Лошади без седоков уже ускакали от вероятного нападения. Пешие хранители садились в седла к товарищам. Морские звери дергались в ужасе, зашевелился даже песок берега.
Раздался третий взрыв.
Спинок оглянулся.
"Бездна меня побери. Бездна нас всех..!"
Драконы вылетали из эманации, простерев крылья, молотя хвостами воздух. Один за другим, Элайнты выпадали и вздымались выше, будто птицы из клетки. Сквозь свист ветра едва доносились их резкие крики.
Череда монументальных валов неслась к берегу.
Калату Хастейну уже не было нужды выкрикивать команды. Отряд бешено скакал от моря, торопясь отступить. Даже валуны не казались надежной защитой от катастрофы.
Углубившись в путаницу трещин и расщелин, Спиннок позволил коню самому искать путь. Тяжкая тень пронеслась сверху, он поднял глаза, увидев брюхо и просвечивающие крылья летящего дракона. Шея Элайнта искривилась, голова висела почти горизонтально; Спиннок увидел, как сверкнули глаза, заметив его. Потом клиновидная голова отклонилась - зверь рассматривал других всадников, уже миновавших россыпь валунов и мчавшихся к черным травам Манящей судьбы.
Раскрылись и снова поджались драконьи когти.
И через миг, дико забив крыльями, тварь ринулась в небо. Один из драконов-спутников подлетел ближе но, едва щелкнули челюсти, отлетел подальше.
Рядом проскакал всадник - сержант Беред. Метнул Спинноку взгляд выкаченных глаз. - Девять!
- Чего?
- Их девять! А потом закрылось!
Спиннок обернулся, но конь уже влетел в высокую траву, устремившись по протоптанной тропе. Длинные стебли острыми как бритва листьями ударили по лицу, плечам; Спинноку пришлось опустить забрало и опустить голову. Скакун галопом мчался по равнине.
Почва содрогнулась от череды взрывов, ветер стал вдвое сильнее. Трава по сторонам почти легла.
Оглянувшись, он понял, что первая и самая высокая волна ударилась о валуны, разбросав многие будто мелкую гальку.
Серебристые валы пронеслись по открытой земле и коснулись края трав.
Вспышка озарила и ослепила его. Послышались крики и вопли, и конь его упал - Спиннок пролетел по воздуху, тяжело приземлившись на кучу травы. Закрыл лицо руками, чувствуя, что острия листьев пронзают кожу доспехов, будто сделаны из железа.
Наконец он остановился.
Витр бушевал у невидимой стены, проведенной по краю равнины Манящей Судьбы, серебряная вода взмывала, только чтобы опасть. Волна за волной колотились по невидимой преграде, тратя силу в яростной тщете. Через миг море начало пениться и булькать, отступая.
Спиннок сел и удивился: ни одна кость не сломана. Однако он весь был покрыт кровью. Увидел, как конь встает в десятке шагов, дрожащий и весь алый, в ранах. По сторонам показывались хранители, топтали упавшую траву. Он заметил Калата Хастейна - лелеет сломанную в плече руку, лицо порезано будто бы когтем.
Спиннок ошеломленно посмотрел вверх. Увидел некое далекое пятно на юге - последнего видимого в небе дракона.
"Девять. Он насчитал девять".
Услышав коня на дороге позади, Эндест Силанн прыгнул в неглубокую канаву, чтобы не мешать ездоку. Потуже закутался в плащ, натянул капюшон, скрывая глаза в тени.
Три дня назад он очнулся в комнате историка, один, и увидел, что руки перевязаны бинтами, но кровь так и сочится сквозь них.
Это показалось каким-то предательством, ведь Райз Херат обещал за ним присмотреть... однако, едва оказавшись в забитом паникующими горожанами коридоре, услышав об устрашающем явлении тьмы во дворе, Эндест забыл о недовольстве.
Драматическое возвращение Консорта громом отозвалось во всей Цитадели и, похоже, загадочные явления на том завершились. Он ощутил пробуждение Ночи и бежал, словно ребенок, от потопа темноты, захватившей Цитадель, а потом весь Харкенас.
С пустыми руками отправился по северной дороге, ночуя в хижинах, уцелевших среди зловещих остатков погрома. Долгое время он почти никого не встречал, немногие попадавшиеся на пути сами прятались от его взора. Да и он, голодный, не намеревался их привечать - путники казались пугливыми, умирающими от истощения псами. Трудно было поверить, что Куральд Галайн столь быстро сдался разложению. Силанн брел вперед, снова и снова слезы текли по его щекам.
Бинты на руках стали грязными, кровь пропитывала их каждую ночь, высыхая дочерна на следующий день. Но теперь он брел вне доступа колдовского мрака, лес - пусть местами выгоревший и вырубленный - навевал покой одинокой душе. Река журчала слева, напоминая о незримом потоке, который он словно расталкивал грудью. Начав путь, он не знал куда идет... впрочем, вскоре он осознал, что это заблуждение.
Лишь одно место осталось для него, и он уже близок.
Всадник наконец добрался до него, замедлил скачку и встал рядом. Эндест не желал разговоров и не поднял головы, чтобы рассмотреть всадника. Впрочем, раздавшийся голос оказался хорошо знакомым.
- Если уж нам суждено освоить обычаи паломничества, ты, конечно, идешь не в ту сторону.
Эндест замер, рассматривая мужчину. И поклонился. - Милорд, не могу утверждать, что иду по пути богини. Но, кажется, это настоящее паломничество, хотя до разговора с вами я не понимал...
- Ты утомлен дорогой, жрец, - сказал лорд Аномандер.
- Я иду быстро, милорд, но не по своей воле.
- Не буду мешать, - сказал Аномандер. Снял с седла и бросил Эндесту кожаный мешочек. - Поешь, жрец. Можно делать это на ходу.
- Благодарю, милорд. - В мешке было немного хлеба, сыр и сушеное мясо. Эндест дрожащими пальцами вцепился в нежданное угощение.
Похоже, Аномандер был доволен возможностью ехать рядом с ним. - Прочесав лес, - начал он, - я не нашел ничего, чтобы успокоить разум. Не встретил ни птиц, ни даже мелких тварей, коим мы милостиво позволяем шуршать листвой в ночи.
- Слабые мира сего, милорд, знают лишь один способ спасения от угрозы. Бегство.
Аномандер хмыкнул. - Не думал, что лесные звери и птицы входят в число подданных нашего королевства. Неужели мы можем ими повелевать?
- Но их скромные жизни, милорд, всё же трепещут на краю нашего алтаря. Даже не приказывая языком капканов и стрел, мы красноречиво пускаем палы и дым.
- Не опустишь ли капюшон, священник, чтобы я мог тебя видеть?
- Простите, милорд, однако вынужден отказаться. Не знаю, какое меня ждет наказание, но путь был тяжелым и я не хотел бы разделять его с другими, вмешивая мотивы себялюбия.
- Значит, ты решил идти один, оставаясь неведомым никому. - Лорд Аномандер вздохнул. - Завидую твоей привилегии, жрец. Известен тебе пункт назначения?
- Думаю, да, милорд.
- По этой дороге?
- Совсем рядом.
Нечто изменилось в голосе Первого Сына. - Недалеко, жрец?
- Недалеко, милорд.
- Похоже, в поиске я шел спиралью, - сказал Аномандер, - но теперь близок к месту, в котором искание должно кончиться. Думаю, мы стремимся к одному алтарю. Ты создашь храм?
Эндест вздрогнул от такой мысли. Замешкался, завязывая мешок, и отдел Аномандеру. - Такая мысль в голову не приходила, милорд.
- На твоих руках раны?
- Скорее в душе, милорд.
- Ты молод. Младший служитель?
- Да. - Поклоном благодаря за пищу, Эндест отошел к другой стороне дороги.
Некоторое время они двигались в тишине. Впереди показался поворот к имению Андариста, отмеченный горелыми проплешинами в траве и скелетом одинокого обугленного дерева.
- Не думаю, - произнес Аномандер, - что готов одобрить освящение подобного места, аколит, даже если ты решишься. Хотя тебе это не по силам. Единственный священный предмет там - камень очага работы Азатенаев, но, боюсь, мы увидим его расколотым.
- Расколотым, милорд?
- Также боюсь, - продолжал Аномандер, - что брата там нет, хотя я не могу сообразить, какое иное убежище он нашел бы. Говорят, он выбрал для горя дикие места, но нельзя выдумать места более дикого, нежели дом, в котором убита любовь.
Эндест замешкался, тяжко вздохнул. Они были едва в дюжине шагов от поворота. - Лорд Аномандер, - сказал он, встав на месте и понурившись. - Мать Тьма ее благословила.
- Ее? Кого?
- Девицу Энесдию из Дома Энес, милорд. В глазах нашей богини дитя стало Верховной Жрицей.
Голос Аномандера вдруг стал суровее железа. - Она благословила труп?
- Милорд, можно ли узнать, где захоронены останки?
- Под камнями пола, жрец, у порога дома. Брат настаивал, что вырвет камни голыми руками, но мы ему помешали. К сожалению, могилы копались в спешке. Отец ее лежит под землей у входа, рядом тело заложника Крила Дюрава. Домовые клинки упокоились вокруг дома. Жрец, Мать Тьма никогда не заявляла прав на души мертвых.
- Не могу утверждать, милорд, что обычай ее неизменен.
- Что же привело тебя сюда?
- Видения, - пояснил Эндест. - Сны. - Он поднял руки. - Я... на мне ее кровь.
Эти слова породили в душе Эндеста Силанна целый вихрь; он пал на колени, рыдая. Тоска обуяла его черными волнами, он со стороны слышал собственные всхлипы, надломленные и рваные.
