Гандальв и Вейг, Виндальв, Торин,
Фили и Кили, Фундин, Нали,
Трор и Траин, Текк, Вит и Лит[14].
Здесь приведены имена восьми из тринадцати гномов, которых Толкин отправил за сокровищами, а также родственника Торина — Дайна, его деда Трора и нечто близкое к имени его отца, Трейна. Четверо из оставшихся пяти (Двалин, Глоин, Дори, Ори) также упоминаются в этом тексте, в строфах ниже; там же мы встречаем имя Дьюрин[15], который и в «Хоббите», и в «Прорицании вёльвы» предстает как легендарный предок гномов, и прозвание Торина — Дубощит[16], или Эйкинскьяльди. В списке Снорри недостает лишь Балина — это имя хорошо известно по легендам о короле Артуре (впрочем, возможно, это лишь совпадение).
Но Толкин не просто скопировал «Список гномов» или покопался в нем в поисках имен. Скорее, изучив его, он, в отличие от большинства других исследователей, не стал воспринимать его как бессмысленную или непонятную теперь канитель, а задался целым рядом вопросов. Например, откуда в этом списке взялся «Гандальв», если вторая часть его имени — «альв» — означает «эльф», который во всех культурах совершенно четко отличается от гнома? И почему в этом списке встречается «Эйкинскьяльди» — ведь в отличие от остальных это слово непохоже на настоящее имя и выглядит как прозвище — «Дубощит»? У Толкина это, само собой, и есть прозвище, происхождение которого в итоге приводится в Приложении A (III) к «Властелину колец».
Что же до Гандальва, или Гэндальфа, Толкин, по-видимому, нашел более сложное объяснение. В первых черновиках «Хоббита» имя Гэндальф принадлежало предводителю гномов, а в первом издании книги Бильбо в то первое утро видит перед собой просто «старичка». Но даже в первом издании в повествовании вскоре упоминается его посох, а к третьему изданию (Толкин существенно менял и второе, и третье издания, вышедшие в 1951 и в 1966 годах, но об этом мы поговорим позже) Гэндальф превращается в «старика с посохом» (курсив мой). Все сложилось очень удачно. Даже теперь непременным атрибутом сценического образа волшебника является волшебная палочка, а в популярной и серьезной литературной традиции — от шекспировского Просперо до мильтоновского Комоса и обитателей Плоского мира у Терри Пратчетта — отличительным признаком мага служит посох.
Судя по всему, Толкин рано или поздно стал толковать значение первой части имени Гэндальфа как «волшебная палочка» или «посох» (что вполне правдоподобно)[17], тогда как вторая его часть, как говорилось выше, разумеется, означает «эльф». Гэндальф у Толкина, конечно, никакой не эльф, но, получается, он и не просто старик; видно, что людям не слишком сведущим (таким как Эомер во «Властелине колец») в нем вполне может почудиться что-то эльфийское. Видимо, Толкин в какой-то момент пришел к выводу, что «Гандальв» означает «эльф с посохом» и что это имя наверняка должен носить волшебник. При этом оно встречается в «Списке гномов», то есть этот волшебник каким-то образом был связан с гномами. Не может ли быть такого, что «Список гномов» сохранился именно как последнее, угасающее свидетельство о свершившемся некогда событии, важной странице нечеловеческой мифологии, вроде гномьей «Одиссеи»? В любом случае, именно так считал Толкин. Можно сказать, что «Хоббит» — это история, которая стоит за «Списком гномов» и наполняет его смыслом и которая косвенным образом задает контекст даже для «Белоснежки» и уцелевших сказок, собранных братьями Гримм.
Слова автора
Таким образом, в «Хоббите» четко обозначены две стороны: на одной из них находится представитель современного английского среднего класса Бильбо, на другой — архаичный мир, который стоит и за непритязательными народными сказками, и за их утонченными и даже героическими предшественниками. На первой стороне живут по часам и чрезмерно суетятся; Бильбо, запыхавшись, объявляет: «Вашу записку я получил только в десять сорок пять, чтобы быть точным» — и не представляет, как можно выйти из дома без носового платка. Вторая сторона — сплошь поэзия да Туманные горы, и вот уже Бильбо думает о том, как дивно было бы «носить меч вместо трости».
Разумеется, две эти стороны столкнутся, и во многом «Хоббит» как раз об этом — о столкновении стилей, отношений, моделей поведения, — хотя в итоге можно прийти к выводу о том, что не так уж они далеки друг от друга, как казалось, и что Бильбо имеет такие же права на архаичный мир и его сокровища, что и Торин или Бэрд. Однако Толкин, вероятно, ставил перед собой задачу не столько представить этот мир читателю — как говорилось выше, значительная его часть (по крайней мере, его обитатели) уже была знакома даже детям, — сколько придать ему связность, создать у читателя впечатление, что мир этот существует и помимо конкретного повествования. В «Хоббите» Толкин решал эту проблему совсем не так, как во «Властелине колец», — он гибко и настойчиво вводил в текст авторские ремарки.
Эта общая стратегия демонстрируется несколько раз уже на первых страницах книги. В начале четвертого абзаца Толкин задает вопрос от имени воображаемого читателя: «Кто такой хоббит?» — и отвечает на него так, будто хоббиты вполне обычные существа, просто читатель с ними пока не сталкивался: «Пожалуй, стоит рассказать о хоббитах подробнее, так как в наше время они стали редкостью» (курсив оба раза мой). Покончив с описанием хоббитов, автор сообщает, что матушка Бильбо была «легендарная Белладонна Тук» (курсив снова мой), опять-таки подразумевая, что это лишь один из множества хорошо известных фактов. Автор отчасти объясняет ее непохожесть на других теорией о том, будто «давным-давно кто-то из Туков взял себе жену из эльфов», и тут же сам себя поправляет (в издании 1966 года, предыдущие были несколько другими): «Глупости, конечно». На этот раз слово «глупости» показывает: всем хорошо известно, как следует относиться к подобным заявлениям, — настолько хорошо, что автору даже не требуется излагать причины, — а слово «конечно» предполагает, будто они должны быть известны и читателю. В каждом случае подразумевается, что за пределами этой истории существует и другая — целый мир, от которого мы видим лишь малую часть. Это становится совершенно ясно, когда на третьей странице рассказчик восклицает:
«Гэндальф! Если вы слыхали хотя бы четверть того, что слыхал про него я… то вы были бы подготовлены к любой самой невероятной истории».
Всеми этими приемами Толкин пользуется не раз, а иногда и много раз — в своей статье «Некоторые из рассказчиков у Толкина» (Some of Tolkien’s Narrators) в недавно опубликованном сборнике «„Легендариум“ Толкина» (Tolkien’s ‘Legendarium’) Пол Эдмунд Томас перечисляет около 45 случаев прямой речи автора в «Хоббите» — и это не считая некоторых видов ремарок, которые приведены здесь. «Легендарной Белладонне Тук» вторит «сам знаменитый Торин Оукеншильд» (рассказ о том, чем он славен и откуда у него такое прозвище, приводится только в сноске в Приложении A (III) к «Властелину колец» — через семнадцать лет и тысячу страниц). Даже в первом издании Толкин еще как минимум трижды прибегал к своему излюбленному трюку со словом «конечно» и его синонимами, которым он блеснул и в случае с теорией о «жене из эльфов»: «Конечно, то были эльфы» (глава 3), «Да, разумеется, пирующие были лесными эльфами» (глава 8) и «[Само собой,][18] разговаривать с драконами нужно именно так» (глава 12).
Очень похож на него и другой прием: автор внезапно выдает совершенно неожиданную и непредсказуемую информацию об устройстве сказочного мира и представляет ее как всем известный факт. Самый яркий пример — развязка истории с троллями, когда над холмом поднимается солнце, начинают щебетать птицы, а тролли обращаются в камень: «Вам, может быть, известно, что тролли обязаны вовремя спрятаться под землю, чтобы рассвет их не застиг, в противном случае они превратятся в скалы, в горную породу, из которой произошли». На самом деле эта идея далеко не нова: в древнескандинавской поэме «Alvíssmál», или «Речи Альвиса», Тор проделывает тот же фокус, что и Гэндальф, — правда, уже с карликом (гномом). Но в контексте «Хоббита» это совершенно неожиданное событие, хотя Толкин и готовит для него почву с помощью прямых обращений к читателю (опять-таки представляя их как отсылки к известным фактам): «Да, боюсь, что тролли всегда ведут себя так некультурно, даже те, у которых по одной голове», «дело почти всегда того стоит», «кошельки у троллей всегда со зловредным секретом, и этот кошелек не был исключением».