старом железнодорожном мосту, попытка быть милой по колено в воде, отказ прекратить спор на плоских камнях, яростный вопль на скользком от грязи берегу, рыдания в густом кустарнике.
И все же честь автора величайшего короткого рассказа в мире принадлежит Францу Кафке, хотя «Маленькая басня» при жизни даже не была опубликована. Хвала богам, что ее вообще опубликовали. Потому что это очень ядовито, хотя и смешно, как и большинство из того, что написал Кафка. Никогда еще рассказ о бессмысленности существования не завершался такой хорошей шуткой. Поэтому я предоставляю Кафке последнее доказательство того, как в нескольких словах возможно выразить все:
МАЛЕНЬКАЯ БАСНЯ
– Ах, – сказала мышь, – мир становится все теснее и теснее с каждым днем. Сначала он был таким широким, что мне делалось страшно, я бежала дальше и была счастлива, что наконец видела вдали справа и слева стены, но эти длинные стены с такой быстротой надвигаются друг на друга, что вот я уже добежала до последней комнаты, а там в углу стоит мышеловка, в которую я могузаскочить.
– Тебе надо только изменить направление бега, – сказала кошка и сожрала мышь [120].
Итальянцы делают это лучше
Представьте себе посетителя книжного магазина:
Он проглядывает клапан суперобложки в надежде, что это поможет ему разобраться. И в этот миг он, того не осознавая, вскрывает конверт с письмом незнакомцу – вот что такое эти несколько строк, которые взяты даже не из текста книги.
Впервые прочитав эти слова итальянского издателя и писателя Роберто Калассо, я испытала такое чувство благодарности, что чуть не разрыдалась. Наконец-то кто-то понял, как важны блербы! И не просто понял, он назвал блербы «скромной, но многотрудной литературной формой, которая еще не обрела своего теоретика или историка» (А как же я? Вот она я! Зовите!) и которая обитает «в ограниченном риторическом пространстве, пусть и менее увлекательном, нежели сонет, но столь же требовательном». Чувствую, попала в благородное общество. Я поэт издательского бизнеса!
Вряд ли кто так выразительно написал о создании текстов для обложки, как Калассо в эссе «Письмо незнакомцу» (книга «Искусство издателя»). Он считал каждый элемент книги – обложки, бумагу, блербы, рекламный материал, макет, дизайн – звеньями единой цепи, как он называл это, «целостного текста», то есть усилия издательства становились неотъемлемой частью самого содержания книги. Он видел в создании книги форму искусства, а слова, напечатанные на обложке, были такой же частью этого искусства, как и слова внутри книги, – они интегрированы в историю и идентичность книги.
Роберто Калассо, которого Paris Review назвал «литературным институтом, состоящим из одного человека», до самой своей смерти в 2021 году был издателем в миланском издательстве Adelphi, переводчиком, затоком древних мифов и автором таинственных, головокружительных книг об искусстве, истории и цивилизации. Помимо этого, он писал блербы ко всем издававшимся в Adelphi книгам: как он сам посчитал, ко времени написания «Письма незнакомцу» их было более тысячи.
Мне очень нравится его мысль о том, что блерб – это письмо какому-то одному человеку, потому что именно так я это себе и представляю, когда пишу сама. Как говорил радиодиджей Терри Воган, «говоришь не просто с аудиторией, а с каким-то одним человеком – да и тот тебя слушает вполуха». Кем бы он ни был, мой таинственный читатель, я всегда стараюсь наладить с ним связь. Читатели ведь могут ничего не знать о книге, которую держат в руках. И задача слов на обложке – познакомить с нею. По крайней мере, так должно быть.
Калассо предельно честен, когда говорит о лукавстве блербов. Он пишет о том, как старался сочинять что-то такое, что принималось бы «за чистую монету». Но он также пишет о том, как трудно подбирать хвалебные отзывы, чтобы использовать прилагательные минимально, но разнообразно («Мы все время стремимся избегать повторов и ограничивать себя»).
Да, Роберто Калассо был одержим блербами. Если мы когда-нибудь зададимся целью выяснить, кто ж в издательских джунглях был самым яростным бойцом, я сдамся сразу же. Но можно даже и не устраивать никаких состязаний. В 2003 году Калассо выпустил издание, которое по-итальянски называется Cento lettere a uno sconosciuto – «100 писем незнакомцу». Это самая настоящая книга, в которой собраны 100 блербов, в разные годы написанные им для произведений Карен Бликсен, Милана Кундеры, Сэмюэла Батлера и других писателей, причем без всякой логической последовательности. Какое бесстыдное удовольствие, какая роскошь – иметь возможность издать книгу, состоящую исключительно из собственных блербов! Может, и я когда-нибудь такую сделаю.
К сожалению, Cento lettere на английский на переводились, но итальянская писательница Даниэла Качелла перевела некоторые из них для радикального интернет-журнала 3: AM Magazine (его слоган: «Что бы это ни было, мы все равно против»). Из ее статьи становится понятно, что тексты Калассо на клапанах суперобложек стали в Италии легендарными. Она приводит начало его блерба к «Лолите»: «Америка – это “Лолита”, “Лолита” – это Америка» и замечает, что «многие итальянцы моего поколения помнят эту фразу… Она высветила все, словно молния». Представить невозможно, чтобы чей-то блерб удостоился такой высочайшей оценки.
Становится также понятно, что у Adelphi совершенно особенные блербы – бескомпромиссные и сокровенные, часто чересчур громогласные, скорее похожие на блербы, которые были приняты несколько десятилетий назад, чем на четкие, резкие сегодняшние тексты: «Нервная, фосфоресцирующая подвижность стиля, бесконечное нарастание образов… Эта книга говорит обо всем. И ничто не оставляет нетронутым… “Святотатственная лазурь” этой прозы, цвет, текстура… ввергает нас в тайную эйфорию».
Эти блербы не объясняют ничего, но, по словам Качеллы, «предлагают нам войти в книгу, оказаться внутри нее». Блербы для Качеллы – загадка, тайна, которую необходимо разгадать, толчок к расследованию. Они – не приглашение, они даже не пытаются уговаривать. Они просто существуют. Они больше схожи с критическими мини-обзорами: «У Франка Ведекинда сексуальное напряжение, скопившееся к концу столетия и вызревающее в оранжерее Свободы, где сексуальность закончилась самоцензурой и выродилась в абстракцию, взрывается вдруг, без всякого предупреждения». Я бы и представить не могла, что произведения немецкого драматурга можно описать подобным образом. Также не в состоянии вообразить, чтобы подобное происходило в оранжерее…
Это прямо противоположно тому, как я вижу блербы – танец между оглашением тайны и ее замалчиванием, фокус на голосе произведения или его автора, а не на моем собственном. А здесь мы слышим голос Калассо, его мнение. Но кто может сказать, какой из подходов более верный – объективный или субъективный? Наверное, однозначного ответа быть не может. Примерно век назад бизнесмен Джон Ванамейкер заявил: «Половина из тех денег, что я потратил на рекламу, потрачена
