Имена хоббитов, как сообщает Толкин, делятся на две основные категории. К первой относятся имена, которые «ничего не означают», такие как Бильбо, Бунго, Поло и так далее. Некоторые из них случайным образом совпадают с современными английскими именами, например Отто, Одо, Дрого. Эти имена автор «оставлял как есть, лишь изредка меняя окончание», поскольку в именах хоббитов (как и в древнеанглийском языке) окончание — a указывает на мужской род, а — o и — e — на женский. Таким образом, настоящее имя Бильбо — Бильба. Однако существует и вторая категория: в некоторых семьях был обычай давать детям «громкие» имена, заимствованные из древних легенд. Толкин сообщает, что не стал оставлять их в исходном виде, но заменил полузабытыми именами из легенд, такими как Мериадок, Перегрин и Фредегар, которые звучат совсем не так, как в оригинале, но создают такое же впечатление.
Вопрос в том, к какой категории относится имя Фродо — единственное из имен значимых персонажей «Хоббита» и «Властелина колец», которое Толкин не разбирает и даже не упоминает в Приложении. Возможно, оно составляет третью категорию, куда не входит больше никаких имен. Это имя похоже на те, которые не несут никакой смысловой нагрузки, как Бильбо. В таком случае правильное его написание не «Фродо», а «Фрода». Однако имя Фрода несет смысловую нагрузку. Так же, как и имена Мериадок и Фредегар, оно заимствовано из древней героической литературы, однако, что немаловажно, почти совсем забыто — поэтому очень подходит этому персонажу. Фрода был отцом героя Ингельда, легенды о котором запрещали слушать монахам Линдисфарнской обители. Ингельд один раз упоминается в «Беовульфе» как «сын Фроды, счастливец», и больше в древнеанглийских источниках о Фроде ничего не сказано. Однако в древнескандинавском имя Фрода, которое звучит как Fróði (Фроди), встречается довольно часто и непоследовательно, как будто авторы позднее пытались привести в соответствие разные противоречащие друг другу легенды.
Одно можно сказать точно: и Фрода, и Фроди (по правилам в обоих требуется долгая гласная — fróda, fróði) в переводе с древнеанглийского и древнескандинавского означает «мудрец», и самый знаменитый Фроди во всей древнескандинавской культуре известен именно своей мудростью, прежде всего связанной с отказом от войны. Как утверждают и Саксон Грамматик (около 1200 года), и Снорри Стурлусон (около 1230 года), этот Фроди был современником Христа. В годы его правления не было ни убийств, ни войн, ни краж, ни грабежей, и это золотое время носило название Fróða-frið (мир Фроди). Оно закончилось из-за того, что этот покой на самом деле исходил от волшебной мельницы, на которой Фроди молол мир и благоденствие, но, когда он отказался дать передышку вращавшим жернова великаншам, те взбунтовались и намололи войско, чтобы убить Фроди и забрать его золото. Согласно норвежским народным поверьям, та волшебная мельница до сих пор стоит на дне Мальстрёма, но теперь она мелет соль, поэтому море соленое.
Есть ли между этой историей, «Беовульфом» и «Властелином колец» какая-нибудь связь, помимо имен персонажей? Одна из особенностей, которые, возможно, поразили Толкина, — это резкий контраст между Фродой и Ингельдом, отцом и сыном. Первый из них стремится к миру — второй же, яркий представитель северного героического общества, не отступится от своего и отомстит обидчику любой ценой. Есть что-то печальное, парадоксальное и очень правдивое в том, что имя Ингьяльд было популярно в Норвегии много поколений, и им интересовались даже линдисфарнские монахи, а история его отца быстро превратилась в притчу о бесплодном труде.
Кроме того, Фроди не только современник Христа, но и его аналог (разумеется, потерпевший неудачу) — тот, кто безуспешно пытается разорвать порочный круг войн, мести и героизма. Он терпит неудачу и в личном плане (его убивают), и идеологически — его сын и его народ радостно возвращаются к прежним дурным привычкам: мщению, ненависти и язычеству. В конце концов «мир Фроди» мог быть просто случайностью, неосуществившимся отражением пришествия Христа, о котором язычники даже не узнали. Возможно, этот собирательный образ Фроды/Фроди был для Толкина воплощением «праведного язычника», проблеском печальной истины, стоящей за героическими иллюзиями, мелькнувшим и вскоре погасшим светом, который не смог светить во тьме языческой эпохи.
Все это очень похоже на толкиновского Фродо. В начале книги его не зазорно будет назвать «обычным среднестатистическим хоббитом», ничуть не более агрессивным, чем все остальные, — все-таки в Хоббитании никто и никогда никого не убивал, — но способным за себя постоять. Он ударил мечом умертвие в Могильниках, попытался заколоть назгула на Заверти, вонзил клинок в ногу тролля в Мории. Он пожалел, что Бильбо не убил Горлума, когда ему представилась такая возможность. Однако после пребывания в Кветлориэне Фродо все чаще начинает проявлять сдержанность.
В главе 1 книги IV он грозится убить Горлума, но так и не делает этого, а позднее, в главе «Запретный пруд», спасает его от лучников, хотя Сэму кажется, что лучше бы промолчать и дать им его застрелить. В главе 2 книги VI Фродо расстается с Жалом и, оставляя себе оркский кинжал, говорит: «Вряд ли мне еще понадобится оружие». А через несколько страниц выбрасывает и кинжал со словами «не хочу я никакого оружия, ни нашего, ни ихнего». К этому моменту Фродо становится практически пацифистом. В главе «Оскверненная Хоббитания» он несколько раз демонстрирует непокорность — до того момента, как Пин обнажает меч в ответ на оскорбительные слова косоглазого охранца. И хотя Мерри и Сэм тоже выхватили мечи и бросились ему на помощь, «Фродо не шевельнулся». После этого он выступает в защиту даже Лотто, напоминает остальным, что «хоббитов убивать нельзя… в Хоббитании никогда друг друга не убивали», но потом отступается, ничего не отвечая на слова Мерри «драки не миновать». Во время битвы у Приречья он не обнажает меча, а его основная забота — удержать разгневанных хоббитов от убийства пленных. И даже здесь он действует довольно пассивно. Говоря с Мерри (который с ним не согласен и настаивает, что Хоббитанию не спасти «ни аханьем, ни оханьем»), Фродо способен отдать приказ: «Держите себя в руках!» Но когда приближается битва у Приречья, Мерри трубит в свой рог и окружающие разражаются возгласами, Фродо, по-видимому, все больше отходит на второй план:
— И все-таки, — упорно повторил Фродо [тем, кто стоял рядом][74], — лучше бы никого не убивать, даже охранцев, разве что придется поневоле.
Последние два пункта говорят о том, что Фродо не стал абсолютным пацифистом (подобное развитие событий, пожалуй, было бы немыслимо для человека, прожившего такую жизнь, как Толкин). Однако слова «и все-таки», видимо, указывают на то, что Фродо смирился с поражением в этом споре, а «тем, кто стоял рядом», — на то, что он уже не готов отстаивать даже отказ от применения силы. В конце концов он лишь говорит Мерри: «Вот и ладно… Давай распоряжайся». Он запрещает убивать Сарумана и пытается спасти даже убийцу-людоеда Гнилоуста, но судьбу первого берет в свои руки Гнилоуст, а второго — хоббиты-лучники.
Все это влияет на отношение к Фродо жителей Хоббитании. Как уже говорилось выше, Сэм «не без грусти замечал», что его хозяина затмили рослые и «вельможные» хоббиты Пин и Мерри и что «не очень-то его и чтут в родном краю». Как говорится, нет пророка в своем отечестве, и Фродо действительно все больше выступает не в роли героя, а в роли провидца. Впрочем, и в других местах слава о нем идет какая-то не такая. Можно вспомнить, как Иорета рассказывала своей кузине, что Фродо
«со своим оруженосцем, вдвоем они пробрались в Сумрачный Край, напали на Черного Властелина, а потом взяли да и подожгли его чародейский замок, хочешь верь, хочешь не верь. Врать не стану, сама не видела, в городе говорят».
Говорят в городе неправду, но это героическая неправда — такая, как нравится людям, ведь, по словам Мильтона,
…величье доблестных заслуг
