Ознакомительная версия.
В 1949 г. А. Стругацкий окончил ВИИЯ и был назначен преподавать в Канское военное училище (1950–1952), затем дивизионным переводчиком в Петропавловск-Камчатский, потом на Курильские острова и в Хабаровск (1952–1954). В 1955 г. демобилизовался[104].
Относительно причин назначения А. Стругацкого в Канск существует две версии. Первая заключается в том, что это была своеобразная ссылка, связанная с его поведением. С другой стороны, А. Скаландис предполагает, что, несмотря на географическую отдалённость от столицы и тяжёлый быт, секретному объекту ШВП (Школа военных переводчиков) в Канске придавалось особое значение. По некоторым данным, там готовили специалистов для ГРУ[105]. Эту же версию повторяют С. Бондаренко и В. Курильский, ссылаясь на воспоминания М. Демиденко[106].
Аркадий Стругацкий в письмах из Канска вспоминает несколько эпизодов, характеризующих атмосферу и быт начала 1950-х гг. Одно из таких воспоминаний связано с тем, как в числе других офицеров он был определён в бригаду, созданную «для содействия мероприятиям по благоустройству города». Суть действий бригады сводилась к агитации местных жителей к участию в этих мероприятиях: они должны были рыть канавы для стока воды. Местные жители отчаянно сопротивлялись, ссылаясь друг на друга. Убедить их участвовать удавалось, только пригрозив санкциями со стороны советской власти, с которой большинство из них уже имело дело (большая часть населения уже привлекалась к уголовной ответственности). Характеризуя этот контингент, А. Стругацкий использует эпитеты «уголовники, дерьмо, ссыльные кулаки» и оценивает следующим образом: «Сволочьё! Воспитывай их, таких вот мерзавцев»[107].
Такие эмоциональные оценки демонстрируют характер его отношения к противникам советской власти и его однозначную просоветскую позицию.
Согласно официальной версии, в 1952 г. А. Стругацкий был исключён из ВЛКСМ за «аморальное поведение» (роман с замужней женщиной) и переведён служить из офицерской школы в провинциальном Канске (районный центр Красноярского Края) в стратегический важный регион Дальнего Востока (Петропавловск-Камчатский), где в этот момент разворачивается противостояние СССР с США – в разведотдел приграничной дивизии[108]. О причинах исключения Стругацкие пишут мало. Стругацкий Б. упоминает только, что «Это любопытная и даже романтическая история в стиле купринского «Поединка»»[109]. В письме 1953 г. А. Стругацкий упоминает о письме, полученном от женщины, которую он «развёл с мужем», за что и «поплатился комсомольским билетом»[110]. Биографы же (Скаландис, Володихин и Прашкевич) описывают историю, связанную с будущей Е. Стругацкой.
Однако существует и другая версия. Люди данной профессии, с которыми автор консультировался в ходе работы над материалом, утверждали, что подобная схема могла использоваться как легенда, при переводе человека на то место службы, где он должен был сознательно вызвать интерес зарубежной разведки, как «несправедливо пострадавший», и вступить в разведывательную игру с зарубежными спецслужбами. Во всяком случае, перевод офицера разведучилища, блистательно знавшего, среди прочего, японский язык, из центральных районов страны в систему разведки на границу с Японией – никак не мог быть выводом из факта «морального разложения» и наказанием сотрудника спецслужб.
Формально этот перевод был объяснен как результат исключения из комсомола за аморальное поведение. Однако в штабе дивизии А. Стругацкий работает со сверхсекретными документами и принимает участие в специальных операциях, о которых в письмах упоминает только намёком.
На Камчатке А. Стругацкий был приписан к разведотделу штаба дивизии, читал и переводил секретные документы на английском и японском, изучал сообщения в открытой печати, среди которых нужно было отбирать информацию, представлявшую интерес для военной разведки[111]. Судя по ряду данных, принимал участие в спецоперациях, о которых подробно никогда ничего не рассказывал.
Привлекает внимание следующая фраза, написанная им в письме брату: «Но если бы ты знал, что я здесь видел… ничего, ничего, молчание»[112].
В том же году в письмах с Камчатки А. Стругацкий рекомендует Б. Стругацкому подумать о вступлении в партию[113].
В. Ольшанский упоминает о том, как после землетрясения 1952 г. А. Стругацкий летал на Курильские острова в составе группы офицеров и специально отобранных солдат и сержантов «для поддержания порядка». По мнению Ольшанского, настоящей их задачей было «обезвреживать оставленную японскую агентуру»[114], однако с точки зрения исследования формирования взглядов А. Стругацкого более интересна официальная версия. Об этом же эпизоде вспоминает вдова сослуживца А. Стругацкого Л. Берникова[115]. А. Стругацкий в письме называет эту командировку «экскурсией на Остров Страха»[116].
Одним из свидетельств, подтверждающих доступ А. Стругацкого к секретной информации, является эпизод, упомянутый в письме Аркадия Стругацкого от 7 июля 1953 г. В это время Аркадий Стругацкий соглашается прочесть молодым военнослужащим серию лекций об атомной энергии[117]. На лекциях говорилось о последствиях применения ядерного оружия и бомбардировке Японии. Об этом свидетельствуют воспоминания двух слушателей лекций Аркадия Стругацкого: В. Ольшанского и М. Демиденко[118]. В частности, Ольшанский пишет: «…Тогда мы, возможно, впервые услышали правду о последствиях атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Стругацкий имел доступ к газетам, которые выходили в Японии и посылались в штаб секретной почтой. Помню, как внимательно слушали его рассказ, и я понял, что не ужас ядерной бомбы поразил офицеров, а то, что незнакомые им вещи рассказывал старший лейтенант разведотдела».
Здесь так же напрямую говорится о том, что А. Стругацкий был не только военным переводчиком, но и офицером разведки.
М. Демиденко вспоминает, какой шок испытал его взвод и его командиры, узнав о логике функционирования и последствиях применения атомного оружия, и упоминает тот факт, что перед прослушиванием лекции курсанты расписывались в журнале «О неразглашении военной тайны».
В другом фрагменте своих воспоминаний Ольшанский упоминает, что «несколькими годами ранее Аркадия Стругацкого включили в группу советских офицеров, которые допрашивали и готовили обвинение для судебного процесса над японскими военными преступниками».
Об этом же пишут Д. Володихин и Г. Прашкевич, приводя следующие слова Б. Стругацкого: «АН не любил распространяться об этом периоде своей жизни, а то немногое, что мне об этом стало от него всё-таки известно, рисует в воображении картинки исключительно мрачные…»[119]. Существуют и другие свидетельства участия Аркадия Стругацкого в секретных операциях этого периода[120].
Ещё одна биографическая деталь, характеризующая знакомство А. Стругацкого с «закулисной» частью советского проекта. Канский объект находился в плотном соседстве с лагерем для политических заключённых, участки разделяла только плотная дубовая стена. Причём в части ходили байки о недавнем восстании заключённых с последующим расстрелом[121].
В июне 1953 г. А. Стругацкий отправляет письмо «в самую высокую инстанцию» с просьбой о переводе или об увольнении, но письмо остаётся без ответа[122], а затем пишет Б. Стругацкому о желании оставить военную службу[123]. Об этом же вспоминает В. Ольшанский[124]. О причинах этого стремления он пишет так: «Марксизм прав: ни одно занятие не может идти на пользу, если оно не связано с интересами общества. За что не возьмёшься – вечно встаёт прежний тупой и скучный вопрос: Зачем?»[125]
Летом 1954 г. А. Стругацкого переводят в радиопеленгаторный центр «ОСНАЗ» в г. Хабаровске. Место по военным меркам солидное, даже почётное. В ноябре 1954 г. – снова в обычную часть. А 9 мая 1955 г. был подписан приказ о его демобилизации.
Борис Стругацкий родился 15 апреля 1933 года в Ленинграде, где его отец Н. З. Стругацкий был только что назначен научным сотрудником Государственного Русского музея.
В 1950 году окончил школу с серебряной медалью и собирался поступать на физический факультет ЛГУ, однако по ряду причин принят не был. Тогда он подал документы на математико-механический факультет, который закончил в 1955 году по специальности «звёздный астроном».
Б. Стругацкий вспоминает, что в молодости увлекался джазом, и говорит, что его привлекал «знакомый душок запретности». «Немножко запрещать надо обязательно, – пишет он, – особенно если хотите завлечь молодёжь»[126]. Если перебросить мостик к позднему этапу их творчества, когда многие их тексты получили славу «запретных», и эта репутация Стругацкими активно поддерживалась, можно выдвинуть предположение, что такой уход в запретность был не столько акцией протеста, сколько своеобразным рекламным ходом.
Ознакомительная версия.
