Исчезли все посторонние звуки (вы их просто не слышите); зрительное восприятие реальности ограничено, сосредоточено на экране и клавиатуре; перед мысленным взором – описываемая сцена. Она видится отчетливо, как и лица героев, и вы даже различаете их голоса. Это состояние и называется писательским трансом.
Возможно, психолог на своем профессиональном языке назвал бы его как-то иначе, но для нас с вами это транс, максимальное погружение в воображаемый мир.
Мистика? Ничуть не бывало! Не стесняйтесь, расспросите коллег по цеху: почти каждый испытал такое и вспоминает о белых днях с большим удовольствием.
В черный день решительно не пишется. Вы маетесь у стола, вымучиваете фразы, они кажутся нелепыми, корявыми, вы очень недовольны и раздражены, злитесь… Текст не идет. Дела как в известной песне: крокодил не ловится, не растет кокос! Причины могут быть разнообразны, от двойки, полученной любимым сынком, до неприятностей по месту службы.
Нельзя исключить плохое самочувствие и особо заковыристый, может, даже плохо продуманный эпизод. Что делать? Есть авторы, полагающие, что нужно остановиться, переждать и продолжить работу завтра или послезавтра. Мне кажется, так поступать не стоит.
У черного дня есть одна коварная особенность: если не расправился с ним сегодня, завтра и послезавтра тоже будут черные дни, они пойдут косяком, начнется творческий застой.
Способ борьбы только один: работать через «не могу», страдать над каждой фразой, злиться, но писать.
Все, о чем мы успели поговорить, относится к особенностям профессии сочинителя, но в заголовке стоит еще одно слово: опасности. Несомненные опасности – перерасход сил и духовной энергии, чреватый кризисом, попытка писать по заказу на неинтересные темы, использование своего дара с целью мести за обиды и, разумеется, муки творчества. Но есть еще одна опасность – пожалуй, самая серьезная. Жена/муж писателя/писательницы знают, что подходить к нему/к ней в черный день нельзя – нарвешься на злое слово или на скандал. В белый день тоже не стоит – он/она в трансе, и если в этот момент человека отвлечь, реакция может быть очень болезненной.
Серый день безопаснее, но лучше вообще не тревожить его/ее во время творческого процесса – раздастся рык, рев, проклятия, а в варианте с женщиной даже слезы. «Писательство – работа одинокая», – заметил Стивен Кинг. Самому Кингу, как следует из его записок, с супругой повезло. Но не всякий близкий человек смирится с таким отношением, не всякий готов, что его соперником станет литературный текст, так что семейные сложности неизбежны. Один мой знакомый, американский писатель-фантаст, решил проблему следующим образом: у него два дома, в одном он живет с семьей, а в другом пишет. Но у нас такое удовольствие мало кому по карману.
В заключение упомяну еще один момент: формы хранения литературного текста. В былые века он мог храниться в памяти аэда, скальда, менестреля, и его озвучивали устно; второй вариант, ставший со временем основным, – запись на глиняных табличках, папирусе, пергаменте и, наконец, бумаге. В наше время к этим традиционным способам добавились звуковая запись и письменный текст на магнитных носителях информации. Именно последний вариант, текст в компьютерной или электронной форме, издатель ожидает от писателя.
Глава 2. Почти мистическое искусство
Если ты писатель, не стыдись этого. Но занимайся делом сим в одиночестве, а потом не забудь вымыть руки.
Роберт Хайнлайн. «Достаточно времени для любви или жизни Лазаруса Лонга»В первой главе мы коснулись причин, побуждающих к литературному творчеству, и рассмотрели такие важные феномены, как «игра в Демиурга» и «писательский транс». Фактически я напомнил вам аксиому: сочинительство есть способ самовыражения. Однако способ специфический, не требующий соучастия коллектива, как нередко бывает в научном творчестве. Ближе всего к нему труд композитора или художника, но этим творцам необходимо дорогостоящее оборудование: композитору – рояль, живописцу – краски, холсты, мольберты и просторная студия. Писателю же достаточно стола и компьютера; в крайнем случае он разместит ноутбук на коленях.
В книгах многих авторов (обычно иностранных) вы обнаружите благодарности ряду лиц, способствующих написанию романа. Кого-то благодарят за консультации по новой для автора теме, кого-то – за ценное обсуждение и советы, кого-то – за помощь в сборе сведений; нередко благодарят своих жен/мужей (за терпение) и литагентов (за участие и поддержку). Читая список из десяти-пятнадцати имен, можно подумать, что роман писала целая бригада, что жена/муж постоянно гладила/гладил автора по головке, а литагент ежедневно звонил и ободрял сладким видением гонорара. Это не так. Сколько бы помощников и консультантов ни имелось у автора, роман он сочиняет сам. У письменного стола он всегда одинок. Одиночество – неизбежный атрибут нашей профессии.
И не только неизбежный, но совершенно необходимый, и по этой причине некоторые писатели работают по ночам. Нужны покой и тишина, чтобы должным образом сосредоточиться и погрузиться в вымышленный мир.
Ваш роман – спектакль, а вы одновременно сценарист, режиссер-постановщик и весь актерский коллектив.
Мало того, вы еще и художник, костюмер, осветитель и сам у себя ассистент.
Режиссер, снимающий фильм или ставящий пьесу, оперирует реальными объектами: местностью, если речь идет о съемках на природе, декорациями, различным реквизитом и людьми-актерами. Тем же самым занимаетесь вы в процессе сочинительства, только ваши объекты – мысленные сущности. Ваша власть над ними много больше, чем у режиссера: вы можете мгновенно возвести замок, устроить бурю и потоп, прикончить десяток актеров, но все это требует большого напряжения и сосредоточенности. Гораздо большего, чем у режиссера, ведь роман-спектакль разыгрывается в вашем воображении. Воистину почти мистическое искусство!
В дальнейшем я познакомлю вас с такими понятиями, как «бунт героя», «отождествление», умение «держать сцену», а также с другими феноменами, связанными с вашим мысленным спектаклем. Сейчас остановимся на самом важном – на манипулировании персонажами.
Ясно, что персонажи романа – ваши актеры. С их ранжировкой мы познакомимся в четвертой части, но и сейчас понятно, что в произведении есть главные герои, есть фигуры второстепенные и есть персонажи проходные, упоминаемые мельком. У всех этих персон разные характеры, разные цели и приоритеты в жизни, они различаются внешним видом, возрастом, полом, социальным статусом, одеждой и речью. Но все они – вы, сочинитель, и ваш театр – театр одного актера.
Теперь уместно вспомнить систему нашего великого режиссера Константина Сергеевича Станиславского. Одно из ее положений гласит: актер на сцене должен не просто играть, а, насколько позволяют его таланты, перевоплощаться в персонажа. Перевоплощение – тонкая психологическая проблема, и известны случаи, когда актер, желающий войти в образ ученого-физика, следователя или нищего бомжа, практиковался в этих занятиях в реальной жизни. Ваша задача еще сложнее: вам, не имеющему актерского опыта, предстоит на протяжении эпизода, который пишется несколько часов, перевоплощаться то в физика, то в следователя, то в бомжа. Вы в полном смысле трудитесь по системе Станиславского, мысленно «перескакивая» из одного героя в другого.
К счастью, роман, в отличие от фильма или пьесы, не имеет визуальной составляющей, и нам обычно хватает описания внешнего вида и жестов, а также речевой характеристики, то есть передачи манеры разговора, присущей тому или иному персонажу. Обычно так, но есть еще отсутствующие в пьесе элементы: внутренние монологи, передача эмоционального состояния героя с помощью слов, а не мимики и жестов, писательское видение этой личности! Так что хочешь не хочешь, а придется вживаться в каждого.
Поясню процедуру перевоплощения на примере диалога между героем и героиней. Герой – врач-хирург 36 лет, героиня – девушка 22 лет, студентка мединститута; они беседуют в ординаторской хирургического отделения больницы, где героиня находится на практике. Суть беседы сейчас не важна. Они говорят по очереди, и в тот момент, когда герой произносит свою реплику, вы – хирург, причем довольно опытный, повидавший много человеческих страданий. Вы мужчина средних лет, вы говорите как врач, используете к месту медицинскую терминологию, ваши жесты точны, как бывает у хирургов.
Реплика героини, и вы «переселяетесь» в нее. Теперь вы молодая девица, студентка, вы мыслите и говорите так, как естественно в этом возрасте, вы ощущаете свое телесное изящество, легкость движений; студенческая молодость снова вернулась к вам. Реплика героя, и вы опять мужчина, видавший виды врач; возможно, уставший после операции, возможно, циник, возможно, выпивший для расслабления мензурку спирта. В комнату заглядывает ординатор 28 лет – румяные щеки, глуповатые глазки с поволокой – и что-то произносит. На миг вы «переселяетесь» в него, говорите его устами, смотрите его глазами и, возможно, составляете мнение о герое и героине – но не свое писательское, а этого ординатора. Так оно и идет: прыжок, прыжок и снова прыжок – из тела в тело, из разума в разум…
