в классической серии
Pelican утверждает, что «ни одна книга со времен “Сумм” Фомы Аквинского не оказывала такого сильного воздействия». Ах, вы не знаете, что такое «Сумма теологии» и не читали Фому Аквинского? Ваши проблемы.
Подобным же образом издание «Войны и мира» в серии Oxford World Classics предваряется словами о том, что книга «начинается как роман о декабристах, превращается в повествование о жизни семьи (принадлежавшей к тому же классу и времени, что и семья самого Толстого) и только потом обретает свои грандиозные пропорции». Не слыхали о декабристах? Опять же, ваши проблемы.
Попадаются блербы странные, возмутительные и даже оскорбительные, словно авторы их не знали, где остановиться. «Евгений Онегин»: «Это скорее рождено, чем написано». «Дневник чумового года»: «Тащите сюда своих мертвецов! Этот клич самой судьбы эхом отдавался в опустевших улицах, звучал из переполненных общих могил». «Утопия»: «Произведение человека, вдосталь напробовавшегося лучших алкогольных напитков своего времени». «Манифест коммунистической партии»: «Сама эссенция коммунизма». Какая удача, товарищи, что удалось разлить ее по бутылкам!
Такая же история и с классическими произведениями двадцатого столетия. Блерб на раннем дешевом издании «Силы и славы» Грэма Грина сообщает нам, что «мерзкий гриф судьбы реет над этой современной историей распятия», а рекламный текст на суперобложке первого издания еще более зловещ: «Гринландия – страна Грина – сурова и открыта всем ветрам. В одной из ее деревень умирает спившийся священник, в другой живет терзающий себя прокаженный…» В общем-то, я догадываюсь, кто они такие – этот спившийся священник и тот, кто себя истерзал, но вряд ли такой блерб может помочь тем, кому об этом заранее ничего не известно.
Подобный подход «не нравится – не ешь» отличает и некоторые блербы к классическим детективам: «Это очередная история лорда Питера Уимзи. Надо ли еще что-то добавлять?» А что сказано по поводу теперь уже канонического шпионского триллера «На секретной службе Ее Величества»? «Это одиннадцатая и самая длинная глава в биографии Джеймса Бонда. И самая захватывающая. Неужто самая захватывающая? Самая захватывающая». «Лондон по Нэрну» [133]: «Фраза “путеводителя, подобного этому, еще не бывало” – расхожая. Но на этот раз она, на наш взгляд, соответствует истине. Путеводитель Нэрна – это его личные поиски лучших лондонских мест, пристрастные описания, но они опираются на глубокие познания в архитектуре» [134].
В этих старых «очень пристрастных» блербах столько пафоса, столько прелестной невинности! Они полны самоуважения и одновременно такие естественные. И ни один из них не прошел бы утверждения сегодняшней службы маркетинга.
Но поступь прогресса не остановить, и в издании классиков тоже начались перемены. Поскольку эта литература стала предназначаться в основном школьникам и студентам, то и блербы, как ни печально, стали более разумными и взвешенными. Многие теперь старались найти баланс между академическим читателем и широкой аудиторией. Обычно такие рекламные тексты содержат в себе пересказ содержания, описание действующих лиц, места действия и краткий исторический или литературный контекст. Все сдержанно и пристойно.
Это наверняка правильно – стараться преодолеть барьер перед тем, что считается классикой, и привлечь самые широкие читательские массы. Одно из самых распространенных искушений: подчеркнуть звучание вечных тем: мол, «эти произведения в наши дни так же актуальны, как и во времена их создания». Что ж, с этим трудно спорить, иначе с чего бы мы обращались к ним сегодня? Но не слишком ли мы усердствуем в актуализации классики? Давайте ради эксперимента обратимся к «Кентерберийским рассказам» Чосера.
Вот типичный блерб 1960-х, опубликованный на задней обложке Penguin Classics (дизайн Джермано Фацетти): «Сам тон этой бессмертной комедии – загибаем пальцы – высокомудрый, фантастический, развратный, благочестивый и шутовской. “Здесь, – как сказал Джон Драйден, – Божье изобилие всего на свете”».
Академическое издание Оксфордского университета того же времени сугубо функционально: «Это полное собрание сочинений Чосера издано под руководством покойного профессора Скита и составлено по многочисленным рукописным источникам. Оно содержит жизнеописание Чосера, список его работ, а также пояснения грамматических конструкций, размера, способов стихосложения и произношения. В приложении даны варианты и предметный указатель». Тут все всерьез. Для понимающих, остальных просят не беспокоиться.
Перейдем к «новому пересказу» Питера Экройда, опубликованному в 2009 году. Смотрю на обложку, над которой сама и работала: подобно «современному учителю», рекламный текст трактует «Кентерберийские рассказы» «в понятном всем» ключе: «Любовь. Секс. Неверность. Злодейство. Пьянство. Убийство… Лучшие из когда-либо сочиненных историй, и даже еще лучше». Ух!
Единственное, что меня хоть как-то утешает, когда я вспоминаю этот сверхэнергичный текст, – совершенно сногсшибательный блерб на американском издании 1950-х годов «Терезы Ракен» Золя, который начинается просто бессмертными словами: «Она слушала лишь голос плоти. В этом суть этой женщины. С беспрекословного подчинения Терезы ее любовнику начинается тлеющая драма, которая толкает двух человек все ниже и ниже по пути деградации». По-моему, я была вполне скромной и сдержанной.
Теперь, когда блербы к изданиям классики пишутся в соответствии с указаниями маркетологов, а не по прихоти какого-то издателя или копирайтера, не утратили ли мы роскошного чувства иронии и веселья? Как сказал мне автор и книготорговец Мартин Лэтам, «издатели порой недооценивают вкус публики к аутентичности и откровенности».
Я обсуждала эту тему с Генри Элиотом, который так любит серию Penguin Classics, что даже написал о ней две книги. Он считает, что блербы стали «менее оригинальными, возможно, из-за того, что читательская аудитория стала шире как культурно, так и географически, и это очень хорошо. И вряд ли теперь имеет смысл, чтобы один начитанный индивид (чаще всего белый мужчина средних лет из среднего класса) рекомендовал какую-либо книгу другому индивиду, мыслящему аналогичным образом». И добавляет: «Хотя порой мне кажется, что некоторые дурачества все-таки должны допускаться: меня лично привлекает необычное, оригинальное, экстравагантное!»
Но все же он признает, что блербы должны быть адресованы как можно более широкой аудитории: «Блербы сыграли огромную роль в таком демократическом проекте, как Penguin Classics. Мы и начинали серию потому, что верили, что “массовому читателю” будут нужны великие писатели. И если обложка – это входная дверь, то блерб – те слова, которыми встречают на пороге».
Кто знает, может, через какое-то время маятник качнется в обратную сторону и авторы блербов перестанут зазывать всех и каждого и дадут волю своей тайной склонности обращаться только к избранным. Пока у классики существуют читатели, ее будут описывать самыми разными способами.
А завершу я эту главу словами того, с кого ее начала, – Итало Кальвино: «Классика – это книга, которая никогда не перестанет говорить то, что должно быть сказано».
Когда речь заходит о языке, вы из каких будете – из Тупорылых или Яйцеголовых? Тупорылые, согласно
