Влияние оказывают статус собеседника и официальная обстановка. Пожилая женщина, хорошо владеющая урумским, была удивлена вопросом о том, разговаривает ли она по-урумски с председателем-урумом (с которым хорошо знакома и даже находится в дальнем родстве) в поселковом совете: «Ну, что я, приду… скажет „как неграмотная“, необразованная приду к Михаилу Ивановичу [председателю]: „Здрасти, Михаил Иванович, men shaje deeldemu“ – так буду говорить?!? Так некрасиво» (ОМТ, урумка, 1926, Старый Крым).
Информанты указывают, что на урумском не говорят родители с детьми, причем подобное положение продолжается, видимо, уже несколько поколений (наши информанты вспоминают, что родители не обращались к ним по-урумски и говорили на этом языке только между собой). По-урумски к детям могут обращаться бабушки и дедушки, которым дети отвечают по-русски. Сами дети также не говорят по-урумски. От информантов известно, что сами они начали использовать урумский уже взрослыми. Существуют две точки зрения на то, будут ли знать урумский современные дети. Часть родителей и бабушек считают, что дети выучат урумский, когда станут взрослыми. Но, пожалуй, чаще высказывается иная точка зрения, согласно которой молодые не хотят и не будут знать идиом.
В целом складывается впечатление, что сообщество скорее пессимистически оценивает перспективы урумского языка и отчасти озабочено этим. Носители языка нередко предсказывают смерть урумскому языку; у меня сложилось впечатление, что оценки моими информантами современного состояния языка и их прогнозы на будущее рисуют чуть более мрачную картину, чем та, которая складывается у внешнего наблюдателя. По крайней мере, ограничиваясь данными интервью, то есть оценкой самих носителей, я должна была бы констатировать, что языковой сдвиг в поселке зашел существенно дальше, чем это показывают записи лингвистического материала, здесь сделанные.
Хотя сферы использования урумского языка весьма ограниченны и на нем говорит крайне незначительная часть жителей поселка Старый Крым, нельзя, однако, признать исчезновение, смерть идиома (в структурном смысле). Тексты на урумском (сказки, молитвы) обнаруживают значительную устойчивость и не содержат русских слов, а информант, который хорошо знает язык и помнит сказки, способен на продолжительный рассказ на урумском, избегая переключения кодов, заимствований и т. д.
Использование урумского языка достаточно сильно связано с возрастом информанта и той или иной сферой общения (или доменом). В зависимости от особенностей собеседника, обстановки и темы разговора двуязычные носители выбирают русский или урумский; при этом урумский связан с неофициальной обстановкой, разговором с давно знакомым и равным по статусу человеком, преимущественно на бытовые темы.
Языковая ситуация в поселке Гранитное
Поселок Гранитное (Карань) Донецкой области (Украина) – место компактного проживания приазовских урумов (группы с греческим этническим самосознанием и урумским (тюркским) языком). По данным на 2001 г., как уже отмечалось в главе 5, здесь проживали 3929 человек, из них греков – 2712 (69 %), татар – 487 (12,4 %), украинцев – 400, русских – 150, других – 180. Как видно из приведенных цифр, урумы составляют большинство населения поселка, в котором также проживают русские, украинцы и др. В полиэтничной среде использовались русский, урумский и, в меньшей степени, украинский языки. В 1960–1970 гг. в поселок переехала значительная группа крымских татар, говорящих на близкородственном урумам татарском языке. Контакты двух групп происходят как на русском, так и на родных языках. Каковы, с точки зрения носителей, оценки взаимопонятности идиомов? Рассмотрим подробнее отношение к каждому из вариантов и восприятие коммуникаций с другой группой, а также особенности подобной коммуникации.
Материалом нам послужили интервью с урумами и татарами поселка Гранитное, наблюдения над речевым поведением его жителей, а также аудиозаписи диалогов урумов и татар на «своем языке» (так обычно в Гранитном называют подобную коммуникацию, избегая определения языка, на котором происходит разговор). Следует оговориться, что запись подобных диалогов почти всегда была спровоцирована просьбами интервьюера, то есть моими, но участники бесед часто разговаривают таким образом и в обычных ситуациях. Диалоги представляют собой разговоры на рынке или на улице с приятелями из числа представителей другой группы и домашнее общение между соседями или родственниками.
Итак, урумский и крымско-татарский – близкородственные языки. В урумском выделяют три типа диалектов: кыпчакский, огузский и смешанный (огузско-кыпчакский, или кыпчако-огузский) [Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков, 2002]. В поселке Гранитное (Карань) распространен огузско-кыпчакский диалект [Гаркавець, 1999]. В Гранитном представлены два диалекта крымско-татарского, которые выделяют и сами носители. Информанты называют их «ногайский», или «степной», и «язык татов». Последний оценивается как более культурный, литературный вариант. Большинство крымских татар в Гранитном относит себя к ногайцам.
Информанты по большей части отмечают, что крымско-татарский и урумский близки между собой, однако стремятся уточнить это утверждение (см. подробнее в главе 7). Оценки взаимопонятности языков зависят, в первую очередь, от престижа идиома и отношения к соседней группе, а татарский оценивается урумами достаточно низко. Среди урумов встречались полярные утверждения о близости идиомов и возможности понимать крымско-татарский. Язык, на котором происходит коммуникация урумов и татар, те и другие непоследовательно называют как татарским, так и греческим. Точнее, представители каждой из групп используют титульную номинацию для своего идиома, но чаще прибегают к наименованию «свой язык».
Если не рассматривать языковые контакты в Крыму, о которых почти нет надежных данных, то предысторией взаимодействия этих идиомов может считаться преподавание крымско-татарского языка в урумских школах в 1930-е гг. (см. главу 2). В поселке Гранитное использовали учебники крымско-татарского языка, однако учителями были местные уроженцы – носители урумского, на уроках допускавшие устную форму урумского языка наравне с крымско-татарским. По воспоминаниям учеников, в стихах и заданиях дети могли произнести и их, и урумские дублеты.
Начало языковых контактов урумского и крымско-татарского языков относятся к концу 1950 – началу 1960-х гг. (первые татарские семьи переехали в Гранитное в 1957–1958 гг., то есть вскоре после реабилитации). Новые переселенцы из Пермской области, Казахстана и Узбекистана продолжали прибывать вплоть до конца 1980-х гг., однако в 1970-е гг. уже сложился основной состав татарской общины. Приехавшие позднее мотивировали свой выбор наличием в Гранитном родственников или друзей либо же просто ссылались на необходимость поселиться среди татар, чтобы избежать смешанных браков. Первых поселенцев привлекли, в первую очередь, климат и территориальная близость Приазовья к Крыму, однако в одном из интервью упоминалось и сходство языка как причина выбора места жительства.
Сейчас с татарами на «своем языке» общаются в основном представители самой старшей возрастной группы, то есть те, кто учился в греко-татарской школе в 1930-е гг. (урумы среднего возраста и молодые информанты предпочитают разговаривать по-русски с татарами). Пожилые урумы и татары, являющиеся соседями или родственниками через браки, как правило, общаются на родных языках. Каждый из собеседников использует в подобном взаимодействии свой родной язык. Единицы контактирующего языка составляют пассивную компетенцию и урумов, и татар, и вне ситуации взаимодействия информанты затрудняются воспроизвести другой вариант. Пожилая урумка не задумываясь распознает те или иные татарские языковые единицы в речи собеседницы-татарки, отвечая ей по-урумски, но не помнит соответствующий аналог в других обстоятельствах. Исключение составляют слова, запоминаемые именно как примеры татарского, демонстрирующие различие идиомов.
Повторяя реплику собеседника, урумы и татары произносят ее в соответствии с орфоэпическими нормами своего идиома. Это особенно заметно в тех случаях, когда информант предполагает дословно повторить слова другого участника коммуникации для собирателя, не расслышавшего или не понявшего предыдущей реплики. Рассмотрим подобную коммуникацию на примере диалогов урумки и татарки.
Информант 1. Xalatyn temele[88] [халат-2Sg застегивать-Imp[89]].
Собиратель. Что?
Информант 2. Xalatyn dügmele[90] [халат-2Sg застегивать-Imp].
(Сведения об информантах: (1) МБЛ, татарка, 1954; (2) ВПК. урумка, 1924.)
Информантка ВПК владеет крымско-татарским, так как семь лет училась в греко-татарской школе. Несмотря на это, она перекодирует татарские варианты на урумский лад. Для подобных случаев двустороннего пассивного билингвизма, когда каждый из коммуникантов говорит на своем языке, но понимает идиом другого, иногда применяется термин «дуалингвизм» (англ. dual-lingualism) [Беликов, Крысин, 2001, с. 58]. Знание близкородственного языка (татарского или урумского соответственно) входит в пассивную языковую компетенцию каждого из коммуникантов, однако они не используют его сами. Продолжительный опыт подобных комуникаций позволяет увеличивать пассивную компетенцию прежде всего за счет накопления новой лексики, различающей идиомы.
