Я достаточно рассуждал на тему «Чему будем их учить?». Настало время рассмотреть, пусть очень кратко, другой существенный вопрос:
ПРАВИЛЬНО ИЛИ ХОРОШО?
А в самом деле, как же хотелось бы вам, чтобы ваши дети начали говорить: правильно или хорошо?
Общераспространено мнение: говорить хорошо и значит говорить правильно. Это — ошибка. Можно говорить абсолютно правильно, но вовсе не хорошо. Можно говорить очень хорошо и далеко не правильно. Два определения могут как бы накладываться друг на друга, но не заменять одно другое. Помните, у Пушкина?
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю…
Да, это — шутка, но очень глубокомысленная; тем более значительна она под пером верховного мастера языка русского. Видно, в самих понятиях «хорошей» и «правильной» речи кроется какая-то недоговоренность.
Чем же одно понятие отличается от другого?
Возьмем искусственный пример: вообразите, что любящая мать шепчет своему малышу: «Дорогой мой сын Игорь! Я не сомневаюсь, что ты не в состоянии оценить всю силу моей любви к тебе, но знай, что она не имеет пределов и что, рассуждая по справедливости, ты должен отвечать на нее примерно таким же по силе чувством!»
Вы навряд ли сумеете указать на какую-нибудь грубую ошибку в построении этой речи. Она безукоризненна с точки зрения правильности. Но думаете ли вы, что она уместна в данной ситуации, полагаете ли, что мальчуган прослезится, услышав эти слова, или сторонний слушатель скажет: «Боже мой, что за нежная мать!»
Нет и нет! И если к вам самому обратится примерно с такими же словами ваша любимая дочка, вы испугаетесь: «Что за чудовище я породила! Это же чиновник какой-то, а не любящее существо!» А вот слыша, как юная мама, тиская в восторге своего младенца, бормочет ему что-то совершенно нечленораздельное: «У-пу-пу-пу-сеночек мой… Ты мое золотеночко! Я тебя сейчас — ам-ням-ням… Ну посмей только, не полюби меня, когда вырастешь! Убью тогда, растерзаю тогда, маленькая негодница!» — вы не поставите говорящей (бормочущей, воркующей) в упрек ни того, что ее «речь» изобилует недоговоренностями, путаницей в роде существительных (одно и то же существо оказывается и «негодницей», и «пу-пусеночком», и «золотеночком» — всех трех родов!), нелогичностью… Вы все равно сочтете это обращение к малютке лучшим, более уместным, вызывающим больше чувств, хотя, возможно, и сообщающим меньше логических мыслей, менее «информативным».
Речь неправильная оказывается лучше правильной? Да, это так, и притом я привел вам тут далеко не самый удачный из образчиков эмоционально насыщенного, пылкого, образного обращения.
Предоставляю вам самим почитать сборники писем великих людей, в которых приводятся образцы их любовной переписки. Если вы припомните те примеры «объяснений в любви», которые вам приходилось либо читать в романах, а может быть, и слышать самим, наверняка вы признаете лучшими из них самые беспорядочные, с кое-как набросанными предложениями, с недоговоренными в спешке словами, с повторениями и перебоями — истинные «словесные смерчи», от которых на долгие годы остается в душе и памяти горячий след. И, позвольте надеяться, вы не придете в восхищение от приглаженных «предложений руки и сердца»:
«Глубокоуважаемая Галина Валериановна! Я осмелюсь предложить Вам вступить со мною в законный брак. Я решаюсь сделать Вам это предложение лишь после основательного обдумывания, и, полагаю, оно является окончательным и бесповоротным…»
Все это может показаться вам не вполне серьезным: ведь когда еще вашему воспитаннику придется сочинять любовные послания?! Да этот жанр и вообще занимает не так уж много места в речевой деятельности человека.
Увы! «Избыточная правильность» человеческой речи способна приносить огорчения и в более частых и серьезных ситуациях нашей жизни.
Наши писатели неоднократно использовали утрированно-правильную русскую речь для характеристики персонажей-иностранцев. Перечитывая «Обломова», обратите внимание на чрезмерную правильность речи русского немца Штольца. Штольц говорит, как пишет. Построение его фраз много правильнее и четче, чем у всех остальных персонажей «Обломова», и доведись вам встретить такого человека в жизни, вы, вероятно, довольно легко заподозрили бы в нем «нерусского» вопреки его стремлению казаться стопроцентным русаком.
«Арагон говорит по-русски, он изучает наш язык. Ему не всегда удается найти нужное слово… но в конце концов вспоминает подходящее выражение и с удовольствием… произносит его, старательно соблюдая грамматические и синтаксические правила» — так рассказывает о своей встрече с французским поэтом-коммунистом журналист Юрий Жуков.
Поразмыслите надо всем этим, и вы убедитесь, что живую речь русского человека от речи иностранца отличает не «старательное соблюдение грамматических и синтаксических правил», а нечто совершенно иное.
ЧТО ЖЕ ТАКОЕ «ХОРОШО» И ЧТО ТАКОЕ «ПРАВИЛЬНО»?
Ну, на вторую часть этого вопроса, собственно, нечего и отвечать: это речь, построенная по тем грамматическим и синтаксическим правилам, каким нас обучают в школе.
Можно добавить: это речь, с которой еще задолго до школы знакомится каждый ребенок, родившийся в правильно говорящей на родном языке семье; в дальнейшем, в школе, он должен будет только осознать, в чем заключается ее правильность.
Скажу еще: это речь, основной задачей которой является передать слушающему ту или иную информацию, некоторую совокупность понятий, мысль. Она прежде всего должна ознакомить «второе лицо» с рядом фактов, с предметами и явлениями по возможности так, как они и впрямь существуют или происходят.
Вчера была жаркая погода.
В зоопарке родился маленький жираф.
Если же кто-либо выразится так:
«Да будь она трижды проклята, эта вчерашняя жарища!»
или:
«Плевать я хотел на дурацкую живность, которая невесть для чего поминутно появляется на свет во всяких там зоосадах!»
Это будут высказывания, основным свойством которых придется признать уже не их «правильность» или «неправильность», а их «эмоциональный заряд», напор чувств, выражаемый ими и предназначенный для того, чтобы «заразить» собою слушателя или слушателей. Логическая последовательность, строгая точность сообщаемого отступают тут на второй план; на первый выходит «отношение говорящего» к тем фактам и событиям, о которых идет речь.
Признаться, я хотел бы как можно меньше прибегать тут к примерам, взятым из литературы, вероятно, лишь небольшая часть моих читателей мечтает сделать своих детей литераторами. Однако от времени до времени таких примеров не избежать: ведь процитировать «устную речь» почти невозможно.
Вот описание явления «Сумерки», почерпнутое из одного учебника метеорологии:
«В наших широтах день сменяется ночью не мгновенно (или почти мгновенно), как то имеет место у экватора, а лишь постепенно. Летнее солнце, отлого и неглубоко опустившись ниже линии горизонта, продолжает освещать землю лучами, отражающимися от высоких слоев атмосферы. Над землею зарождаются турбулентные потоки воздуха, которые создают неожиданные чередования волн сухого тепла и влажной прохлады на перегибах местности. На западе долго не угасает яркая и широкая полоса зари, а напластование воздушных слоев разной плотности вызывает порою своеобразные акустические и оптические явления в медленно остывающем приземном пространстве».
Точно ли описаны летние сумерки? Да, пожалуй, с протокольной точностью. И с языковой точки зрения правильно.
А теперь прочтите двенадцать строк великого мастера лирического пейзажа А. А. Фета. Стихотворение названо «Вечер», но описываются в нем те же сумерки:
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу…
Далеко в полумраке лучами
Убегает на запад река;
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.
На пригорке — то сыро, то жарко,
Вздохи дня есть в дыханье ночном,
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.
Можно ли речь поэта в этих трех четверостишиях определить как правильную? Опасаюсь, что нет.
Возьмите четыре начальных глагола-сказуемых в четырех первых предложениях-строках. Для них не имеется ни одного подлежащего, причем это не обычные «неполные предложения» типа «смеркается» или «морозит»: поэт просто не счел нужным говорить, что «звучало», что «звенело», что «светилось» в вечернем воздухе. Он счел, что отсутствие подлежащих лучше и ярче передаст впечатление таинственности, возникшее у него при переживании теплого летнего вечера.
