Ему вторит профессор В. А. Звегинцев: «Всё, что опиралось на дореволюционную научную традицию, что продолжало и развивало эту традицию, объявлялось „буржуазным“, неприемлемым для социалистического общества и требующим замены новым»… (Звегинцев В. А. «Что происходит в науке о языке»).
Защищая принцип преемственности в науке и отвечая на обвинение в буржуазности сравнительно-исторического языковедения, Е. Д. Поливанов писал: «Но ведь никакой другой науки, кроме буржуазной, не существовало, а на Западе не существует до настоящего времени».
Заметим, что в то время такие взгляды, такое положение сложилось и в исторической науке (М. Н. Покровский), и в литературе (РАПП — Ю. Авербах).
Эта ситуация объяснялась якобы необходимостью для пролетариата завоевать главенствующее положение в искусстве и литературе.
Но вернемся к Марру. В новом учении о языке Марр по аналогии с историей придумал некую «палеонтологию языка», под которой понимал «учение о коренных идеологических сдвигах и сменах не только содержания, но и оформления языковых явлений». Но «оформление языковых явлений» (язык как таковой) относилось к языковой технике и играло второстепенную роль, т. е. новое учение переносило центр тяжести не на сам язык (оформление), а на содержание и идеологию.
Для этого Марр все исторические эпохи существования языка, весь так называемый у него «глоттогоническии языкотворческий процесс» разделил на стадии, для которых характерно то или иное мышление, та или иная общественная формация и уровень производительных сил. Самая ранняя стадия — космическая, самая поздняя — технологическая. При этом стадиальным сменам мышления и общественного развития следовало изменение языка.
Он (Марр) считал, что в своем развитии языки располагаются на разных стадиях в зависимости от степени продвинутости мышления. И яфетические языки — это не замкнутая, обособленная группа или семья, а просто определенные языки на определенной стадии развития мышления, прохождение которой обязательно для всех языков. Переход языков из одной стадии в другую проходит скачкообразно, знаменуя собой изменение идеологии и смену социально-экономической формации.
Особое место в теории Марра принадлежит вопросу о происхождении языка. Марр считал, что первоначально был так называемый «кинетический», или жестовый, язык, который был на самых ранних истоках зарождения человечества. Звуковой язык возник уже позднее, и для него была характерна определенная идеологическая и социальная база. На первоначальных стадиях, по мнению Марра, язык выполнял не только функцию общения, но и какие-то магические («труд-магические») функции.
Когда же возник звуковой язык, то он состоял первоначально только всего из четырёх основных слогов, элементов: сал-бер-йон-рош. При этом общество было уже классовым, и язык был орудием классовой борьбы в руках господствующих классов, так же, как потом и письменность будет служить только господствующему слою, по мнению Марра.
При этом звуковой язык, как считал Марр, обслуживал в первую очередь интересы жрецов и служил орудием порабощения, ибо жрецы были господствующим классом.
Но откуда взялись эти четыре элемента? Марр говорил, что он взял их из названий первобытных племён. Профессор Чикобава рассказывал: Марр считал, что раз есть 4 стороны света — значит, должно быть 4 первоэлемента. Логика железная (или деревянная, скорее всего). Эти элементы, по мнению Марра, можно обнаружить (пусть в несколько изменённом виде) в словах: сал — в слове «сарматы»; (л-р — известное чередование согласных), бер — в слове «иберы»; йон — в слове «ионяне», (ионийцы), рош — в слове «эт-руски».
Интересно также объяснение Марром возникновения грамматических форм. Всё объяснялось с точки зрения диалектического материализма и социальных процессов. Вот как, например, произошло различие между единственным и множественным числом и возникновение местоимений: «при отсутствии частной собственности нет необходимости в сигнализации отдельного сочлена коллектива. Сигнал, очевидно, прикреплялся ко всему коллективу, а не к входящим в него сочленам. Лишь позднее, с выделением частной собственности, выделяется и член соответствующего коллектива, последствием осознания чего в области языка является противопоставление одного человека всему коллективу. Благодаря этому прежнее наименование коллектива воспринимается уже как множественное число по отношению к единице. Таким образом, множественное число по внешнему оформлению слова предшествует единственному, хотя по существу оба понятия возникают одновременно по закону единства противоположностей. Выделение личности в коллективе ведёт и к осознанию противопоставления одного лица другому как собственника продуктов производства. Осложняемая тем самым сигнализация ведёт к выделению местоимений, первоначально означающих говорящего и посторонних. (1 и 2 лицо). Позднее постороннее лицо различается и пространственно: близко находящийся (2 лицо) и находящийся на расстоянии». (Большая советская энциклопедия, 1931 г.). Именно по этому поводу, по поводу теорий Марра, Антуан Мейе, один из самых известных лингвистов мира, сказал следующее: «Если буржуазная наука состоит в том, чтобы видеть факты такими, как они есть, то я принимаю на себя обвинение в буржуазности». (Цит: В. А. Звягинцев. Что происходит в русской науке о языке. С. 14.). Между тем, Марр был неплохим учёным в области этнографии и изучения кавказских языков.
Да, было бы хорошо, если бы все научные споры и дискуссии завершались только в стенах академических аудиторий, завершались бы достойно высокого слова НАУКА, если бы разногласия в теории лингвистики представляли бы собой только темы для обсуждений. К сожалению, это было не так. Борьба за научные истины переносились в стены НКВД.
«Несомненно, — пишет В. А. Звягинцев в своей статье „Что происходит в науке лингвистике“, — что с годами его научная деятельность приобретала всё более очевидный патологический характер. Чего, следуя утвердившейся инерции, старались не замечать или как-то обходить. Именно такой позиции придерживался И. И. Мещанинов»[117].
Травля профессора Поливанова началась в 1931 г., когда он открыто выступил с критикой теории Марра. Дискуссия под названием «Проблемы марксистского языкознания и яфетическая теория» проводилась в стенах Коммунистической академии. В своем докладе Поливанов подробно и аргументированно разобрал все плюсы и минусы теории Марра, показав, в чем она не нова и з чем ошибочна. И даже не побоялся сказать, что «Марр стал опасен». Сторонники Марра обрушились на Поливанова с резкой критикой, причем критикой не научной, а политической, обвиняя его в том, что он «идеологический агент международной буржуазии», называли его «кулацким волком в шкуре советского профессора». В защиту посмел выступить только профессор Г. А. Ильинский. Все боялись. И то ему разрешили это сделать для того, чтобы был ещё один аргумент против Поливанова (Ильинский уже был под прицелом НКВД). Затем началась кампания клеветы и травли. Материалы этой дискуссии были опубликованы в газете «Вечерняя Москва» под заголовком «Классовая борьба в науке. (Кто травит академика Марра?)» Гонители изображали себя гонимыми, что очень примечательно.
Кто же травил Поливанова? М. В. Горбаневский в своей прекрасной книге «В начале было слово» приводит воспоминания Ольги Михайловны Фрейденберг (опубликованы в журнале «Дружба народов» № 7 88 г.), доктора филологических наук, двоюродной сестры Б. Пастернака, в которых она пишет: «В Москве я познакомилась с Аптекарем. Это был разухабистый, развязный и дородный парень в кожаном пальто, какое носили одни ответственные работники. <…>. Весело и самоуверенно он признавался в отсутствии образования. Такие вот парни, как Аптекарь, неучи, приходили из деревень или местечек, нахватавшись партийных лозунгов, марксистских схем, газетной фразеологии и чувствовали себя вождями и диктаторами. Они со спокойной совестью поучали ученых и были искренне убеждены, что для правильной систематизации знаний не нужны сами знания». И ещё: «Они не служили, они выслуживались в госудаственных и репрессивных аппаратах. Не идейность и интеллектуальность человека служили гарантией продвижения по службе, а его услужливость и хамовитость, своекорыстие и беспринципность. В этой ненормальной обстановке и появились у власти, что вполне закономерно, берии, ежовы, вышинские и прочие»[118].
Летом 1931 г. вышла брошюра В. Б. Аптекаря и С. Н. Быковского, где давались конкретные рекомендации и призывы «провести чистку всего научного и научно-технического состава лингвистической научно-исследовательской сети, ведя линию на удаление индоевропеистов и маскирующихся марксистской фразой двурушников, обеспечивая руководство за лингвистами-марксистами». Был дан список, кого надо убрать: В. А. Богородицкий, Л. А. Булаховский, H. H. Дурново, Е. Д. Карский, М. К. Петерсон, Д. Н. Ушаков, Л. В. Щерба.
