Ознакомительная версия.
Но потом наступает пауза, прерванная только упомянутыми «Выбранными местами из переписки с друзьями».
В науке подобное случилось с гениальным Альбертом Эйнштейном: он последние 40 лет жизни занимался Единой теорией поля, но так и не достиг поставленной цели, хотя по дороге обнаружил немало интересного. В литературе примеров значительно больше. Но Гоголю от этого было не легче.
Разнообразие образов и целых миров, им созданных, невероятно. Авторы, не будучи профессиональными литературоведами, могут указать только одного писателя, в этом отношении подобного Гоголю – американского фантаста Хенри Хенрича Каттнера. Каждым своим рассказом либо серией из нескольких рассказов он открывал новое направление, потом развиваемое целой плеядой писателей, причём темы хватало не только на рядовых литераторов, но и на звёзд первой величины. Каттнер писал не только под своим именем, а использовал и множество псевдонимов. В силу разнообразия направлений и стилей, им охваченных, до сих пор – спустя почти 60 лет после его смерти! – установлены не все произведения, им написанные. Мистическая вещь – прожил он, как и Николай Васильевич Гоголь, 43 года.
Пользуясь случаем, похвалим советских редакторов. Впервые мы познакомились с Каттнером, когда Анатолий привёз из традиционной для студентов поездки на уборку урожая[28] сборник его рассказов «Робот-зазнайка». Годы спустя, когда был переведен весь известный Каттнер, мы убедились: составители первого сборника отобрали лучшее. Более того, они разместили рассказы в порядке, обеспечившем наилучшее впечатление от творчества Каттнера. Не зря этот сборник переиздаётся и в наши дни[29]. Лично нам также кажется, что аналогичным высочайшим профессионализмом отличались и работники формы грамзаписи «Мелодия», выпускавшие виниловые диски «Франция – песня», «Мир Эдит Пиаф» и «Песни Александра Вертинского». Когда стало доступно всё, мы и тут убедились, что нам предлагалось лучшее.
Итак, Гоголь «всеми признан, изгнан отовсюду[30]». Все ждут от него создания нового волшебного и прекрасного мира, и он решается на эту попытку. С первым томом «Мёртвых душ» было значительно проще. Не только потому, что сюжет подсказал Пушкин. Александр Сергеевич завёл пружину, толкающую часовой механизм сюжета. Просто сами эти часы уже изобрёл… Гомер.
Именно у него впервые появился герой, потом в различных ипостасях проходящий по всей мировой литературе. Это Одиссей – хитроумный, изобретательный, предприимчивый, любознательный и, как шутили на нашей Военно-морской кафедре «в меру нахальный». Вообще легко быть родоначальником мировой литературы. Ты сочиняешь две поэмы – «Илиада» и «Одиссея» – и тут же «забиваешь» (сошлёмся на Борхеса[31]) две из трёх главных тем литературы на века вперёд: война и странствия. Третью тему – внезапное, но заслуженное обогащение – откроет Шарль Пьерович Перро в своей «Золушке».
Итак, «Мёртвые души–1» – «Одиссея» на российской почве. Борис Михайлович Парамонов в статье «Возвращение Чичикова»[32] указал: когда Константин Сергеевич Аксаков сравнил «Мёртвые души» с «Илиадой» (почему не с «Одиссеей»? – В.В., А.В.), Гоголю идея внешне не понравилась. Но подсознательно он был настроен на эпос (и назвал труд, во многом сходный с плутовским романом, поэмой). Более того, после выхода первого тома Гоголь радикально переделал «Тараса Бульбу» для максимального внутреннего родства с «Илиадой». При этом в новой редакции «Тарас Бульба» выглядит очень инородно в сборнике «Миргород» рядом с нежными «Старосветскими помещиками», мягко-юмористической «Повестью о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и мистическим «Вием». Впрочем, упомянутая безграничная широта творчества Гоголя позволяет и столь разнородный набор воспринимать как единое целое.
Итак, дело сделано – есть российская «Илиада», есть наша «Одиссея», но Гоголю нужно двигаться дальше. И тут – вновь сошлёмся на Бориса Парамонова – Гоголя подводит мораль: «В русское сознание – сознание Гоголя в том числе – не влезала мысль о дельце, да ещё плутоватом, как о позитивном герое». Не спасает даже то, что Гоголь буквально влюблён в своего Чичикова. По соображениям морали нужен другой положительный герой. Скажем больше: по примеру другого эпоса – «Божественной комедии» Данте – Гоголь возложил на себя обязанность после «Ада» в виде первого тома своей поэмы написать «Чистилище» и «Рай» в двух следующих томах.
Но если в сериях боевиков «Миссия невыполнима» по законам «правильного голливудского кино» название обманывает зрителя (тот, впрочем, хоть и переживает за героев, но не сомневается в благополучном финале), у Гоголя название оказалось абсолютно точным. Если в первом томе «Мёртвыми душами» были только умершие, но не исключённые из ревизских сказок – аналогов нынешних переписей населения – крепостные, то во втором томе «мёртвыми душами» оказались буквально все положительные герои.
Гоголь работал до изнеможения, писал, зачёркивал, дополнял, снова зачёркивал. Бродил по пустому дому, возвращался к конторке, за которой писал, по укоренившейся привычке, стоя. В принципе, шла нормальная работа, пусть и без моцартовской лёгкости, по легенде, позволявшей великому композитору сочинять музыку быстрее, чем потом переписчики копировали его нотные рукописи. Но результат трудов неизвестен: созданное за пять месяцев в Одессе сожжено Гоголем в Москве.
Конечно, мрачный вид дома № 11 заставляет вспомнить о нечистой силе, в «Мастере и Маргарите» провозгласившей и осуществившей тезис: «Рукописи не горят!» Как вариант: начинается долгожданный ремонт здания и – о, чудо – под пятой половицей бывшей гостиной находится полная рукопись второго тома. Однако знакомство с черновиками, опубликованными в Собрании сочинений Николая Васильевича, заставляет задуматься: нужно ли нам это?
Есть легенда, что, ознакомившись со всем написанным Джеромом Дэвидом Соломоновичем Сэлинджером за время его невероятно затянувшегося молчания (он ничего не публиковал с 1965-го до смерти в 2010-м), издатель сказал коротко: «Оставайтесь легендой!» То, что сделал Гоголь в последние дни своей земной жизни, хоть и нанесло удар литературоведам, но его самого оставило на почти недосягаемой вершине.
С этой вершины мы начинаем спуск к другим писателям. Заметим тут же, что эстафетную палочку плутовского романа подхватили одесские писатели Иехиел-Лейб Арьевич[33] Файнзильберг и Евгений Петрович Катаев (брат вышеупомянутого Валентина). Созданный двуединым автором «Ильф и Петров» образ Остапа Ибрагимовича[34] Бендера не уступает в живости, выразительности и обаянии образу Павла Петровича Чичикова. Как и Чичиков, Бендер – самый живой и привлекательный герой романов «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Конечно, он ближе к нам по времени, и авторы его – коренные одесситы, так что мы не претендуем на объективность. Будем считать, что могучая аура гениального Гоголя распространилась с дома № 11 по Надеждинской до № 137 по Старопортофранковской и № 4 по Базарной, где родились его одесские литературные внуки по «плутовской линии».
Впрочем, как всем известно, практически каждого нашего литератора после Гоголя можно считать продолжателем какого-то из гоголевских литературных направлений. Поэтому, хотя – альпинисты подтвердят – спуск с вершины сложнее подъёма, зато с гоголевской вершины у дома № 11 по Надеждинской улице мы можем идти к любому из писателей, о котором хотим рассказать.
Катаев в книге «Алмазный мой венец» именовал его Командором, причём только это имя писал с большой буквы. Какие-то его черты его Ильф и Петров не побоялись показать в Ляписе-Трубецком[35]. Общепринято считать, что Михаил Булгаков вывел его в образе проходного персонажа романа «Мастер и Маргарита» поэта Александра Рюхина[36].
На самом деле, с такой говорящей фамилией прозвище не нужно. Просто – Маяк – и всё. Может быть, это обстоятельство и привело к тому, что переулок Маяковского остался в Одессе не переименованным: уж очень подходящее название для приморского города. Тем более, что до знаменитого Воронцовского маяка от него по прямой пару километров.
Кстати, у Одессы есть и Одесский маяк – он был установлен на мысу Большого фонтана (юг Одесского залива), а затем из-за оползней перенесён чуть глубже от берега. К нему ведёт Маячный переулок. Так что всё логично.
Впрочем, первоначальное название переулка – Малый, а кто из членов топонимической комиссии проголосует за то, чтобы в Одессе был Малый переулок? Тут уместно вспомнить, что первый (и великий) мэр Тель-Авива Меир Янкелевич Дизенгоф, приехавший в Палестину из Одессы, решил, что главная улица Тель-Авива – бульвар Ротшильда – должна начинаться с сотого номера. Тогда получатели писем из Тель-Авива по номеру дома увидят, в каком большом городе живут их родственники.
Ознакомительная версия.
