Ознакомительная версия.
В основе учения Соссюра о языке ведущее место занимали две системы координат: социальное/индивидуальное и потенциальное/реальное. Язык существует в коллективе в форме отпечатков, имеющихся в каждом мозгу. Это социальный код, образующий необходимое средство для речевой деятельности. Речь в отличие от языка индивидуальна, это та область, в которой целиком распоряжается индивид и которая представляет собой акт воли и сознания отдельного человека. Речь в понимании Соссюра – это сложное явление, складывающееся из реализации означающего при помощи голоса, из реализации означаемого в соответствии с ситуацией и из конструирования фраз [Godel 1957: 154]. Однако проблемы функционирования языковой системы в концепции Соссюра не получили конкретного освещения.
Учение о языке и речи привело Соссюра к выделению двух достаточно самостоятельных частей науки о языке – лингвистики языка и лингвистики речи . Подчеркивая, что та часть, которая имеет своим предметом язык, является основной, Соссюр в то же время не умалял важности изучения языка в коммуникации: «Объект лингвистики – это речевая деятельность либо в ее различных проявлениях, либо в виде общих законов, которые могут быть выведены лишь из ее особых форм» [Godel 1957: 179]. Сеше особо подчеркивал, что Соссюр имел в виду необходимость дополнить теорию языка теорией речи, а об этом часто забывают, когда комментируют его учение [Sechehaye 1930: 365] [2] . К сожалению, сам Соссюр не успел развить эту тему, но можно сказать, что лингвистика речи получила развитие в работах представителей Женевской школы.
В Женевской школе соотношение потенциального и реализованного, лежащее наряду с социальным и индивидуальным в основе системы категорий Соссюра, было переформулировано в соотношение виртуального и актуального.
Проблемы функционирования языковой системы, намеченные Соссюром, получили развитие в учении Ш. Балли и С. Карцевского об актуализации языковых знаков.
Еще в 1-ом курсе лекций Соссюр отмечал двусторонний характер связи между языком и речью [3] . Он неоднократно подчеркивал, что все изменения начинаются в речи, а когда новая форма начинает применяться в коллективе, она становится фактом языка, т. е. входит в систему. Однако из всех вопросов проблема соотношения языка и речи в связи с разграничением синхронии и диахронии является у Соссюра наименее ясной из-за того, что совершенно неразработанной осталась лингвистика речи [Слюсарева 1975: 88]. Методологическое решение этой сложной проблемы было намечено А. Сеше. По мнению Сеше, все вопросы, связанные с обусловленностью существования и эволюции языка психологическими, социальными и биологическими факторами, относятся к «лингвистике речи». Завершенная лингвистическая концепция, подчеркивал Сеше, должна принимать во внимание как язык, так и речь [Sechehaye 1930].
Одним из основных положений лингвистической теории Ф. де Соссюра, прочно вошедшим в проблематику исследований Женевской школы, является принцип произвольности лингвистического знака: «...связь, объединяющая означающее с означаемым, произвольна». Согласно Соссюру, «этот принцип подчиняет себе всю лингвистику языка, последствия его неисчислимы» [Engler 1967: 152]. Т. Де Мауро, комментируя учение Соссюра, называет принцип произвольности лингвистического знака центральным положением его теории [De Mauro 1972].
В качестве следствия общего положения о произвольности языкового знака Ф. де Соссюр рассматривал потенциальную возможность сдвига отношений между означаемым и означающим: «...оба элемента, объединенные в знаке, живут совершенно в небывалой степени обособленно...» [Соссюр 1977: 109].
Проблема произвольности в ее соотношении с мотивированностью и положение о подвижном характере отношений между означаемым и означающим получили развитие в трудах Ш. Балли и С. Карцевского.
Разграничивая область синхронии и диахронии и делая упор на синхронию, что вполне соответствует нормирующей традиции всего французского языкознания, Соссюр вместе с тем подчеркивал, что синхронный метод и метод диахронный взаимно связаны.
Вслед за своим учителем основатели Женевской лингвистической школы проводили различие между синхронической (статической) и диахронической (исторической) лингвистикой. «Мы проводим различие, – писал А. Сеше, – между изучением фактов языка в их статическом состоянии и изучением их эволюции...» [Sechehaye 1926: 219]. В совместном ответе на вопрос I международного лингвистического конгресса «Какие методы наиболее приемлемы для полного и практического описания грамматики какого-либо языка?» Ш. Балли и А. Сеше написали: «Система языка получает подлинное объяснение только в том случае, когда отдают себе отчет в том, как живая мысль оформляется средствами языка» [Bally, Sechehaye 1928: 48]. В то же время разграничение синхронии и диахронии женевские лингвисты рассматривали не как антиномию, а как категорию методики лингвистического исследования: «...задача статической лингвистики состоит не в том, чтобы охватить все факты языка, а в том, чтобы выделить из массы этих фактов то, что в той или иной степени соответствует абстрактному идеалу языкового состояния» [Ibid.: 66].
В соответствии с рекомендациями своего учителя [4] женевские лингвисты сосредоточили внимание на исследовании языка в синхронии как его реальном состоянии. Этим объясняется их пристальный интерес к фактам живого языка, разговорной речи, в частности к изучению функционирования языка в широком плане, и на этом пути они достигли выдающихся результатов не только в описании языковых явлений, но и в их объяснении. Напомним, что еще в 20-х гг. прошлого века выдающийся отечественный лингвист Е. Д. Поливанов указывал на объяснительную силу синхронных исследований: «...среди даваемых лингвистикой объяснений... языковых фактов найдутся такие, где привлекается только материал описательного языкознания, т. е. факты современного языкового состояния» [Поливанов 1928: 2].
Вопреки встречающемуся в лингвистической литературе мнению о представителях Женевской школы как об ортодоксальных синхронистах, в практике лингвистических исследований, развивая учение Соссюра о синхронии и диахронии, они проводили мысль о том, что для понимания современного состояния языка совершенно необходимо знать тенденции развития языка, обусловленные сложным взаимодействием элементов статики и динамики. Из этого положения исходил, в частности, С. Карцевский, считавший, что языковой знак в конкретной ситуации одновременно характеризуется как статичностью, так и динамичностью своих сторон. Учет динамики языковых явлений в статике выдвигался Карцевским как одно из требований к синхронному описанию языка [Карцевский 1925: 61 – 62]. Во многих своих работах он выходил за границы статического описания фактов и ставил вопрос о продуктивности грамматических категорий, динамике их внутреннего развития. Стремление учитывать элементы языковой динамики можно обнаружить и у других представителей Женевской школы. Через всю книгу Ш. Балли «Общая лингвистика и вопросы французского языка» проходит учение о «языковых тенденциях»: тенденция «к прогрессивному порядку слов», тенденция к «концентрации языковых знаков», тенденция к «статическому характеру выражения». В лингвистике организованной речи, разработанной А. Сеше, элементы синхронии, по существу, совмещаются с элементами диахронии. А. Фрей подверг резкой критике методику анализа американских дескриптивистов, исключающую учет явлений динамики в статике [Frei 1954a: 138 – 139]. В учении представителей Женевской школы о транспозиции последняя четко отграничена областью продуктивных явлений языка – не статическими отношениями, а непременно живыми и продуктивными связями языковых единиц.
Язык в соссюровском терминологическом смысле этого слова (langue) определяется как семиологическая система, код, без которого ни один акт словесной коммуникации не может быть полностью совершен. Язык, подчеркивали женевские лингвисты, одновременно установление и система значимостей .
Ф. де Соссюр выделил как достаточно самостоятельные сферы внутреннюю и внешнюю лингвистику. Задачей внутренней лингвистики является изучение языка как системы знаков, тогда как внешняя лингвистика занимается изучением тех отношений, которые связывают язык с духовной и материальной культурой, а также бытом общества, которому он принадлежит. Соссюр не отрицал, как иногда полагают, важности и значимости изучения проблематики, относящейся к внешней лингвистике. «Лишь при последнем анализе, – писал он в письме к А. Мейе, – когда раскрывается красочная сторона языка как принадлежащего некоторому народу со свойственными ему традициями, которая отличает его от всех прочих языков, вот только эта почти этнографическая сторона представляет интерес для меня...» [5]
В Женевской школе делается упор на рассмотрение языка как социального явления: «Язык есть социальное установление, и этот момент столь важен (Женевская и Французская школы выяснили это в достаточной степени), что им объясняется почти все в языке» [Карцевский 1928б: 25]. Настаивая на общественном характере языка, женевские лингвисты подчеркивали тесную связь языка с жизнью общества, которое пользуется этим языком: «...родной язык неразрывно связан с нашей жизнью, с жизнью общества и нации» [Балли 1955: 23]. Проблематика внешней лингвистики получила дальнейшее развитие в Женевской школе и выразилась, в частности, в разработке вопросов, вытекающих из связи теории языка с общественной языковой практикой.
Ознакомительная версия.
