из двух морфозаместительных классов;
3) kill- – отдельный расширяемый морфозаместительный класс (по-видимому, в том смысле, что основа других глаголов, входящих в этот морфозаместительный класс, может состоять не из одного, а из нескольких морфов);
4) -ed – нерасширяемый морфозаместительный класс;
5) the – как в 1);
6) ugly – отдельный расширяемый морфозаместительный класс (такое «расширение» Дж. Гринберг находит в un- love -able);
7) duckling – тематическая последовательность, которая состоит из двух морфозаместительных классов.
Легко заметить, что выделение ядер отличается, с одной стороны, субъективизмом, с другой – постоянным, хотя и завуалированным, обращением к семантике. Таким образом, не может быть и речи о том, чтобы считать эту процедуру четкой, хорошо аргументированной и «отлаженной» (тем более, что в качестве примера приводится только одно предложение). Следовательно, нельзя считать удачным лингвистическим «формализмом» и всю методику выделения слова, целиком опирающуюся на эту процедуру.
Квазиформальные методы и процедуры выделения морфем и слов, представленные в «Очерках по лингвистике», служат основанием для выделения индексов той типологической классификации, которую Гринберг считает «квантитативной», т.е. количественной, построенной на строгом цифровом подсчете, учитывающем, в частности, соотношение тех или иных морфем внутри слова.
Необоснованные предпосылки, естественно, порождают необоснованные характеристики, которые Дж. Гринберг дает тому или иному языку. Он утверждает, что индекс синтеза, определяющий соотношение m/w, т.е. отношение количества морфем в тексте к количеству слов, основывается на использовании метода выделения морфем с помощью квадрата. Но не только для этого индекса, а и для большинства других основой является
«возможность сегментирования любого высказывания языка на определенное число значимых последовательностей, которые уже нельзя подвергнуть дальнейшему членению»
(Гринберг, 1963, 81).
По десяти выделенным индексам был рассмотрен ряд языков [3], в частности санскрит, англосаксонский, персидский, английский, якутский, суахили, вьетнамский и эскимосский. Для определения места каждого языка в типологической классификации были выбраны отрывки длиной в сто слов.
Таким образом, формализованная процедура типологической классификации языков, состоящая из вычислений десяти индексов, опирается на формализованную процедуру выделения слов, осуществляемую при оперировании полуинтуитивным понятием ядра, выделение которого, в свою очередь, опирается на анализ морфем, полученных с помощью схематического и полуинтуитивного метода перфектного квадрата.
Иными словами, мы имеем дело с тремя уровнями применения схематизма и полуосознанного обращения к семантике, которые, по мнению Гринберга, должны привести нас к точной классификации лингвистического материала. А проверка действенности этой «точной» классификации осуществляется для каждого языка на «значительном» материале в сто слов! Естественно, подобные выводы трудно признать научно обоснованными. Однако кажущаяся строгость теоретических построений трехуровневой морфологии Гринберга (уровень морфем – уровень ядер – уровень слов), такая же «четкость» типологических характеристик различных языков, получаемых с помощью индексов, могут показаться соблазнительными для некоторых приверженцев использования формальных методов в лингвистике.
Мы столь подробно остановились на анализе этих «строгих» формальных процедур, чтобы показать, что за такой «строгостью» нет не только глубокого лингвистического исследования, но даже той точности, ради которой эти формальные процедуры вводятся.
В основе генеративной грамматики Н. Хомского лежит метод непосредственно составляющих (НС) в «перевернутом» виде: задуманный как анализ предложения, он используется им для порождения фраз: вместо схемы «сведения дерева к корню» используется схема «отвода ветвей от корня»:
(T + N) – NP – S – VP – (V + NP – (T + N))
Этот метод представляет также формализованную процедуру, являющуюся синтаксическим завершением формализованных морфемных процедур, применяемых различными американскими лингвистами.
Естественно, что уже в методе НС можно обнаружить, как в зародыше, недостатки генеративной грамматики. Его формальность и кажущаяся логичность весьма примитивны: обычной формой любого предложения представляется оппозиция группы подлежащего группе сказуемого. В такую логико-синтаксическую схему плохо вписываются (точнее, вовсе не вписываются) безличные и неопределенно-личные предложения. Как только аппарат грамматики НС начинают применять для анализа флективных языков, обнаруживается его операционная ограниченность и громоздкость.
В «Синтаксических структурах» Н. Хомский использовал метод НС как базу для порождающей грамматики, назвав его уровнем этой грамматики и присоединив к нему еще два уровня – трансформационный и морфо-фонемный. В отечественной и зарубежной литературах было подвергнуто критике неправомерное разделение, собственно, одного уровня – синтаксического – на два: НС и трансформационный (см.: Карри, 1965, 112). Критиковалось также неумеренное увлечение некоторых лингвистов трансформационным методом, переоценка его роли в системе синтаксических исследований (см.: Филин, 1979, 25; Философские основы…, 1977, 265).
Теория порождающей грамматики Н. Хомского подверглась острой критике со стороны советских и зарубежных языковедов не только потому, что в ней использование всякого рода формальных процедур, вводимых под видом различных лемм, теорем, т.е. при демонстративном обращении к метаязыку математики, доведено до абсурда, но и потому, что этот абсурд выдается за высшее достижение лингвистической теории и самим Хомским, и его адептами. Н. Хомский считает, что его теория «дает нам процедуру для открытия грамматик» (Хомский, 1962, 458).
Тезисы порождающей грамматики, выдвинутые в «Синтаксических структурах», нашли развитие в других работах Н. Хомского, в частности в рассматриваемой выше монографии «Язык и мышление».
Положения генеративной грамматики Н. Хомского, ошибочные в философском и теоретико-лингвистическом аспектах, не дали ничего конструктивного и прикладной лингвистике: они оказались непригодными для решения задач машинного перевода, лингвистического обеспечения АСУ и пр. (см.: Котов, 1976).
Генеративная теория Н. Хомского, являясь логическим завершением систем формальных процедур, построенных американской дескриптивной лингвистикой, довольно выпукло обнаруживает ее отрицательные стороны: схематизм, формализм, отрыв содержания от формы, опору на идеалистические философские концепции.
Вред теории порождающей грамматики так же, как и вред формализованной «семиотической» грамматики Дж. Гринберга, не только в том, что эти концепции выдвигают ряд ошибочных тезисов (значительная часть которых уже проанализирована и отвергнута советской и прогрессивной зарубежной лингвистикой, см., напр.: Hall, 1977; Hagège, 1976), но и в том, что они создают представление о языке как о «строгой», логически четко построенной и в силу этого легко формализуемой системе, пытаются создать иллюзию того, что умелое манипулирование «точными» методами позволит без особого труда создать полное, адекватное и непротиворечивое описание любого естественного языка, которое можно будет легко использовать в прикладных целях.
После десятилетий «неприятия» семантики, отторжения ее от фонологических, морфологических и синтаксических исследований, американские лингвисты в 60-е и особенно в 70-е годы вновь обратились к ней. Перед ними встала, по образному выражению Р. Якобсона (цит. по: Firth, 1956, 103),
«задача открытия второго фронта – задача включения лингвистического значения в науку о языке».
Но на их семантических исследованиях сказался опыт представления лингвистических данных в виде формализованных структур, отразилась методика дескриптивизма с ее «подстановками» и
