Но, впрочем, читателю явно больше десяти лет, и он обратился к этой книге вовсе не за помощью в овладении родным языком. Какие выводы можно сделать из этого, уже пройденного, пути?
Во-первых, каждый человек способен к овладению любым языком. На этом положении основываются все серьезные специалисты по обучению языкам и, кстати, языковые программы наших школ и техникумов. Вот как высказывается на эту тему в проведенной «Литературной газетой» дискуссии о языковой одаренности заведующая кафедрой психологии Московского пединститута иностранных языков И. Зимняя: «„Феномена лингвистической безнадежности“ для нормального человека не существует». Смею заверить читателя, что ни один здоровый человек, полностью не способный к языкам, наукой пока не наблюдался.
Во-вторых, когда нам нужно взять крепость чужого языка, мы можем сделать это, лишь применяя опыт по штурму родной речи. Вся наша деятельность вообще устроена так, что мы учимся на ошибках и используем снова и снова приемы, освоенные при решении прежних задач. Казалось бы, вот и хорошо: вспомним, как учились с колыбели, и проблема решена.
Но вот беда! Если бы мы вели дневник при освоении родного языка, хотя бы помечали основные трудности… Однако, кроме смутных воспоминаний и старых игрушек, не сохранилось ничего. Впрочем, даже если бы родители вели день за днем записи, и это вряд ли помогло бы. Ведь мы учились, не водя пальцем по учебнику и не выписывая слова на карточки. Мы учились всеми, так сказать, фибрами души с восхода до заката. А раз так – нашим сознательным усилиям помогал могучий поток бессознательного, переработавший за те же 20 тысяч часов в 10 миллионов раз информации больше, чем разум. Вероятно, даже конспективная запись проделанной этим потоком работы превысила бы объем любой библиотеки в мире.
А впрочем, зачем нам эти промежуточные этапы? Главное, что мы поймали механизм того, как звуки связываются в речь, и успешно отлаживаем его на практике. Каждый из нас – опытный специалист в этом деле, важно только понять секреты собственного мастерства. А вот как далеко от нас ушла детская легкость – вопрос непростой. По мнению некоторых ученых, после языкового взрыва, приходящегося на возраст от 2 до 5 лет, что-то внутри закрывается. Как будто внутренние способности, которые в эти годы лепились, как пластилин, позже затвердевают, как мрамор. Отсюда следует то, что до 5–6 лет ребенок должен освоить начала какого-то языка. Потому американские ученые, вообще, как мы знаем, придающие большое значение раннему развитию врожденных задатков, ко второй половине 80-х годов и разработали около 1200 программ, по которым дети этого возраста овладевают 2–3 иностранными языками. У нас тоже есть богатый опыт – хотя бы накопленный в детских садах союзных республик, где есть много ребят, говорящих и на национальном, и на русском языках.
Другие, не менее серьезные ученые полагают, что явственно ощущаемый порог около 5–6 лет означает, скорее, не захлопывающуюся навсегда дверь, но временное отвлечение на какие-то более важные задачи. (Скажем, в старину крестьянские дети примерно этого возраста переходили к посильной трудовой деятельности.) А потом языковой расцвет может возвращаться, и не раз. Так показало обстоятельное обследование того, как изучают иностранные языки более 1/4 миллиона школьников разных стран, проведенное ЮНЕСКО. Выяснилось, что пик приходится на 12–15-летний возраст: подросток, впервые взявшийся за язык в эти годы, имеет шансы обогнать даже того, кто начал учебу на 8 лет раньше его.
По-видимому, есть и другие пики. Согласно специальным исследованиям, весьма перспективен возраст 27–30 лет, далее – 45–48. Впрочем, если это и так, речь идет только о периодах наибольшего благоприятствования, а ведь мы говорим на языке всю жизнь. Поэтому для начала занятий подходит любое время, главное – пустить в ход те способности, которые у каждого сформированы родной речью.
Составить какую-то инструкцию на этот счет нельзя. Ведь речь идет об очень личном, неповторимом даре. Вместе с тем наметить путь в принципе, показать уже проторенные тропинки и предостеречь от явно тупиковых направлений вполне возможно. Вот в этом смысле опыт больших полиглотов и драгоценен – он как бы лаборатория, в которой разрабатываются маршруты самой разной сложности. Мы в нее войдем и узнаем секреты полиглотов, чтобы срок изучения – 20 тысяч часов – для второго языка можно было сократить раз в 50.
Так вот, воспитать ребенка человеком, которому быстро и легко даются языки, вполне возможно. Да и для вас, уважаемый взрослый читатель, главная задача состоит, как ни странно, совсем не в том, сколько там слов выучивать пополам с головной болью, а в том, чтобы познать самого себя. И толстые словари с запутанными грамматиками скорее не препятствия, а инструменты на этом пути.
Мне вспоминается забавное высказывание одного политического деятеля. Разговорившись однажды с представителями прессы, он заметил, что французский язык качественно отличается от всех других: по-французски слова подбираются точно так, как складывается в голове мысль, ясно и пристойно, а в других языках все как-то с выкрутасами, неловко и искусственно. Веселые журналисты поспешили информировать читателей о редкой проницательности деятеля, не забыли и добавить, что он, конечно, был французом (в случае если бы похвалы удостоился арабский язык, говорящий наверняка был бы арабом). При редкостной наивности этот политик выразил то общее для всех и вполне верное убеждение, что родной язык имеет для каждого главное значение.
Отсюда и знакомое любому противоречие: с одной стороны, освоить иностранный язык можно, только идя от родного, а с другой – всякий выход за его границы болезнен, создает неизбежную неуверенность, часто превращающуюся в высокий барьер. Со всей ответственностью заявляю от имени полиглотов: каждый этот барьер ощущал, но при умелом подходе его можно практически сровнять с землей. Вот как формулирует эту закономерность один из авторитетных полиглотов нашей страны Е. Чернявский, освоивший около 40 языков: «Говоря упрощенно, каждый новый язык гораздо легче предыдущего. Если принять сумму усилий при изучении первого языка за условную единицу, то на второй потребуется уже половина усилий, на третий – 1/4, на четвертый – 1/8 и так далее. Если к этому „закону“ не предъявлять чрезмерных требований в отношении точности, то он вполне справедлив».
И вот что интересно: в самых общих чертах этот закон распространяется на любой язык, даже самый сложный, непривычный. С одной поправкой, конечно: мы здесь не говорим о письменности. Например, персидская вязь создает дополнительные трудности. Да что там персы! Иногда удивляешься, что за орфографию придумали себе те же англичане или французы. По этому поводу над соотечественниками подтрунивал английский писатель. Он произносил слово «фиш» (рыба) и просил собеседников написать его. Когда они писали fish, он важно утверждал, что на самом деле гораздо правильнее писать так: ghoti. И объяснял: в слове enough буквенное сочетание gh выражает звук «ф». Далее, в слове women буква «o» выражает звук «и». Наконец, в слове emotion «ti» выражают звук «ш». Следовательно, мы имеем полное право записать ф+и+ш как gh+o+ti!
Это, конечно, шутка, но в общем близкая к жизни. Школьники на уроках правописания изрядно мучатся. В говорящих по-английски странах для них даже создан особый словарь, в котором по тому, как слово произносится в жизни, можно найти – иногда с трудом, – как же его следует писать. В государствах, где такого словаря нет, результаты получаются иной раз из ряда вон выходящие. Так, на одной диктовке 430 французских школьников написали слово «хризантема» (chrysanthème) 156 разными способами. Вспомним добром академика Шахматова, благодаря которому мы не мучимся с ижицей и ятем, хотя и теперешнее русское написание пока оставляет желать лучшего, и вернемся к нашему «закону».
Так вот, если не говорить о, в конце концов, не принадлежащих языку внешних факторах вроде письменности, после того как мы первый раз преодолеем барьер собственной робости и неумелости, особенных сложностей дальше не будет. Каких-либо трудных или, наоборот, особо легких языков, пожалуй, и нет. Но при первом преодолении барьера поработать приходится всем, вне зависимости от способностей или условий, созданных семьей. И сделать это желательно скорее и раньше на первом попавшемся языке.
Здесь следует всячески поддержать тех мам и пап, которые, не мудрствуя лукаво, отдают своего ребенка в ближайшую группу или школу, не особенно заботясь, какой именно язык там изучается. В самом деле, важно скорее выработать навык, пробить широкую брешь в барьере боязни языка. Ну а если ребенок выучил итальянский, а потом захотел перейти на столь модный сейчас английский – большой беды нет, это нетрудно будет сделать самостоятельно. Вот что имеет колоссальную важность, так это увлеченный учитель, работоспособные товарищи, свежая атмосфера в школе.
