Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Ознакомительная версия.

Подобные отношения у Вульфа были и со своей сводной сестрой Александрой Осиповой. Между прочим, такая практика сексуальных контактов была вызвана определенными моральными нормами русского дворянства той эпохи. Девушка должна была строго блюсти девственность до замужества, зато в браке, она могла иметь связи на стороне. (Кстати, в крестьянской среде было все наоборот – девка могла свободно гулять до замужества, но уж потом верность мужу считалась нерушимым законом). Именно такую практику пытался применить с Тригорскими девственницами вечно сексуально озабоченный Пушкин.

Осень 1824 года за внимание Тригорских барышень соперничали Пушкин, Алексей Вульф и Левушка, брат поэта. Все трое были молоды и полны энергией. Все трое любовались молоденькой, изящной, симпатичной и смешливой «Зизи» – так называли младшую дочь Прасковьи Александровны – Евпраксию Николаевну Вульф. Кокетничала она и со Львом, и с Александром, хохотала до упаду, забавно изображая из себя «хозяйку пиров», разливая по чашам серебряным ковшиком сваренную ею жженку. Вскоре после отъезда Льва Сергеевича из Михайловского, осенью 1824 года Пушкин писал ему шутливо: «Кстати о талии: на днях я мерился поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковыми. Следует из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила».

Осенью 1824 года поэт приглашает А. Вульфа, уехавшего в Дерпт, приехать на каникулы вместе с поэтом Языковом. Языков приехал и веселые «пирушки» вновь возобновились, непременным участником которых по-прежнему была «Зизи». В V главе «Онегина», написанной в 1826 году, есть строки:

В этих строчках запечатлены и шумные пикники, и пьяные пирушки, и легкое увлечение молоденькой девушкой, которое впоследствии стало более интимным. Атмосфера «минутной влюбленности» была характерна для Тригорского той поры, наполненного барышнями, живущими беззаботной жизнью поместья средней руки. Всем известно, что нравы, быт и характеры обитателей Тригорского нашли отражение в романе Пушкина «Евгений Онегин». «Сами Тригорские барышни, – пишет Анненков, – считали себя прототипами героинь “Онегина”… Причем образ печальной Татьяны отождествлялся с Анной Николаевной, а бойкая и веселая Ольга – это Зизи, всеобщая любимица». Поначалу взор поэта обратился было на 15-летнюю Евпраксию Вульф (Зизи), но брачные разговоры несколько охладили его пыл. Она была почти на десять лет моложе Пушкина. Скорее всего, это было легкое увлечение, небольшой флирт, чуть возбуждающий, но вполне невинный. Избалованная ухаживаниями, она позволяла себе капризничать, рвала стихи, которые ей писали оба поэта. Пушкин сообщал брату: «Евпраксия дуется и очень мила», – а самой ей писал:

Через полтора года после отъезда из Михайловского Пушкин прислал Евпраксии экземпляр только что вышедших четвертой и пятой глав «Онегина» с надписью: «Евпраксии Николаевне Вульф от автора. Твоя от твоих». Но дальше «чистого хмеля» и веселых пирушек, дальше простых дружеских, шутливо-влюбленных мадригалов не шли отношения поэта и обаятельной Зизи. Однако П. А. Анненков сообщает, что, по слухам, Пушкин был неравнодушен к Евпраксии Николаевне. Алексей Вульф говорил М. И. Семевскому, что Пушкин был «всегдашним и пламенным обожателем» ее. Недаром ее имя идет в первом «Донжуанском списке», сразу же после Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой. Любовь, вернее сказать, сильное сексуальное влечение к Евпраксии поэт испытал позже, когда закончилась его ссылка и он вернулся в Петербург.

Другой прелестной девушкой, умной и образованной, была двоюродная сестра Евпраксии, Анна Ивановна Вульф. Пушкин обратил на нее внимание уже вскоре по приезде в Михайловское из Одессы. В марте 1825 г. он писал брату; «Я влюбился и миртильничаю. Знаешь кузину Анны Николаевны, Анну Ивановну Вульф? Ecce femina (Вот женщина)!». Вскоре он вступил с ней в нежную переписку, адресуя письма в Тригорское на имя подростка Евпраксии. Горячо любившая Пушкина Анна Николаевна Вульф весной 1826 г. с горечью писала ему: «Я была бы довольна вашим письмом, если бы не помнила, что вы в моем присутствии писали такие же, и даже нежнее, Анне Петровне Керн и даже Нетти». И в другом письме: «Получив мое письмо, вы восклицаете: “Ах, Господи, что за письмо, как будто от женщины!” и бросаете его, чтобы читать глупости Нетти». Увлечение Пушкина Нетти продолжалось года четыре, но не было серьезным. Как отмечал В. В. Вересаев, Пушкин приедет в деревню, увидит Нетти – и влюбится. Уедет – забудет.

Легкий флирт, поцелуи, ласки – все это раздражало, конечно же, девическую чувственность. Но дальше дело не шло. Пушкин по-настоящему жил только с Ольгой Калашниковой и видно, иногда позволял интимные отношения с П. А. Осиповой, которая только как год похоронила мужа и нуждалась в мужской ласке. Можно сказать, что в любовной жизни Пушкина наблюдалось некоторое затишье. Душа его жаждала более страстных отношений. Страсти, совмещенной с ревностью, женщины, принадлежащей другому, очарования порока – вот чего не хватало поэту. Кого он мог сначала возвысить в своих стихах, а потом унизить, чтобы получить еще более полное удовлетворение? Увы, обитательницы Тригорского не подходили для такой роли. Помог случай.

Поэт уже давно предвкушал общение с племянницей П. А. Осиповой – Анной Петровной Керн, в девичестве Полторацкой. Сведения о ней постоянно поступали к поэту через дочь Прасковьи Александровны, Анну Николаевну. Пушкин уже в мечтах представлял себе образ Анны Керн, как сексуальный объект, подсознательно привлекательный и вызывающий приятные и волнующие чувства. Если мы обратимся к воспоминаниям Анны Петровны, ее письмам к поэту, и, в особенности, к письмам Пушкина к Анне Керн, мы увидим такую огромную и страстную историю борьбы «чувствительности» и «чувственности», которой не встретишь во всей мировой истории любовных увлечений.

Воспоминания А. П. Керн о Пушкине в общем весьма правдивы и искренни; самое большее, она позволила себе кое-какие умолчания в наиболее щекотливых положениях. Нельзя ее винить за это, тем более что сексуальные отношения обычно прикрываются паутиной романтических вздохов и платонических историй. Анне Петровне Керн шел двадцать седьмой год, когда она приехала в Тригорское. В ее жизни уже много было различных приключений и любовных историй. Какая-то скандальная слава исходила от нее, и Пушкин не мог оставаться равнодушным к ней.

Анна Петровна родилась в Орле, в доме своего деда Ивана Петровича Вульфа. Ее мать, Екатерина Ивановна, приходилась сестрой первому мужу П. А. Осиповой, и сама была замужем за Петром Марковичем Полторацким. Будущая мадам Керн получила довольно беспорядочное воспитание. Родные с материнской стороны лелеяли и баловали ее. Напротив, отец – человек беспокойный, самодур и прожектер, много мудрил над нею. «Батюшка начал воспитывать меня еще с пеленок, – рассказывала она впоследствии, – и много я натерпелась от его методы воспитания… Он был добр, великодушен, остроумен по-вольтеровски, достаточно, по-тогдашнему, образован и весь проникнут учением энциклопедистов: но у него было много забористости и самонадеянности. побуждавших его к капризному своеволию над всеми окружающими. Оттого и обращение со мною доходило до нелепости».

Детство Анны Петровны прошло частью в городе Лубнах Полтавской губернии, где ее отец состоял уездным предводителем дворянства, частью в Бернове – тверском поместье Вульфов. Здесь, еще совсем маленькой девочкой, она познакомилась и очень близко сошлась с Прасковьей Александровной и с ее старшей дочерью Анетой Вульф, своей ровесницей. «Анна Николаевна не была так резва, как я, – вспоминала Анна Петровна, – она была серьезнее, расчетливее и гораздо меня прилежнее… Но я была горячее, даже великодушнее в наших дружеских излияниях». С детства Анна Полторацкая приобрела чисто истерический характер, такой же, как у Пушкина.

Психоаналитик Фенихель в основу истерического характера кладет те же противоречия, из которых развивается истерия. Рассматривая механизм развития истерии, следует ожидать, что проявятся свойства, «вырастающие из противоречия между сильным страхом перед сексуальными отношениями и не менее сильными, но подавленными сексуальными устремлениями». В «Анализе характера» другой психоаналитик, Вильгельм Райх, писал: «Кровосмесительные желания подавляются, но не замещаются догенитальными порывами, а, будучи бессознательными, сохраняют всю свою силу». Мы уже говорили, что на взрослые сексуальные отношения истерический характер переносит бессознательное детское отношение, в котором присутствуют элементы «эдипова» комплекса. Поэтому, первым объектом неосознанных сексуальных устремлений младенца-девочки является ее отец. Однако этот поток либидо направляется на взрослого мужчину только после полного установления у ребенка половой функции, то есть примерно в двухлетнем-трехлетнем возрасте. До того стремление к объекту идет на уровне инфантильного Эго с его сильными оральными, нарциссическими потребностями.

Ознакомительная версия.