Соль – Самбор
Направление на восток с самыми минимальными отклонениями от прямой линии.
Старая Соль (современное украинское название Cтapá Сiль) – село у самой границы современной Польши и Украины. До Первой мировой входило в состав австро-венгерской Галиции и на военных картах обозначалось как Starasól. Расстояние от Лисковате до Старой Соли – чуть меньше 30 километров.
Самбор (современное украинское название Самбір) – вполне себе город и железнодорожный узел в Львовской области теперешней Украины. До Первой мировой входил в состав австро-венгерской Галиции, как указывает Йомар Хонси (JH 2010), после весеннего отступления русских, находившихся в Самборе с сентября 1914 по май 1915-го, именно сюда в начале июля 1915 года прибыл 12-й маршевый батальон самого Ярослава Гашека. Сейчас мы знаем, что собственный путь автора романа был сходен с тем, который он описал в повести о Швейке, то есть поездом до Самбора (Když vjížděli do Haliče… а ve stanici Sambor klesla na minimum). Следовательно, пеший путь романного Швейка от Санока на восток Гашек просто придумал уже в Липнице в 1922 году, сверяясь лишь с картой, и это прекрасно объясняет все многочисленные упоминавшиеся ранее географические недоразумения в тексте. См. комм, выше: ч. 3, гл. 4, с. 212. Расстояние от Лисковате до Самбора – 48 километров.
Нужно отметить, что сам Гашек прибыл в Самбор 1 июля и уже отсюда начал свой собственный пеший поход на восток.
Вам следовало бы прочесть им лекции, какие нам читал покойный господин обер-лейтенант Буханек.
Предлагая Лукашу прочесть солдатам лекцию, Швейк оникает: Voni by se jim měly dělat přednášky – Их благородию следовало бы им прочесть лекцию. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 279.
Он застрелился из-за залога
Залог (kauce или důstojnická kauce) – это свадебный залог для обеспечения семьи офицера в случае его славной гибели за императора. Иными словами, должен был гарантировать нормальную жизнь вдовы и сирот, даже если заработанная к моменту гибели кормильца пенсия была еще совсем маленькой. Таким образом, чем младше по возрасту и званию офицер, чем меньше у него было наград с денежным содержанием, тем больше получался залог. Соответственно, схема начисления суммы залога для каждого конкретного случая была сложной, но в любом случае мало не получалось. Свежему поручику, вроде Лукаша или Буханека, могла отлиться совершенно неподъемная сумма в несколько десятков тысяч золотых – эквивалент денежного довольствия лет за тридцать беспорочной службы (см. комм., ч. 1, гл. 6, с. 74). Впрочем, правила позволяли вносить залог за офицера любому поручителю, включая будущего тестя, причем не только деньгами, но и ценными бумагами или недвижимостью. Только генералы и отставники могли жениться бесплатно, других исключений закон не знал. Даже император, двадцатичетырехлетний офицер Франц Иосиф, решив жениться в 1854 году, собственноручно отдал в казну положенные деньги.
С. 234
У него была грыжа, а в казармах его заставляли вертеться на турнике
«Грыжа» в оригинале немецкий дериват: bruch (poněvadž měl bruch). От немецкого der Bruch.
Турник (hrazda), см. комм., ч. 3, гл. 1, с. 53.
Несколько лет тому назад, господин обер-лейтенант, в Праге, напротив кармелитского монастыря
В оригинале: Naproti karmelitánům v Praze – напротив кармелитов в Праге. Поскольку монастырей во времена Швейка в Праге никаких не было, в том числе и у кармелитов, то скорее всего речь идет об одном из двух принадлежавших ордену храмов – либо Божьей Матери Белоснежной (Раппу Marie Sněžné) на Юнгмановской площади (Jungmannově náměstí) в Нове Место, либо Божьей Матери Победоносной (Рапnу Marie Vítězné) на Кармелитской улице (Karmelitské ulici), это Мала Страна. Большинство гашковедов склоняются к последнему варианту, что логично, но слабо коррелирует с центром тяжести пражской топографии швейковских историй. За редким исключением все они происходят на правом, а не на левом берегу Влтавы, на улицах и площадях Старе или Нове Место.
с большим ножом, которым он обрезал книги и который выглядел как нож, каким вскрывают лягушек.
В оригинале действительно «нож для лягушек»: žabikuch (který vypadá jako žabikuch). Согласно Примечаниям (ZA 1953), таким промысловики отсекают у зеленых жертв деликатесные лапки. А вообще, нож для лягушек – идиоматическое выражение, определяющее нечто ножеообразное, но тупое, с зазубринами, ни на что не годное.
В связи с этой жестокостью невозможно не отметить, что, комментируя слово žabikuch добрый Бржетислав Гула в своей рукописи (BH 2012) написал: «большой нож, которым во время охоты ловцы жаб отсекают несчастным жабам лапки (velký nůž, jímž při chytání žab usekávají lovci ubohým žabám stehýnka)», a холодный и расчетливый Здена Анчик при публикации уже от себя (ZA 1953) убрал из фразы Гулы и грозное «большой» при слове «нож» и главное «несчастных» при слове «жабы» (nůž, jímž při chytání žab usekávají lovci žabám stehýnka).
С. 235
Он с радостью предложил гостю сигару, послал за пивом, за сардельками
В оригинале сорт сарделек определен однозначно – итальянки (taliány). Наполняются смесью телятины и свинины с разнообразными травами и специями – перец, имбирь, кориандр и лимонная цедра.
Еще до войны к нам в трактир «У чаши» на Боиште ходили полицейский, старший вахмистр пан Губичка, и один репортер, который охотился за сломанными ногами, задавленными людьми, самоубийцами и печатал о них в газетах. Это был большой весельчак, в дежурной комнате полиции он бывал чаще, чем в своей редакции. Однажды он напоил старшего вахмистра Губичку, поменялся с ним в кухне одеждой, так что старший вахмистр был в штатском, а из пана репортера получился старший вахмистр полиции.
Здесь Гашек если и не описывает себя самого (а розыгрыши с переодеванием были любимым, коронным развлечением будущего автора «Швейка»), то со всей очевидностью вспоминает о том веселом, но непродолжительном времени, когда служил (1911 год) в газете Национал-социалистической партии «Чешское слово» («České slovo») городским репортером. Вот как он сам откомментировал этот краткий, но славный период своей жизни:
