Помимо этого, Толкин приложил немало усилий, чтобы расставить в тексте своего рода вехи, связывающие ткань повествования между собой. Например, в начале главы 2 книги III Леголас видит орла, но лишь три главы спустя выясняется, что это был Гваигир Ветробой, выполнявший поручение Гэндальфа, а Саурон вынужден отвлечься от охоты на Фродо и Сэма из-за того, что в руках Арагорна оказался палантир. Толкин очень тщательно и скрупулезно выстроил точную ежедневную хронологию событий для всех участников, например с помощью обозначения фаз луны. Нет ни малейших сомнений в том, что Толкину все это прекрасно удалось, равно как вряд ли можно усомниться в том, что именно такими и были его намерения. И, конечно, с уверенностью можно утверждать, что именно эти многочисленные нюансы, противопоставления и парадоксы в значительной части способствовали невероятному и беспримерному успеху трилогии.
Впрочем, когда Толкин садился за написание книги, ничего этого у него в голове еще не было, и сейчас уже с трудом верится, что прошло очень много времени с начала работы над текстом, прежде чем все его идеи воплотились на бумаге. После успеха «Хоббита» автор оказался в довольно затруднительном положении. Дело в том, что «Хоббит» был опубликован почти по чистой случайности: одна из студенток Толкина, знавшая о существовании рукописи, показала ее представителю издательства, который, в свою очередь, рекомендовал отправить этот текст Стэнли Анвину. Анвин-старший вручил рукопись своему одиннадцатилетнему сыну Рейнеру, попросив его прочитать «Хоббита» и высказать свое мнение (см. «Описательную библиографию Дж. Р. Р. Толкина» (J. R. R. Tolkien: A Descriptive Bibliography) Хэммонда).
Сразу же после публикации книга имела огромный успех, и Анвин закономерно предложил Толкину написать продолжение, что, вероятно, поставило писателя в тупик. У него на тот момент имелся целый ряд образчиков поэзии и прозы, над которыми он работал уже двадцать лет, но все они представляли собой сборник легенд, впоследствии вошедших в «Сильмариллион» (об этой работе Толкина подробнее говорится в пятой главе). Он выбрал часть этих текстов, чтобы отправить их Анвину, который, в свою очередь, отобрал из них еще несколько и передал на сей раз уже взрослому читателю и профессиональному рецензенту по имени Эдвард Крэнкшо. Однако тот был весьма обескуражен, когда понял, что вместо обещанного романа со всеми его условностями имеет дело со сборником едва ли не подлинных древних легенд, о чем честно сообщил издателю. Об этой истории подробно рассказывается в составленной Кристофером Толкином книге «Песни Белерианда», и из нее следует, что с самого начала было понятно одно: продолжения «Хоббита» из «Сильмариллиона» не получится. Когда Толкину сообщили, что присланные им тексты не подходят и надо-таки писать продолжение «Хоббита», он, как мы теперь знаем, примерно в период с 16 по 19 декабря 1937 года, во время студенческих рождественских каникул, приступил к работе над продолжением, которому суждено было стать «Властелином колец».
И какой бы четкой и логичной ни казалась нам итоговая структура романа, следует понимать, что ни в тот момент в конце 1937 года, ни в течение еще довольно долгого времени никакого внятного плана у Толкина не было. По крайней мере, совершенно точно не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало концепцию, описанную в начале настоящей главы. Чтение выдержек из многочисленных набросков и черновиков Толкина, впоследствии опубликованных в 6–9-м томах «Истории Средиземья» («Возвращение Тени», «Предательство Изенгарда», «Война Кольца», «Поражение Саурона»), и осознание того, как много времени потребовалось писателю, чтобы прийти к самым, казалось бы, очевидным и безальтернативным решениям, представляет собой весьма интересный опыт, который вполне может окрылить надеждой любого начинающего беллетриста.
Так, например, Толкин понимал, что кольцо Бильбо приобретет особое значение для сюжета и потребует разъяснений, но он еще не знал, что этот артефакт станет тем самым Кольцом с заглавной буквы, то есть Кольцом Всевластья: в первых набросках романа про него имеется вот такая помета: «Не слишком опасное» (см. «Возвращение Тени»).
В самом начале был придуман и такой персонаж, как Бродяжник, или Следопыт, но в нескольких черновиках первых глав книги эту роль проводника и стража выполняет не человек и уж тем более не один из дунаданцев, а видавший виды хоббит по кличке Путник, который выделялся среди своих собратьев тем, что был обут в деревянные башмаки. Толкин очень привязался к этому персонажу и особенно к его имени, хотя и никак не мог придумать его историю. Мы видим, как в «Возвращении Тени» Толкин размышляет, не мог ли Путник оказаться переодетым Бильбо или, например, его родственником, скажем кузеном, одним из тех «тихих юношей и девушек», которые по милости Гэндальфа «пропали невесть куда, отправившись на поиски приключений».
Когда читаешь эти черновики, так и хочется процитировать самого Толкина, который по поводу возможности брака между хоббитами и эльфами сказал: «Глупости, конечно» (потому что задним числом любой критик, разумеется, все мог бы предсказать на сто процентов). Тем не менее Кристофер Толкин пишет, что спустя два с лишним года с начала работы над романом его отец все еще «не имел четких представлений о том, что должно получиться в итоге» (см. «Предательство Изенгарда»).
Древень-исполин на этом этапе написания книги еще был враждебным персонажем, и именно ему — а вовсе не Саруману, которого Толкин тогда еще не придумал, — как раз и удалось пленить Гэндальфа (см. «Возвращение Тени»). Еще нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминало Кветлориэн или Ристанию, и даже к моменту, когда Хранители добрались до Мории, Толкин имел такое же смутное представление о том, что ждало путников по другую сторону горной цепи, как и его персонажи.
Из всех многочисленных сюрпризов, которые таят в себе первые наброски романа, наибольшее удивление, пожалуй, вызывает тот факт, что в августе 1939 года, когда Толкин написал первую половину будущей второй книги из шести, он полагал, что три четверти романа готовы (см. «Возвращение Тени»). Получается, что автор планировал завершить повествование уже к концу тома «Хранители». Даже самый крепкий задним умом знаток при прочтении этих черновиков не смог бы найти ни малейшего намека на будущую стройность сюжета, о которой мы говорили выше.
Главным фактором в развитии всего сюжета стало появление конников Ристании, которые, как и Древень, первоначально задумывались в качестве врагов, союзников Саурона (см. «Возвращение Тени»). Этот замысел даже нашел свое пусть и довольно мимолетное отражение в итоговой версии романа, где он превратился в слух, который Боромир в главе 2 книги II с негодованием отвергает, однако Арагорн и его спутники продолжают помнить об этих словах, когда впервые встречают конников в ристанийских степях в главе 2 книги III. В то же время после первого появления ристанийцев на страницах романа их сюжетная линия становится значительно шире, а Толкин таким образом получает прекрасную возможность вновь черпать вдохновение из своего любимого источника — древней литературы.
Примерно в то же время он принял решение выработать ряд языковых соответствий для описания мира Средиземья, а заодно придумать разумные объяснения для этимологии имен, которые он давал героям «Хоббита». Толкин знал (как никто другой), что имена, которыми он наделил гномов в романе про похождения Бильбо, происходят из древнескандинавского языка; впрочем, если задуматься, то становится понятно, что подобные имена не смогли бы сохраниться в таком виде с незапамятных времен Третьей эпохи. Древнескандинавский, безусловно, относится к древним языкам, но он не настолько стар, чтобы нельзя было проследить его историю и понять, что он восходит к еще более древним языковым традициям. Каким бы ни был язык — прародитель древнескандинавского, существовавший в такие давние времена, как описанная Толкином Третья эпоха, он явно не походил ни на какие известные нам наречия. Следуя этой логике, имена гномов и хоббитов в повести «Хоббит, или Туда и Обратно» должны представлять собой перевод, однако в таком случае в оригинале их имена должны быть связаны между собой примерно в той же мере, в которой соотносятся современный английский и древнескандинавский языки (а между ними действительно существует связь, причем весьма тесная). В этом случае ристанийцы с лингвистической точки зрения должны были стать своего рода промежуточным звеном между гномами и хоббитами, поскольку они были носителями древнеанглийского языка (и во всех аспектах, кроме одного, представителями тех традиций). Теоден еще в первых частях романа осознает, что между его народом и народом хоббитов существует гораздо более тесная связь, чем та, что объединяет хоббитов и северян, у которых гномы и позаимствовали свои имена и официальный язык; то есть его предки и предки хоббитов должны были в течение какого-то времени жить в тесном соседстве.
