Ещё во времена Петра I слово рукоприкладство означало действие, когда государственный чиновник прикладывал руку к бумаге, если неграмотный проситель не мог этого сделать сам. Выражения типа к сему руку приложил такой-то долго ещё держались в русском языке. Но вот какой-то шутник употребил слово рукоприкладство применительно к случаю, когда чья-то рука была приложена отнюдь не к бумаге… Так у итого слова возникло его новое значение, а старое потом было постепенно забыто.
Ироническое словоупотребление, лежащее в основе семантического изменения, — вот ещё один «риф», который необходимо принимать во внимание и старательно обходить в процессе этимологического исследования.
Омонимия — весьма распространённое языковое явление: рысь (‘бег’) и рысь (‘животное’), рубка (леса) и рубка (корабля), стан (‘туловище’) и стан (‘стоянка’), шпик (‘сало’) и шпик (‘шпион’) и т. д. Написание омонимов может быть и различным. Особенно это характерно, например, для английского языка: meet [ми: т] ‘встречать’ и meat [ми: т] ‘мясо’, night [найт] ‘ночь’ и knight [найт] ‘рыцарь’, incite [инсайт] ‘подстрекать’ и in sight [ин сайт] ‘в поле зрения’ и т. п. Хотя немало таких пар и в русском языке: луг и лук, код и кот и др. Встречаются омонимы, разумеется, и при сопоставлении слов из разных языков. Так, русское слово паника созвучно литовскому диалектному (в произношении) слову panieka [пáни: ка] ‘презрение’. Но между ними нет ничего общего. Паника — слово греческого происхождения, образованное от имени лесного бога Пана. В литовском же слове начальное pa- является приставкой, а niekas означает ‘никто, ничто’.
Причины возникновения омонимии в языке могут быть различными. Иногда один из омонимов является заимствованным словом, а другой — исконным. Так, слово брак ‘изъян’ было заимствовано в Петровскую эпоху из германского (сравните немецк. Brack ‘брак, изъян’ — к brechen [брéхен] ‘ломать’), а брак ‘супружество’ — это исконное славянское слово, образованное от глагола брать так же, как знак от знать. Правда, здесь также возможно заимствование, но «внутриславянское» (из старославянского языка).
В древнерусском языке и в диалектах современного русского языка мы можем встретить слово болóнья (и болóнье) ‘заливной луг’, этимологически родственное слову болото. Но вот в 60-е годы XX века в русском языке появилось новое слово болонья ‘вид плаща’ — что буквально на наших глазах привело к появлению омонимии в диалектах русского языка.
Другой возможный случай представляют собой омонимы, возникшие в результате калькирования. Английское слово knot [нот] ‘узел’ приобрело в языке моряков значение меры скорости. Под влиянием английского языка в русском языке также слово узел приобрело его второе значение. Иначе говоря, омонимия (узел веревки и yзел — мера скорости) возникла в русском языке в результате калькирования английского слова knot в его втором значении.
Омонимия может возникнуть также в результате фонетических изменений, которые приводят к тому, что фонетический облик одного слова, изменившись, совпадает с другим, которое не связано с ним этимологически. Возьмём в качестве примера русские глаголы жать (жму) и жать (жну). Здесь совпадение в неопределённой форме (жать) — вторичного происхождения. В одном случае жать возникло из *gem-ti, а в другом — из *gen-ti. Праславяиское — em- и — en- изменилось в «юс малый» (ѧ), который закономерно дал в обоих случаях а с изменением предшествующего *g в ж. Кстати, как показывают родственные индоевропейские языки, начальное *g (→ ж-) у обоих глаголов — также различного происхождения: в одном случае (жму) — это индоевропейское *g-, а в другом (жну) — *gh-.
Но самый трудный случай омонимии и самый важный для этимологии — это омонимия, возникающая па базе многозначности слова (полисемии). Очень часто разные значения одного и того же слова расходятся между собой столь далеко, что смысловая связь между этими значениями утрачивается и мы начинаем считать, что перед нами два самостоятельных слова, лишь случайно совпавших в своём звучании.
Искусство этимолога часто проявляется именно в том, что он находит то связующее звено, которое позволяет говорить об общности происхождения двух кажущихся омонимов, проливая тем самым свет на этимологию одного из них. Что, например, общего между глаголами пою (лошадь) и пою (песню)? Между тем О. Н. Трубачёв высказал остроумное предположение, что второе слово возникло на основе первого. Глагол пою ‘даю пить’ в языческих обрядах древних славян мог означать ‘совершаю возлияния’ (богам), то есть буквально: как бы ‘даю пить (богам)’ Эти религиозные возлияния сопровождались песнопениями, которые постепенно стали обозначаться тем же самым словом (отсюда: пою песню).
Рассмотренные нами случаи ассимиляции и диссимиляции, гаплологии и синкопы, метатезы, метафоры и омонимии обладают одним общим свойством: они отражают разного рода нерегулярные явления в языке. Эти явления (или точнее: их вероятность) нельзя заранее предусмотреть.
В то же время этимолого должен постоянно считаться с возможностью столкновения с одним из тех «рифов», рассмотрению которых и была посвящена настоящая глава.
Глава двадцать третья
Спорные этимологии
Откройте любой этимологический словарь русского языка — и вы убедитесь, что происхождение многих русских слов до сих пор остается неясным. Нередко авторы словарей прямо пишут об этом: «происхождение неясно» или «надёжной этимологии у слова нет».
В других случаях фактическое отсутствие какого бы то ни было объяснения скрывается за внушительным перечнем славянских или индоевропейских соответствий, которые, однако, мало что объясняют и в свою очередь нуждаются в этимологическом истолковании.
Наконец, такие определения, как «восточнославянское» или «общеславянское индоевропейского происхождения», если они не сопровождаются конкретным этимологическим анализом, как правило, не проясняют вопроса о происхождении интересующего нас слова.
Во многих случаях, особенно в подробных этимологических словарях А. Г. Преображенского и М. Фасмера, приводится не одно, а два или несколько различных объяснений, касающихся этимологии слова. При этом сам автор словаря иногда воздерживается от того, чтобы отдать предпочтение одному из объяснений, а в некоторых случаях даже пишет, что ни одно из них не может быть признано удовлетворительным.
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей…
А. С. Пушкин
Можно ли считать, что отсутствие полной очевидности и определенности в решении многих этимологических вопросов является недостатком этимологической науки? В известном смысле — да. Чем меньше в науке остаётся «белых пятен», тем, следовательно, дальше шагнула она в своём поступательном движении вперёд. Но эти «белые пятна» не могут исчезнуть окончательно. Если всё станет совершенно очевидным и ясным, то науке просто нечего будет делать. А до тех пор, пока существуют непознанные области, учёные будут выдвигать различные — подчас противоречащие друг другу — гипотезы. Вспомните хотя бы, сколько самых разнообразных гипотез было в своё время предложено по вопросу о таинственных «каналах» на Марсе или о структуре лунной поверхности!
Наука в своём развитии не раз опровергала самые, казалось бы, неоспоримые и очевидные истины. Разве не представляется совершенно «очевидным» факт движения Солнца по небесному своду? В течение многих тысячелетий человек считал, что Солнце вращается вокруг Земли. Эти древние представления нашли своё отражение в самых различных языках земного шара. Мы до сих пор говорим о том, что Солнце восходит и заходит, хотя давно уже знаем, что не Солнце движется вокруг Земли, а, наоборот, Земля вращается вокруг Солнца.
Хорошо известно, что нет ничего обманчивее кажущейся очевидности. Многие великие научные открытия начинались с того, что самые общепризнанные и, казалось бы, очевидные факты подвергались сомнению и анализировались под критическим углом зрения. Гелиоцентрическая система мира, которую научно обосновал великий польский астроном Н. Коперник, могла появиться только в результате полного отрешения от привычных представлений о неподвижности Земли и о движении Солнца и звёзд по небесному своду.
