Като Ломб - Как я изучаю языки

По красоте звучания чешский и сербский языки набирают обычно немного баллов. Общественное мнение осуждает их за «невероятное» стечение согласных. Для сербского в качестве примера привлекает такое словосочетание, как «чрли врх» (черная вершина), – одни согласные! Неприятным может показаться кое-кому и чешский язык, потому что ударение в нем всегда падает на первый слог да плюс резко звучащие согласные. Да и венгерский тоже не в почете. Тут уже упреки со всех сторон – и резкое ударение (без протяжения слога) всегда на одном и том же месте, и «непроизносимое» стечение согласных, и монотонность, и жесткость…

– Как ты называешь свою любимую? – допытывался в первую мировую войну один итальянский солдат у своего товарища венгра.

– «Galambom» («Моя голубка»), – ответил ему простодушный мадьяр.

– «Bim-bom – galambom!» – удивился итальянец. – Это же звон колоколов, а не милование!

Уже очень многие пытались приписать отдельным звукам выразительный, экспрессивный характер. Думаю, что никому не удалось сделать это так поэтично, как Дежё Костолани:

(Дежё Костолани, «Илона», пер. Ал. Науменко. Строфы пронумерованы для удобства читателя).

Намного более прозаичным образом можем установить и мы, что в словах определенного значения отдельные звуки встречаются чаще, чем обычно. Например, звук «и» в словах с уменьшительным значением: «kis, kicsi, pici» (малый, маленький, крошечный – венг.), русское «мизинец», «little, itsy-bitsy, teeny-weeny» (маленький, крошечный, малюсенький – англ.), «minime» (очень маленький – фр.), «piccolino» (маленький – итал.), «chiquito» (маленький – исп.). А слова, обозначающие «грохотанье грома» (dőrgés – венг.; Donner – нем.; tonnere – фр., thunder – англ.); не звучат ли так «грозно» из-за преобладания в них звука «р»?

Итак, о красоте языка судят по тому, как он звучит – напевно, жестко, мягко или резко. Другие моменты – гибкость словообразования, например, – в классификации роли не играют. А если смотреть на дело с этой точки зрения, то мой любимый язык – русский. Ему бы отдала я пальму первенств за образность.

Говорят, что золото – самый благородный металл потому, что небольшую его крупинку можно расковать в пластинку диаметром в метр, не изменив при этом ни одного качеств этого вещества. Таким пластичным, благородным языком является русский; любое из русских слов можно вытянуть в бесконечность.

Возьмем слово «стать» (один слог!):

стать – lesz, válik valamivé

ставить – helyez, állit

оставить – hagy

становить – alapoz

становление – kialakulás

приостановить – felfüggeszt

приостанавливать – felfüggeszt, fékez, megállit

приостанавливаться – meg-megáll

приостанавливаемый – megállitható

Обратите внимание, что перевод этих слов на венгерский требует иных корней. Чрезвычайно продуктивен в словообразовании и венгерский язык, но в отличие от русского его лексическая конструктивность более абстрактно-логична и, я бы сказала, более «линейна»: к неизменяемой основе «приклеиваются» один за другим соответствующие суффиксы с определенными значениями, каждый из которых в логическом порядке дополняет, или уточняет, или обобщает смысл корня-основы. Но в венгерском языке очень богата значениями сама основа, которую можно сравнивать с некой первоматерией и которую с помощью суффиксов можно не только «кристаллизовать» в новое слово, но и выделять в ней признаки разных частей речи. А потому не исключено, что мои русские коллеги предпочтут венгерский другим языкам, как я – русский. Обобщая, можно сказать, что вопрос о бедности или богатстве языка, равно как и вопрос о его красоте, – это вопрос о знании или незнании языка. Если что-то в одной из сфер языка не развито, то эта неразвитость (понятие относительное!) компенсируется в другой сфере того же языка другими средствами.

Говоря о трудности языков, нам надо сделать небольшую экскурсию в царство языковой типологии. Языки, похожие на венгерский, называются в науке «агглютинативными». Эти языки считают обычно трудными, потому что, как я только что говорила, меняется смысл основы, когда слово получает очередной суффикс или занимает в предложении новое место. Опыт показывает, что пассивное понимание сильно облегчается тем, что уже сама форма слова показывает, какую роль оно играет в предложении и с каким словом связано. Достаточно мне посмотреть на русское слово «лаяла», и я уже знаю, что это глагол в прошедшем времени, что он как сказуемое связан с подлежащим женского рода, которое после всего этого мне уже нетрудно найти в предложении. А венгерский перевод этого слова – «ugatott» – по форме своей говорит лишь о том, что это только прошедшее время, но что́ это: глагол, существительное, определение, какого рода, – если не знать корня и особенностей венгерского синтаксиса, определить невозможно.

Казалось бы, что более простыми должны быть так называемые «изолирующие» языки. Признаками изолирующего языка частично обладает английский, но наиболее типичный их представитель – китайский язык. Иероглиф не говорит нам о том, подлежащее он или дополнение, а если дополнение, то какое, глагол ли он и в каком времени, существительное ли он и какого рода.

Получается что агглютинирующие языки не труднее изолирующих. Что теряем на одном, выигрываем на другом.

Мы требуем от языка выражения всех наших желаний, мыслей, чувств – выражения однозначного, исключающего всякую двусмысленность. Если структура языка такова, что с помощью формы слова однозначность не может быть обеспечена (то есть если она недостижима морфологическими средствами), тем строже синтаксис такого языка, тем жестче, тем фиксированней порядок слов.

Иностранцам, изучающим венгерский язык, надо, к примеру, усвоить, что «-t» – это суффикс прямого дополнения. Если иностранец – носитель языка морфологически неразвитого, это дается ему довольно трудно. А ведь это правило освобождает от запоминания и перебирания в памяти всех возможных порядков слов (в венгерском порядок слов относительно свободный). Если не принимать во внимание смысловые оттенки, предложения «túrót eszik a cigány» (творог ест цыган) и «cigány túrót eszik» (цыган творог ест) равнозначны. Равнозначны благодаря суффиксу «-t». Если бы этого суффикса в языке не было, то при изменении порядка слов – в таком случае обязательного, жестко определенного – могло получиться, что «творог ест цыгана».