Ознакомительная версия.
Как всегда, основных теорий, касающихся отношений драматурга и графа, две. Первая имеет некоторые ответвления, но в целом сводится к следующему. Шекспир искренне посвящал поэмы молодому Саутгемптону, испытывая к нему сильную привязанность. Позднее свои сонеты он также посвятит графу: половину самому молодому человеку, половину некоей женщине, в которую оба были влюблены. Ответвлением является сексуальная ориентация мужчин. Чтобы еще больше запутать публику, сторонники теплых (и тесных) взаимоотношений Шекспира и графа объявили их приверженцами однополой любви. Мол, в те времена сие было делом не менее распространенным, чем сейчас. Мужчины охотно рядились в женские платья и флиртовали друг с другом.
Вторая теория опять проста и незамысловата. Саутгемптон покровительствовал некоторым поэтам, среди которых был и Шекспир. Зарабатывая на жизнь, драматург написал графу несколько посвящений, возможно, включавших в себя отдельные сонеты. Скорее всего, Шекспир в самом деле не без симпатии относился к молодому знатному другу – Саутгемптон был на девять лет младше Уильяма. Когда последний писал графу поэмы, тому исполнилось двадцать лет. Шекспиру, соответственно, двадцать девять. Некие наставления молодому человеку, которые проскальзывают в сонетах, и впрямь могли быть обращены к графу, но есть ли тут связь с гомосексуальной любовью?
Начнем с серьезного источника. Солидная британская газета «Гардиан», вовсе не желтая пресса, апеллирующая «жареными» фактами, а вполне уважаемое издание, в 2002 году опубликовала статью «That’s no lady, that’s…»[42] («Это не женщина, это…»). В статье приводится информация о том, что некий англичанин, имеющий аристократическое происхождение, выудил на свет божий картину, хранившуюся у него в чулане. Сначала все полагали, что на ней – леди Нортон. А вот, оказалось, нет! Англичанин неожиданно обнаружил сходство лица на портрете с более поздними изображениями графа Саутгемптона. Что потрясло публику? Наряд и женоподобный вид молодого человека. О, ужас – его губы накрашены (может, художник просто их нарисовал такими яркими?), в ухе серьга (но этот атрибут не являлся признаком определенной сексуальной ориентации), платье явно женское (не вполне), а прическа тоже больше подошла бы девушке (длинные волосы в то время мужчины носили совершенно безотносительно к своим предпочтениям в делах альковных).
Однозначно делается вывод: «Эксперты, которые исследовали эти факты, сейчас пришли к согласию, что портрет, без сомнения, является самым ранним из всех известных изображений третьего графа Саутгемптона, покровителя Шекспира, того самого «светловолосого молодого человека»[43], к которому он обращается в своих сонетах, – приблизительно в возрасте от 17 до 20 лет и написанный именно в то время, когда были написаны первые сонеты». И далее: «В отличие от всех других портретов Саутгемптона, позже предпочитавшего быть изображенным в качестве эдакого «мачо» – придворного и военного, здесь – лицо бисексуальной личности, двусмысленно названное поэтом «хозяином – хозяйкой моей страсти»[44] в двадцатом из 154 сонетов».
Перед тем как привести последнюю цитату из вышеупомянутой статьи, приведем пресловутый двадцатый сонет, на первый взгляд изобилующий двусмысленностями. Впрочем, здесь – перевод С. Я. Маршака, приложившего максимум усилий, чтобы двусмысленность в переводе снять. А с другой стороны, почему не принять этот вариант как вполне отражающий совершенно недвусмысленную идею Шекспира, который, только предположим, просто-напросто ни на что не намекал…
Лик женщины, но строже, совершенней
Природы изваяло мастерство.
По-женски ты красив, но чужд измене,
Царь и царица сердца моего.
Твой нежный взор лишен игры лукавой,
Но золотит сияньем все вокруг.
Он мужествен и властью величавой
Друзей пленяет и разит подруг.
Тебя природа женщиною милой
Задумала, но, страстью пленена,
Она меня с тобою разлучила,
А женщин осчастливила она.
Пусть будет так. Но вот мое условье:
Люби меня, а их дари любовью.
Если кратко пересказать содержание сонета, попытавшись дословно его перевести с английского, то получится следующее: природа действительно нарисовала женское лицо «хозяина – хозяйки моей страсти». У «нарисованного» природой человека доброе женское сердце, но не склонное к переменам настроения, свойственным женщинам. Глаза также более яркие и не бросающие ложные кокетливые взгляды, но зато покрывающие золотом все, на что смотрят. Мужчина во всех отношениях, все у него под контролем. Мужчины, конечно, на него глазеют, но женщины отдают ему душу. Для женщин был создан наш герой, пленивший сердце поэта. Ну и в конце поэт просит: пусть моей будет твоя любовь, но использовать ее будут женщины – будь их сокровищем.
Следует, конечно, просить прощения за вольность изложения. Но очевидно, что сонет, восхваляя красоту мужчины, однако все время подчеркивает мужские черты ее обладателя. К тому же высокопарный стиль, присущий стихотворным посвящениям того времени, не может и не должен трактоваться прямолинейно и однозначно. Стоит почитать другие посвящения 16 века, как становится понятно, что поэты частенько ничего «такого» не имели в виду. Красивая вязь слов, внешняя красота пышных фраз ставились куда выше философского наполнения текста. Не надо забывать также и о рифме, ритме, других законах стихосложения, которые нередко диктовали выбор выражений.
Вот, например, отрывок из сонета Филиппа Сидни, творившего чуть ранее Шекспира, погибшего во время битвы в Нидерландах, но успевшего снискать себе славу прекрасного поэта:
Ты, как нектар, в пищу душе дана.
Волю неба вижу в твоей победе.
Нимфа, к чести женщин ты рождена, —
Светлая леди[45].
В чем-то похожи некоторые строчки: светлая леди могла быть светлокожей или светловолосой, а у Шекспира будет темная леди и светлый юноша. В двадцатом сонете рожден природой красивый мужчина, который, казалось, должен был быть рожден «к чести женщин», но внешне, – внутренние его качества, Шекспир подчеркивает, вполне мужские. Таким образом, поэт всего-навсего использует существовавшие художественные приемы, кочевавшие из произведения в произведение. Являлись ли они намеком на сексуальную ориентацию того, кому они посвящались? Необязательно, и даже скорее всего нет.
Возвращаясь к статье из «Гардиан», скажем лишь: автор ничего не утверждает наверняка, но упорно цитирует двадцатый сонет, как доказывающий чувства определенного толка, которые испытывал Шекспир к молодому графу. Наличие жены и троих детей автор статьи приписывает тому факту, что «какова бы ни была сексуальная ориентация Шекспира, скорее всего она, как и в те времена, так и сейчас в театре, являлась нестрогой/гибкой». То есть Шекспир на пару с графом были бисексуальны.
Теория интересная, а главное, все объясняющая: и связь Шекспира с Саутгемптоном, и наличие у обоих жен и детей. Интересно, но требует все-таки более близкого знакомства с биографией графа: как он жил до знакомства с драматургом, как протекала его жизнь после.
Родился граф в октябре 1573 года в Сассексе в одном из самых примечательных замков того времени, Каудрей Хаус, принадлежавшем брату его матери. Полное имя Саутгемптона – Генри Ризли, третий граф Саутгемптон (Henry Wriothesley, 3d Earl of Southampton). Мать Генри, Мэри Браун, вышла замуж за его отца в тринадцать лет. Первые две дочери, родившиеся в этом браке, умерли еще до рождения Генри. На портрете графини явно прослеживается внешнее сходство с сыном – он пошел в мать, унаследовав от нее узкое лицо с тонкими чертами. У Мэри был брат-близнец, который после смерти их отца получил Каудрей Хаус.
Брак Мэри и 2-го графа Саутгемптона до поры до времени был счастливым, несмотря на некоторые передряги, связанные с твердыми прокатолическими взглядами графа. Но позже, в 1580 году, Мэри оклеветали, и муж отправил ее жить в одно из своих поместий под жестким контролем. Мэри не могла даже видеться с собственным сыном, однако длилось это недолго, так как буквально на следующий год муж умер, оставив ей неплохое состояние.
Отец Генри происходил из весьма знатной семьи. Стоит только упомянуть, что его крестным был сам король Генрих VIII, а крестной – дочь короля принцесса Мария. 2-го графа Саутгемптона воспитывали в строгой католической вере, и позже это привнесло много неприятностей в его жизнь. После восхождения королевы Елизаветы на престол, несмотря на ее расположение, граф продолжал секретные встречи и переписку со своими единомышленниками. В 1569 году он даже пытался переправиться во Фландрию к герцогу Альбе, но был вынужден вернуться домой из-за сильных встречных ветров. В Англии его допросили, но великодушно простили. Тем не менее, когда в следующем году Елизавету отлучил от церкви римский папа, королева потребовала, чтобы все католики сделали выбор между преданностью вере и преданностью королеве. Граф в то же время отправился на очередную тайную встречу с друзьями. За ними следили и потому застали «на месте преступления».
Ознакомительная версия.
