Ознакомительная версия.
Необыкновенная красота Пушкиной поразила все петербургское общество. «Моя невестка, – сообщала сестра поэта Ольга, – женщина наиболее здесь модная. Она вращается в самом высшем свете, и говорят вообще, что она – первая красавица; ее прозвали Психеей».
Балы требовали денег, домашняя жизнь – тоже. В ноябре 1831 года поэт поступает на службу в министерство иностранных дел и получает разрешение работать в архивах – царь поручил Пушкину написать историю Петра Великого. Однако жалованье составило всего 5000 рублей в год. С творчеством у поэта не ладилось. Хроническое безденежье стало преследовать Пушкина вплоть до самой последней минуты его жизни.
«С первого года женитьбы Пушкин узнал нужду, – вспоминает Н. М. Смирнов, – и хотя никто из самых близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании омрачало часто его лицо. Домашние нужды имели большое влияние на нрав его. Вспоминаю, как он, придя к нам, ходил печально по комнате, надув губы и опустив руки в карманы широких панталон, и уныло повторял: “грустно! тоска!” Шутка, острое слово оживляли его электрическою искрою; он громко захохочет и обнаружит ряд белых, прекрасных зубов, которые с толстыми губами были в нем остатками полуарабского происхождения. И вдруг снова, став к камину, шевеля что-нибудь в своих широких карманах, запоет протяжно: “грустно! тоска!” Я уверен, что беспокойствия о будущей судьбе семейства, долги и вечные заботы о существовании были главною причиною той раздражительности, которую он показал в происшествиях, бывших причиною его смерти».
Зимой 1831 года Пушкин съездил в Москву, чтобы поправить свои денежные дела. Н. Языков писал брату: «Между нами будет сказано, Пушкин приезжал сюда по делам не чисто литературным, или вернее сказать, не за делом, а для картежных сделок, и находился в обществе самом мерзком: между щелкоперами, плутами и обдиралами. Это всегда с ним бывает в Москве. В Петербурге он живет опрятнее».
Пушкину вечно не хватало денег, но причина заключалась не в том, что Натали неумело вела хозяйство и что много средств уходило на туалеты. Сама Наталья Николаевна вспоминала о первых годах супружеской жизни – бывало после редкого выигрыша (а Пушкин чаще проигрывал) или крупной литературной получки, в доме появляется все в изобилии, деньги тратятся без удержу и расчета. Муж старался на только исполнить, но и предугадать все ее желания. Минуты эти были скоротечны и сменялись полным безденежьем. А сам поэт думал об этом так:
«Кружусь в свете, – пишет он Нащокину, – жена моя в большой моде, – все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения…»
«Пушкина нигде не встретишь, как только на балах», – сообщает Н. В. Гоголь, а Плетнев, хороший друг поэта, говорил как-то Жуковскому, что Пушкин «вечером возит жену свою по балам, не столько для ее потехи, сколько для собственной». Друзья поэта замечали, что Пушкин целиком отдался во власть прихотей своей жены. Влюбленный в ее красоту, скромность и невинность, поэт замечал, что светская жизнь втягивает Натали, а ее успехи обязывают его прилагать максимум усилий для обеспечения этого положения. Иногда он с добродушной иронией писал жене: «Какие вы помощницы или работницы? Вы работаете только ножками на балах и помогаете мужьям мотать… Вы, бабы, не понимаете счастья независимости и готовы закабалить себя навеки, чтобы только сказали про вас: “Hier madam une telle eteit decidement la plus belle et la mieux mise du bal”. (Вчера на балу госпожа такая-то была решительно красивее всех и была одета лучше всех)…»
Пушкин постоянно находился в депрессивном состоянии. Постоянные заботы о семье занимали его мысли – где достать денег, как разделаться с долгами, бросить ли службу, как вырвать жену из великосветской суеты. «Дай бог, – пишет поэт в 1834 году, – плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином!»
Вкусив прелесть балов с их блеском, красочностью, шумным весельем, общением со знаменитостями, и, даже, легким светским флиртом, Натали уже не могла отказаться от них. Как следствие такой активной светской жизни – «кокетничание» с офицерами, некоторая легкомысленность, пусть даже и наигранная. Но она страшно раздражала Пушкина. Африканская кровь давала о себе знать. Поэт был ревнив как Отелло. Он строго запретил принимать кого-либо из мужчин в его отсутствие или когда он удалялся в свой кабинет. Даже для самых близких друзей своих он не допускал исключения. Натали, воспитанная в беспрекословном подчинении, это запрет никогда не нарушала. Однажды в отсутствие мужа Наталья Николаевна принимает своего дальнего родственника, полковника лейб-гвардии гусарского полка Ф. И. Мусина-Пушкина. Узнав об этом, поэт делает жене выговор:
«Нехорошо только, что ты пускаешься в разные кокетства, – пишет Пушкин жене 27 сентября 1832 года, – принимать Пушкина тебе не следовало, во-первых, потому, что при мне он у нас ни разу не был, а во-вторых, хоть я в тебе и уверен, но не должно давать свету повод к сплетням».
«Смотри, женка. Того и гляди, избалуешься без меня, – полушутливо, полусерьезно предупреждает поэт Натали в 1833 году, – забудешь меня – искокетничаешься. Одна надежда на бога и на тетку. Авось сохранят тебя от искушений рассеянности».
«Не мешай мне, не стращай меня, – пишет поэт из Болдина в 1833 году, – будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с царем, ни с женихом княжны Любы».
«Повторяю тебе помягче, – наставляет Пушкин жену на путь истинный из поэтического Болдина, – что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего».
И так постоянно: «Ты кругом виновата… кокетничаешь со всем дипломатическим корпусом». «Не кокетничай с Соболевским…»
Однако Натали была искренна в своем поведении и своих признаниях мужу. Она, видимо, по простоте душевной рассказывала ему о своих победах, которыми гордилась, как и любая другая светская дама. Пушкин, особенно в первые годы жизни, менторски наставлял свою молодую жену, обучал ее приличному поведению в свете, но, как всегда, довольно неприличными словами и непристойными сравнениями. В его письмах к жене странным образом сочетались трогательная нежность и цинические выражения. Вот его письмо от 30 октября 1833 года. «Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой бегают кобели, подняв хвост трубочкой и вынюхивая задницу; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот и вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи найдутся…
Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что подробно и откровенно описываешь свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; только не загуливай, да меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидеть тебя причесанную a la Ninon; ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой курве не подумала и не переняла у ней прическу? Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкие не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московскою барышнею, все, что не comme il faut, все, что vulgar…»
Натали была простой, милой, честной, но выросшей в обстановке религиозного и жесткого воспитания девушкой. Светской образованности, которой блистали Долли Фикельмон, А. Смирнова-Россет или Софи Карамзина, у Наташи не было, литературных увлечений тоже. Поэтому ее и привлекали простые удовольствия – танцы, всеобщее обожание, тем более что частые беременности и заботы о семье не вносили в ее жизнь разнообразия. С детской наивностью она веселится и встречает ухаживания мужчин как дань ее красоте. Пушкин, как опытный совратитель, знает, что скрывается под «ухаживаниями» светских «ловеласов». Но напрасно поэт так настойчиво и грубо распекает свою жену, и притом любимую, за ее «победы». Ведь в действительности она всегда оставалась верна своему мужу.
С первого дня появления молодой четы в свете каждый неловкий шаг молодой женщины давал повод к сплетням. Попав в высшее общество, Натали поначалу допускала небольшие промахи в поведении с точки зрения строго соблюдавшихся правил «света». Вот этого-то и опасался самолюбивый и гордый поэт. Именно мнение света и беспокоило его. П. Е. Щеголев в книге «Дуэль и смерть Пушкина» писал по этому поводу: «В кокетстве раздражала Пушкина больше всего общественная, так сказать, сторона его. Интимная же сторона, боязнь быть “кокю” (рогоносцем) не волновала так Пушкина». Поэт хотел видеть в Натали свой «инцестуальный» романтический идеал замужней женщины, тот идеал, который поэт воплотил в образе Татьяны:
Ознакомительная версия.
