В основу его собственного описания эльфов легли совсем другие характеристики. Эльфы подразделялись на разные категории не по цвету (черному, белому или «тусклому»), а по их истории. Эльфы Света — это те, которые «видели Свет» Двух Древ Валинора, что был до прихода Луны и Солнца, Древ Амана, Бессмертных Земель на Западе, а Cумеречными Эльфами стали те из них, которые отказались уходить и остались в Средиземье, куда многие из Эльфов Света все же вернулись, когда стали изгнанниками или изгоями. Сумеречные Эльфы, оставшиеся в лесах Белерианда, разумеется, были также прозваны Лесными Эльфами. А что касается их связи с гномами, то эти два народа у Толкина очень четко различаются и никогда не смешиваются между собой, хотя известны и случаи их сотрудничества. Эльфы могут жить под землей и даже в знак уважения получать гномьи имена, как, например, это произошло с Финродом Фелагундом (в переводе с гномьего языка felak-gundu означает «Владыка Пещер»). Нет ничего удивительного в том, что со временем воспоминания становились все более туманными, и люди уже не могли с уверенностью утверждать, кем был тот или иной герой — эльфом или гномом — и в чем заключались различия между ними.
Главная задача труда Толкина всегда состояла в том, чтобы «сберечь свидетельства» и защитить древние источники знаний от обвинений в невнятности или глупости, что весьма свойственно нашим торопливым современникам. К тому же в процессе сохранения свидетельств родилась целая история — в данном случае полная хитросплетений сага о скитаниях, расставаниях и воссоединениях эльфийских народов, которая вскользь упоминается в главе 8 «Хоббита»:
Ведь большинство из них [лесных эльфов], в том числе их родственники с гор и холмов, происходили от древних племен, не посещавших славного Волшебного царства. А вот солнечные эльфы, морские эльфы и подземные эльфы жили и воспитывались в том царстве годами, становясь все прекраснее, мудрее и ученее, и потом, возвратившись в Большой Мир, свое колдовское искусство употребляли на сотворение невиданной красоты. Лесные эльфы иногда появлялись в сумерках, в промежутках между заходом солнца и восходом луны, но предпочитали ночь и звезды. Они бродили по густым лесам, каких в наше время совсем не осталось[98].
Две менее очевидных особенности «Сильмариллиона» касаются языка и национальной принадлежности. Толкин неоднократно заявлял со всей настойчивостью и, возможно, слегка оправдываясь (потому что университетское начальство наверняка считало, что написание детских сказок отвлекает его от настоящей, то есть научной и преподавательской работы), что весь его труд был «вдохновлен в основе своей лингвистикой» (курсив Толкина). И хотя «университетское начальство» могло считать его сочинительство обычным и до известной степени простительным хобби, сам Толкин говорил о нем, что «на самом деле никакое это не „хобби“, если „хобби“ — это нечто, не имеющее никакого отношения к основному занятию и выбранное в качестве своего рода отдушины». Напротив, «в основании его — придумывание языков. Скорее „истории“ сочинялись для того, чтобы создать мир для языков, нежели наоборот» (см. «Письма», № 165). Соответственно, можно утверждать, что главным побудительным мотивом для написания «Сильмариллиона» и всех последующих текстов стало придумывание эльфийских языков — квенья (эльфийского аналога латыни, то есть наречия Эльфов Света) и синдарина (наречия Лесных Эльфов Белерианда). Еще ближе к истине было бы предположение о том, что самой главной причиной стало стремление Толкина исследовать связи между этими двумя языками, включая все нюансы расхождений в фонетике и семантике, в результате которых от одного эльфийского праязыка произошли два других, причем настолько непохожих, что их носители уже не понимали друг друга. Толкина интересовала и вся история разделения и различий в укладе, отраженная в этих изменениях. (Наиболее широко этот вопрос обсуждается на веб-сайте Карла Хостеттера, см. «Библиографию».)
Подобные языковые метаморфозы представляли для Толкина наибольший профессиональный интерес, причем ничуть не в меньшей степени, чем изменения, произошедшие, например, с германскими и скандинавскими языками и английским языком — побегами, выросшими из одного общего праязыка, единственным сохранившимся напоминанием о котором, скорее всего, могут служить лишь древнескандинавские рунические памятники. Сам Толкин высказывал предположение о том, что связь, существующая между квенья и синдарином, больше всего напоминает родство между латынью и валлийским языком, хотя сегодня, вероятно, на планете нет ни одного человека, обладающего должным уровнем знаний, чтобы оценить эту версию.
Впрочем, какими бы мудреными ни казались лингвистические изыскания Толкина, он мог с уверенностью заявлять — что неоднократно и делал в своих последних лекциях — о том, что он доказал этот тезис если не с помощью аргументов, то путем наглядной демонстрации: история, в основу которой легло увлечение писателя лингвистикой, приобрела множество поклонников даже среди тех, кому не было никакого дела до разных языков или кто до той поры не подозревал, что языки могут быть настолько интересными.
Взгляды Толкина на вопросы национальной принадлежности могут показаться еще более своеобразными, невзирая на всю их логичность и четкость. Фамилия Толкин имеет немецкое происхождение, о чем самому Толкину было прекрасно известно, и представляет собой искаженное написание немецкого слова tollkühn (безрассудно смелый). По его собственным словам, он «куда в большей степени — Саффилд (семейство родом из Ившема, что в Вустершире)» и ничуть не отличается от своих предков, которые были «самыми что ни на есть англичанами (не британцами)».
Проблема тут заключается в том — и Толкин понимал это как никто другой, — что после завоевания Англии норманнами и последующего доминирования французской культуры и латыни от исконно английских традиций ничего — или почти ничего — не осталось. Когда братья Якоб и Вильгельм Гримм занялись изучением детских сказок XIX века в поисках следов древнего культурного наследия своей страны, им удалось собрать весьма богатый материал. То же можно сказать и об их последователях, которые изучали старинный фольклор на гэльском, ирландском и валлийском языках. Однако английский язык, став основным языком Британских островов и получив широкое распространение во всем мире, превратился в язык международного и межкультурного общения, язык образованных людей, у которых нет времени на глупости и детские сказки. В результате ему не помогло даже то, что обращенные в христианство англичане очень рано обучились грамоте: исконно английские традиции практически сошли на нет. И если валлийцы продолжали рассказывать легенды о короле Артуре, то в Англии не сохранилось (почти) никаких народных историй о Хенгисте и Хорсе: среди всех сборников сказок XIX века английские можно отнести к числу наиболее бедных.
Таким образом, одна из тех задач, которые поставил перед собой Толкин (и тут полезно вспомнить, что его первое полноценное литературное произведение носило название «Книга утраченных сказаний»), заключалась в том, чтобы обратить этот процесс исчезновения традиционной английской культуры вспять и вернуть Англии утраченное богатство старинных легенд, каким она когда-то наверняка обладала. Более подробная дискуссия Карла Хостеттера и Ардена Смита, посвященная этому проекту Толкина, приводится в сборнике материалов Конференции в честь столетнего юбилея Дж. Р. Р. Толкина (Centenary Conference Proceedings), но в целом можно резюмировать, что именно поэтому Толкин и приложил так много усилий для написания «Анналов Белерианда» и части «Анналов Валинора» на древнеанглийском. Он хотел таким образом установить связь между воображаемым далеким прошлым и самым началом английской истории. В каком-то смысле эта задача сродни придумыванию загадки на древнеанглийском языке в качестве воссоздания предтечи современных детских потешек (см. выше стр. 86), только гораздо масштабнее.
В первых редакциях «Сильмариллиона» повествование велось от лица «англосакса», то есть одного из первых англичан, который случайно оказался в мире эльфов и узнал об эльфийской истории из их собственных рассказов. Этот человек по имени Эриол, или Эльфвине, таким образом, смог лично прикоснуться к «истинным волшебным традициям» («Книга утраченных сказаний. Часть II»), а не к тем искаженным историям, которые пересказывают другие народы. Кропотливые попытки Толкина развить эту идею более подробно освещаются в недавней статье Верлин Флигер под названием «По следам Эльфвине» (The Footsteps of Ælfwine), вошедшей в сборник «„Легендариум“ Толкина».
