Разумеется, сказанное в книге относится в той или иной мере не только к мостам от русской речи к английской, но и к взаимоотношениям между другими языками. Однако во взаимодействии между русской и английской речью есть своя уникальная проблематика, незнание которой осложняет общение между людьми обеих культур, а знание обязывает к постоянному и упорному труду. Написанная в надежде, что следом появится много новых работ, освещающих эту жизненно важную тему лингвокультурных коммуникаций, настоящая книга является попыткой внести посильный вклад в налаживание правильного «обмена веществ» между двумя мировыми культурами. В современном взаимозависимом мире это необходимо хотя бы для того, чтобы неизменно возрастающие контакты между русскими и американцами вели не к разобщению, а к лучшему пониманию друг друга.
В заключение несколько слов о тех, кто внес существенный вклад в эту книгу. Ее изданием я больше всего обязана своему мужу Борису Семеновичу Рабботу, которым был отредактирован и исправлен перевод на русский английского оригинала рукописи. Как историк западно-европейской философии и социолог, он много занимался вопросом о взаимоотношениях языка и культуры и в последние годы постоянно помогал мне готовить к изданию лингвистические и культурологические работы, издававшиеся и в Америке, и в России. При подготовке этих книг к публикации на русском языке Борис был для меня лучшим советником, критиком, редактором, а порой и фактическим соавтором. Одновременно хочу также выразить свою сердечную признательность за помощь профессору Л. А. Черняховской, автору оригинального исследования о русском и английском синтаксисе [7]. Она прочитала английский и русский варианты моей рукописи, сделав целый ряд ценных предложений и замечаний.
Глава I. Как выразить русскую душу?
Отношение языка и культуры — очень древняя тема, столетиями разводившая по разным лагерям ученых и мыслителей. Одни из них, начиная с Платона, утверждали, что язык создает культуру, поскольку идеи заложены в нашей голове от рождения как прожилки в глыбе мрамора (Лейбниц), другие (Локк, Гумбольдт и их последователи, а также марксисты) считали, что язык — пассивное дитя культуры. Однако и сторонники первого взгляда, и их оппоненты всегда сходились на том, что язык и культура не существуют друг без друга, что они неразделимы. Хотя большинство продолжателей этого исторического спора настаивает сегодня на относительной самостоятельности в развитии языка и его решающей роли в создании мировоззрения, менталитета и всех алгоритмов умственного восприятия, мало кто из серьезных современных философов и лингвистов отрицает, что язык не только испытывает на себе влияние культуры, но и совершенно непонятен без нее [8]. «Само собой разумеется, содержание языка тонко и глубоко связано с культурой. Общество, в котором нет теософии, не имеет и соответствующего слова. Аборигены, никогда не видевшие лошади, узрев ее, должны были придумать или заимствовать слово для этого животного» [9].
Эти слова принадлежат американскому антропологу и лингвисту Эдуарду Сепиру, выдвинувшему в 1920—30-х годах совместно с лингвистом Бенджамином Уорфом знаменитую гипотезу о взаимоотношении языка и культуры, к которой в наше время начинает возрастать интерес в Америке и в России. И там, и тут ведущие лингвисты подчеркивают, что культура является ключом к пониманию и изучению языка, о чем свидетельствует множество научных наблюдений. В частности, лексика, характеризующая быт, явления жизни и историю одной страны, часто не имеет точных эквивалентов в языке других народов. «Нет двух языков, которые до такой степени схожи, что про них можно сказать: они отражают одну реальность, — подчеркивал Сепир. — Мир, в котором существует тот или иной народ, отчетливо самобытен, и самобытность эту создает не только собственный набор ярлыков-названий» [10]. Один из сторонников концепции Сепира—Уорфа, известный русский переводовед В.Н.Комиссаров, также считает, что познание «не имеет объективного общечеловеческого характера: сходные явления складываются в различные картины из-за различий в мышлении…» [11].
Говорить на английском языке, не зная стоящих за ним реалий и культуры, — значит кормить своих слушателей безвкусной жвачкой буквализмов и обрекать себя на бесконечные ошибки. Если вы в Соединенных Штатах ищете для себя жилье и просите у хозяина дома сдать или продать вам трехкомнатную квартиру, то получите непременно three-bedroom apartment, которая состоит минимум из четырех комнат и стоит, разумеется, намного дороже. Это и понятно: величина квартир в Америке рассчитывается не по комнатам, а по количеству спален. Такой же ошибкой чреват и буквальный перевод самого понятия «дома», которое высекает в сознании русского и американца не совсем одинаковые образы. Не говоря уже о том, что в России и в США дома строятся по-разному, английское слово house означает не только физическое явление или вещь: дом — либо здание, постройка, служащая жильем, либо очаг (home), то есть «место обитания людей, а также социальная ячейка общества, образуемая семьей, проживающей вместе» [12].
Языковеды утверждают, что полное лексическое соответствие в разных языках имеют только имена собственные, географические названия, научные и технические термины, дни недели, месяцы и цифры. Но не является ли даже это соответствие сомнительным? Слово «воскресение» в русском языке восходит к воскрешению Иисуса Христа, тогда как английское Sunday происходит от sun (солнце) и его корни уходят в язычество. В выражении two-bedroom apartment (квартира с двумя спальнями) two — полный эквивалент русскому «два», но понятия, выражаемые этими фразами, различны: в такой американской квартире может быть три, четыре или больше комнат, включая кухню и, сверх того, веранду [13].
По словам американского антрополога Эдуарда Холла, некоторые языки настолько далеки друг от друга, что «навязывают говорящему два разных образа реальности» [14]. В поле зрения всех народов в той или иной мере попадает внешний мир, однако их мышление и язык всегда формируются прежде всего в родной среде обитания. Поэтому за одной и той же лексической формой (единицей) в каждом языке могут скрываться очень разные понятия, которые образуются в недрах истории его культуры. Но ни сами носители языка, ни тем более иностранцы обычно не сознают, как, где и когда происходит этот процесс. Как верно замечает польский лингвист А. Вержбицка, живущая сейчас в Австралии, подавляющее большинство людей понятия не имеет о том, насколько их восприятие мира определяется родным языком. Это процесс неосознанный [15]. Спросите любого среднеобразованного человека в Америке или в России, почему он вкладывает тот или иной смысл в родное слово, и вы увидите на его лице полное недоумение. Эта реакция очень напоминает реакцию того знаменитого мольеровского героя, который с удивлением узнает, что всю жизнь говорил прозой.
Сегодня многие английские слова вошли в русский язык, среди них «имидж», «пиар», «хеджирование» и пр. Но не всякий неологизм и не всякие заимствования сохранили здесь свое исконное значение. Взять хотя бы русское заимствование «киллер», то есть наемный убийца. Оно не соответствует словарному значению английского killer. По-английски killer значит любой убийца, тогда как по-русски — именно наемный убийца; в английском языке для наемного убийцы есть свое слово: a hit man [16]. Babushka — совсем не равнозначно русской «бабушке»: это по-английски название головного убора — платка, кончики которого завязываются под подбородком.
В каждом языке есть «ключевые слова», которые теряют свой смысл при буквальном переводе в иностранную культуру [17]. В самом деле, какие слова, понятия и ценности эта культура предпочитает и рекомендует, а какие порицает и отсеивает? Что значит для американца «он человек сухой»? Быть может, имеется в виду, что у человека вид, как у ломтика высушенного яблока? А «рука» — это кисть или вся рука от плеча до кончиков пальцев? А «пальцы» — fingers или toes (на руках или на ногах)? Русское «Приходите к нам на чашку чая» совсем не то, что английское Come over for а сuр of tea. Не совпадают и выражения «он мой друг» и he is mу friend.
Круг ключевых, буквально не переводимых слов русского языка, конечно, не исчерпывается «сухим человеком» или «другом». Сюда входят также многие другие слова, выражающие чрезвычайно важные понятия из области интеллектуальной жизни России, которые семантически расходятся с их лингвистическими эквивалентами в английском языке. Известное с давних пор, это явление стало предметом пристального внимания совсем недавно — когда после 70-летнего перерыва началось интенсивное сотрудничество американцев и россиян. Но, испытывая нехватку знаний о традициях, образе жизни и стиле мышления своего партнера, представители каждой из этих сторон поначалу искали прямые эквиваленты родному языку в чужом и упускали из вида то, что составляет суть и специфику культуры. В русском языке, например, это относится к понятиям «тоска», «душа», «духовность», в английском — privacy или committed [18]. Более того, как лексические единицы, эти слова существуют не в культурном вакууме. Для гражданина США они ассоциируются с традицией индивидуализма, а в России — с православным мировоззрением.
