Самарий Великовский - Грани «несчастного сознания». Театр, проза, философская эссеистика, эстетика Альбера Камю

Ознакомительная версия.

77

А его устами во многом и сам Камю. Еще в 1948 году, в статье «Свидетели свободы», он писал о замене в XX столетии терпимого обмена мнениями их навязыванием, когда поборники каждой из враждующих сторон совершенно глухи к доводам соперников и при случае норовят прибегнуть для вящей убедительности к кулачной расправе: «Официальная история издавна была историей преступлений. Каин не сегодня убил Авеля. Но сегодня Каин убивает Авеля от имени логики и после требует себе Орден Почетного легиона… В нашей цивилизации убийство и насилие сделались институтами. Почти везде палачи уже уселись в министерских креслах… Несчастье в том, что мы живем во времена торжествующих фашистских идеологий, достаточно уверенных в себе, в своей неумной правоте и недалекой истине, чтобы усматривать спасение мира в собственном господстве» (II, 400–401). Позже это на разные лады варьируемое суждение стало одним из сквозных лейтмотивов публицистики Камю пятидесятых годов.

Sartre Jean-Paul. Réponse à Albert Camus. Situations IV. P., 1964, pp. 91–92.

Одним из них может служить уже упоминавшееся предисловие к сочинениям Мартен дю Гара. Вопреки сложившимся взглядам, Камю считает подлинным героем «Семьи Тибо» не мятежного Жака, а его старшего брата, обретающего к концу раскованность и великодушную умудренность. В Жаке Камю настораживает жажда правоты во что бы то ни стало, чересчур страстный вызов заблуждениям окружающих, упрямство обладателя одинокой истины, террористически навязывающего ее всем остальным, бесплодие и безжизненность его одержимости некоей неземной «чистотой» – словом, недобрая ригористическая праведность, не чуждая и самому Камю, особенно в те годы.

Quillot Roger. Le monde ambigu. – «Preuves», 1960, № 110, pp. 33–34.

Mounier Emmanuel. L’Espoir des désespérés, p. 69.

Статья 1943 года об эссе Бриса Парена «Философия выражения». Она близка к «Письмам к немецкому другу» и составляет как бы эстетическое ответвление тогдашних усилий Камю отсечь от своей философии абсурда напрашивающиеся ницшеанские выводы и, наоборот, сделать ее предпосылкой для утверждения этики неукоснительного долга личности перед «другими».

Robbe-Grillet Alain. Pour un nouveau roman. P., 1969, p. 23.

«В сущности, “Посторонний” – уже антироман» – это замечание одного из самых серьезных английских знатоков творчества Камю, пожалуй, чересчур категорично, но и не лишено некоторых оснований (Cruickshank John. Albert Camus and Literature of Revolt. Lnd., 1959, p. 148).

Последнее, кстати, и вызвало неудовольствие Роб-Грийе, который, находя в «Постороннем» множество для себя привлекательного, вместе с тем досадовал на вложенное в повесть «трагическое истолкование мира, в котором я живу», – его раздражала не столько трагическая окраска этого толкования, сколько тот факт, что оно вообще было (Robbe-Grillet Alain. Nature, Humanisme, Tragédie. – NNRF, 1958, № 70, p. 590).

В ту пору даже Сартр при всей своей тяге к перехлестам тем не менее щадил искусство: в повести «Тошнота» герой, постигнув отталкивающе вязкую чуждость всего окружающего и свою приговоренность к свободе во вселенной, которая случайна, не имеет оправданий ни здесь, ни свыше, в конце концов обретал надежду «спастись» от преходящего «существования, падающего от одного настоящего момента к другому, без прошлого и будущего», надежду «смыть с себя грех» никчемности, «найти себе оправдание», занявшись писательством и постаравшись создать нечто прочное, всегда остающееся «молодым и твердым, точно неумолимый свидетель», нужное ему самому и другим (Sartre Jean-Paul. La Nausée. P., 1938, pp. 240–243).

У французского слова embarqué по сравнению с близким ему engagé сильнее семантический оттенок невольности и тягостности вовлечения в какое-то нежелательное предприятие, сомнительную затею, неприятное дело.

В музыке, поэзии, живописи, скульптуре – тоже, особенно в последней, «самом великом и самом честолюбивом из всех искусств», поскольку она «упорно стремится закрепить в трех измерениях ускользающе-изменчивое тело человека, свести беспорядок жестов к единству великого стиля. Скульптура не отвергает подобия, в котором она, наоборот, весьма нуждается. И она и не ищет его в первую очередь… Ее задача не в том, чтобы подражать, но стилизовать, схватывать в значимом выражении мимолетную ярость тел и бесконечное мелькание поз. И лишь тогда воздвигаются над входом в шумные наши обиталища модели, типы, неподвижные совершенства, которые на миг успокаивают беспрерывную лихорадку людскую. Любовник, обманувшийся в любви, может тогда кружить около древнегреческих изваяний, дабы уловить то, что в теле и лице женщины не подверглось упадку» (II, 660).

Malraux André. Les Voix du Silence. P., 1951, p. 637.

Ibid, p. 318.

Malraux André. Le Musée imaginaire de la sculpture mondiale, I: Le statuaire. P., 1952, p. 45.

Malraux André. Entretien. – «Arts», 30 nov. 1951.

«Первая цивилизация, способная овладеть всей землей, но не способная построить ни свои храмы, ни свои гробницы», – таков, по Мальро, XX век (Malraux André. Antimémoires. P., 1967, p. 11).

Malraux André. L’Homme et le Fantôme. – «Express», 21 mai 1955, p. 15.

Мотылева Т. Зарубежный роман сегодня. М., 1966 стр. 124; Верцман Я. Е. Проблемы художественного познания. М., 1967, стр. 289.

Ознакомительная версия.