Не обошел своим вниманием Сулакадзев и другие рукописи. Так, сборник XVIII в., содержащий материалы по экономическим вопросам, он назвал «Сокровище известных тайн и экономии земской и о должности пахотного человека», что в целом соответствовало содержанию, но не утерпел и отнес время его создания к 1600 г.[377] Аналогичным образом Сулакадзев поступил и еще с одной рукописью XVIII в.[378] Наконец, церковный устав в списке XIII–XIV вв. фальсификатор удревнил припиской на последнем листе — записью о его принадлежности великой (?) княгине Анне Ярославне, супруге французского короля Генриха I.[379]
Подлинных рукописей, фальсифицированных приписками Сулакадзева, сохранилось много, только их перечисление заняло бы не одну страницу. Но и приведенные нами примеры красноречиво говорят о мотивах, которыми руководствовался фальсификатор. В первую очередь — это стремление «состарить» рукописи, польстить самому себе как коллекционеру и продемонстрировать такие «раритеты», которые могли вызвать изумление и восхищение современников. Однако целый ряд фальсифицированных приписок содержат не только даты, но и любопытнейшие по своей значимости и уникальности исторические факты. Для чего же они были нужны петербургскому коллекционеру?
Заметим, что «деятельность» Сулакадзева надо рассматривать в общем контексте исторических поисков, которые вели ученые начала XIX в., причем по проблемам, носившим дискуссионный характер, будь то знаменитая журнальная полемика о «банном строении» или споры о существовании так называемого Реймского Евангелия Анны Ярославны. Как человек начитанный, Сулакадзев своими фальсификациями пытался вмешаться в такие споры и даже поставить в них точку «новыми» историческими данными.
Но дело не ограничивалось только этим. Сулакадзев выступил еще и на поприще «историописательства», создания исторических сочинений, в которых «раритеты» его собрания занимали важнейшее место.
В своем дневнике за 1825 г. Сулакадзев оставил любопытные заметки: «Мои мысли об истории России и о прочем». Пусть не погневается читатель на обширную выписку из этих «мыслей» — они по-своему любопытны и характеризуют круг увлечений и планы фальсификатора: «Сколько мне в жизни моей не случалось читать рукописей на пергамине и бумаге, шелковильной и хлопчатой и тряпичной разных веков и после об оных рецензии, критики, своды о них извлечений, но за всеми разысканиями в оных нахожу малое число тех мест, на кои бы можно было определительно положиться, а особливо в тех предметах, кои меня интересовали, но, как видеть можно, многое пропало или не открыто еще, чему есть и примеры, ибо всякий историк открыл многое. Татищев сказал нам многие рукописи, Щербатов сообщил извлечения из римских библиотек выписки Альбертранди и прочих. Карамзин отыскал многие важные источники, Общество древностей печатает также многое любопытное и открывает оное в рисунках. Архив Коллегии иностранных дел, печатая грамоты и договоры на основании богатого дателя своего граф[а] Н. П. Румянцева, издал в лист ч[асти] I, II, III и сообщил любопытные акты многие. Издатель журнала П. П. Свиньин многое сообщил драгоценное. Северный архив А. Ф. (вместо Ф. В. — В. К.) Булгарина по возможности открывает полезное для истории, Вестник Европы также иногда помещает до истории касающееся, а равно и частные издатели многое открыли, а особливо преосвященный Евгений [Болховитинов].
Я извлекаю из всех источников о монетах русских, о оружиях, платьях (т. е. одежде), кушаньях (т. е. пище), названиях смесей оных при столах княжих и царских, увеселениях до христианства и по христианстве, суевериях, обрядах, жертвоприношении, поминовении тризненных, коммерции во всех ее видах в России, путешествиях во всех веках, а особливо до XIII века. Песни древние Кирши Данилова я считаю все новыми XVII века, ибо в них весь стиль и действия не древние, даже имена являют смесь выдуманного с мнимыми названиями, схожими на старинные. У меня собраны многие прибавочные имена славянские, мужские и женские, и к оным нравственные или приуроченные, в сходство физиогномии, телосложения. И лицеизображения и даже уродливости, так давали имена, чему многие есть примеры в истории и летописях».[380]
«Мысли» красноречиво характеризуют личность Сулакадзева. Перед нами, с одной стороны, человек, который, несомненно, хорошо осведомлен в делах современной ему исторической науки. С другой стороны, поражают апломб, самоуверенность его суждений и оценок. Особенно замечательно критическое рассуждение Сулакадзева о достоверности песен Сборника Кирши Данилова, по поводу которых в научной литературе его времени разгорались споры. Заслуживает внимания и свидетельство о творческих планах Сулакадзева. Оказывается, перед собой он поставил задачу создания свода известий о древнерусском быте, торговле, обрядах и т. д. В свете этого становятся понятными те многочисленные библиографические заметки, приписки, поправки фальсификатора, которыми испещрены принадлежавшие ему рукописи.
Сохранилось и несколько его исторических упражнений. Это уже упоминавшееся сочинение «О воздушном летании в России», а также «Хождения или путешествия россиян в разные страны света» (с упоминанием путешествий Бояна в I в. и Люмира в X в. и со ссылками на собственные подделки: «Боян. Повесть I века, ходил повсюду. Песнь его. На пергамине свитком. У Сулакадзева в библиотеке. 1823»; «Люмир. Певец X века в Вышеграде. О нем в песне Забоя и Славоя…)»,[381] «История изобретения пороха и оружия для оного», «О древней иконописи и живописи в России».[382]
Красноречивым образчиком подобных произведений Сулакадзева стал и «Опыт древней и новой летописи Валаамского монастыря».[383] Основу этого сочинения составил труд иеромонаха Мисаила «Историограф Валаамского монастыря, или Разыскание о его древности и показание настоящего его положения», имевшийся в коллекции Сулакадзева и послуживший источником некоторых его фальсификаций.[384] В «Опыте» наряду со ссылками на подлинные источники широко цитируются уже упоминавшиеся «Гимн Бояну», в котором обещается воспеть Невское (Ладожское) озеро, «вселетник» митрополита Илариона с рассказом о перенесении в 1050 г. с Валаама в Новгород мощей преподобных Сергия и Германа и путешествии Андрея Первозванного на Валаам. В «Опыте» Сулакадзев впервые привел и выписки из «древославянских проречений на пергамине V века», где говорилось, что Андрей Первозванный «от Иерусалима прошел Голяд, косог, Роден, скеф и скиф и славян смежными лугами».
Иначе говоря, в работе Сулакадзева по истории Валаамского монастыря его прежние фальсификации стали играть уже роль не просто «раритетов», а исторических источников — важных «свидетельств» давней истории духовной обители Севера. Более того, автор «Опыта» использовал еще одну свою фальсификацию. Здесь он впервые сослался на принадлежащую ему рукопись «Оповеди». В ней, по его словам, рассказывается о возникновении Валаамского монастыря в X в. и о крещении тогда же преподобным Сергием некоего лица «во имя Куанта». Сулакадзев привел из «Оповеди» и рассказ о путешествии на Валаам Андрея Первозванного, который поставил здесь крест и «мужа камени со дела».
«Оповеди», как и ряду других фальсификаций Сулакадзева, была суждена долгая жизнь, хотя у многих едва ли не сразу она вызвала и сомнения. Например, игумен Валаамского монастыря Дамаскин в 1850 г. писал Востокову: «Титулярный советник Александр Иванович Сулакадзев, трудившийся много лет над составлением истории Валаама, приводит в рукописи, хранящейся в нашем монастыре, следующее заимствованное им из рукописной "Оповеди":
Ондреи отерслима пребреде голиди
к соуги родени скефи скифи
и словени и рели соумнежни.
Бреде на емленее паки скофи
словенсти влики адлгу вланде.
Боури хринславе окроужи нево
и наваламо измъичли сюду и
союду иже и први хрсти пстави
камении моужа камени содела
…Сколь вероятно это сказание и находится ли оно в печатном издании?».[385]
Ответ Востокова был категорическим: «Что касается приведенной вами в письме вашем выписки из сочинения Сулакадзева, то она не заслуживает никакого вероятия… эта так называемая им "Оповедь" есть такого же роду собственное его сочинение, исполненное небывалых слов, непонятных словосокращений, бессмыслицы, чтоб казалось древнее».[386]
После рассказанного читатель уже не удивится, узнав, что «Оповедь» не исчезла как важное «свидетельство» древности Валаамского монастыря. В 1841 г. ее данные вошли в «Материалы для статистики Российской империи», в 1852 г. в книге «Остров Валаам и тамошний монастырь» она преподнесена как зафиксировавшая достоверное «местное предание» о существовании на острове уже в X в. иноческой обители, основанной преподобным Сергием, греком по происхождению, от которого принял крещение Герман, в язычестве называвшийся Мунгом.[387] В четырех первых изданиях «Описания Валаамского монастыря», начиная с 1864 г. и вплоть до 1904 г., когда вышло пятое издание, «Оповедь» использовалась как подлинный исторический источник. А не так давно ее опять попытались ввести в круг исторических свидетельств: «Журнал Московской Патриархии» со ссылкой на нее упомянул о пребывании в Карелии Андрея Первозванного,[388] советский историк В. Б. Вилинбахов сослался на это сочинение как подтверждающее путешествие Андрея Первозванного на Валаам.
