Ознакомительная версия.
Особое место во всех традициях занимала семантика. Она привлекала к себе внимание прежде всего в двух связанных между собой аспектах. Во-первых, это этимология в указанном выше смысле, т. е. выявление правильного, неиспорченного облика слов и выяснение помогающих найти такой облик связей между словами. Этимологизирование во всех традициях поразительно сходно.
Во-вторых, многие традиции искали причинные связи в процессе именования, пытались выявить природные свойства предмета или явления, которые потребовали его назвать именно таким способом, использовать в слове с соответствующим значением те, а не другие звуки. Как и этимология, такие исследования были тесно связаны с представлением о своем языке как единственном, правильно отражающем природу вещей. Хорошо известен диалог Платона «Кратил», где его участники ведут спор о том, насколько имена людей и предметов отражают их природные свойства. Разные участники диалога высказывают как точку зрения о природной связи между названием и сущностью обозначаемого, так и обратное мнение об отсутствии такой связи. Диалог показывает, как в Древней Греции занимались этимологизированием и семантизированием; он также свидетельствует и о том, что не всех убеждали такие рассуждения. Мнение самого Платона на этот счет остается из диалога неясным, и исследователи спорят в связи с этим. Другой же крупнейший философ Древней Греции Аристотель прямо говорил о произвольности связи между звучанием и значением слова. Тем не менее точка зрения об их «естественной» связи (так называемая платоновская) существовала в Европе очень долго.
Подобные идеи существовали и в других традициях. На них были основаны упомянутые выше «исправления имен» в Китае (например, если правление императора было несчастливым, девиз правления объявлялся «неправильным» и изменялся). Самая изощренная методика выявления таких связей существовала у арабов, особенно у Ибн Джинни. Он исходил из того, что исконную связь с теми или иными понятиями имеют не отдельные звуки, а комбинации из двух или трех согласных независимо от их порядка. В связи с этим он пытался открыть семантические связи между словами, где в разном порядке имеются одни и те же корневые согласные. Японские же этимологи пытались выявить общее значение у каждой моры.
Каждый конкретный подход имел особенности, связанные, в частности, со строем изучаемого языка, однако во всех традициях считали, что имена даны вещам не случайно и что познавая значение слов, можно познать качества того, что ими обозначено. Такие исследования, иногда именуемые «большой семантикой», могли дополняться «малой семантикой»; изучением синонимии, перифразирования, отношений слов в словообразовательном гнезде и т. д.; тот же Ибн Джинни параллельно занимался «большой» и «малой» семантикой. Позднее «малая» семантика вошла в научную лингвистику, а «большая» (исключая отдельные ее компоненты типа анализа звукоподражаний) вместе с традиционной этимологией была отвергнута как ненаучная.
Фонетические исследования
Помимо уровня развития фонетики в разных традициях имелись различия в плане общего подхода к фонетическому исследованию, в частности, выделения главных и второстепенных фонетических единиц. Европейская традиция начиная с глубокой древности исходила из выделения в качестве первичных единиц очень небольшого количества минимальных элементарных звуков (или, по первоначальной терминологии, букв). Эти буквы также издавна делились на согласные и гласные, оба класса понимались как разные по свойствам, но однотипные сущности. Звуки могут объединяться в более протяженные единицы — слоги, причем порядок описания всегда — от звука к слогу, но не наоборот. Понятие слога столь же древнее, как и понятие звука, оба восходят к временам значительно более ранним, чем появление античной традиции. Однако описание слогов не было столь же исчерпывающим, как описание звуков: если все звуки перечисляются списком, то слоги не перечисляются, количество их неизвестно и нет правил, отделяющих слог от не-слога, хотя некоторые свойства слога известны. В связи с целями стихосложения в греческом языке, где были долгие и краткие гласные, также была выделена промежуточная между звуком и слогом единица — мора: слог с долгим гласным состоит из двух мор, слог с кратким гласным — из одной. Понятие моры не стало столь универсальным, как понятия звука и слога, и применяется в основном к древнегреческому и латинскому языкам.
В основном подобный подход сохранился в языкознании до наших дней. Современное понятие фонемы обобщает и уточняет традиционное понятие звука, сохраняя основные его принципиальные свойства. Этот подход показал в лингвистике XX в. свою универсальность, но его становление было тесно связано с типологическими особенностями древнегреческого и латинского языков. Здесь сочетаемость фонем сравнительно свободна, структура слога разнообразна и в связи с этим количество слогов очень велико и не поддается точному подсчету; нет жесткой зависимости между классом фонемы (согласный, гласный) и ее местом в структуре слова. Поэтому здесь использование звуков (фонем) в качестве исходных единиц описания, рассмотрение гласных и согласных на одном уровне исследования и отсутствие попыток пересчитать возможные или реальные слоги было вполне естественным. Сравнительно похожий способ описания существовал и в индийской традиции: все перечисленные выше свойства древнегреческого и латинского языков присущи и санскриту.
Несколько иная трактовка имеет место в арабской традиции, хотя и здесь исходная единица близка к фонеме. В арабском языке существует жесткая связь между классом фонемы и ее местом в структуре слова: корень состоит из согласных, прерываемых гласными, а вставляемые в корень гласные (огласовка) имеют грамматическое значение. Такая разная функциональная роль согласных и гласных, отраженная и в арабской письменности, где корни всегда фиксируются, а огласовка обычно не отражается (ср. греческое и латинское письмо, где в равной степени учитываются гласные и согласные), привела к принципиально разной оценке согласных и гласных (точнее, кратких гласных). В соответствии с арабской традицией элементарные и первичные для анализа единицы — не звуки вообще, а лишь согласные, а также долгие гласные. Краткие же гласные как особые сущности не выделяются. Следующая единица — слог, который образуется из одного, реже двух согласных применением операции введения огласовки, при этом слог и огласовка четко не разграничивались между собой. Как и в европейской традиции, количество слогов в отличие от количества звуков в арабской традиции не фиксировалось.
Еще менее для нас привычный подход принят в традициях Дальнего Востока. Так, в японской традиции также фиксировался набор первичных единиц, но их количество и их протяженность не похожи на принятые у нас. Такая единица (по-японски «он») буквально означает «звук», но эти «звуки» своеобразны. Например, японский лингвист XX в.
С. Хасимото еще в 30-е гг. писал, что любое слово каждый носитель языка легко разделит на «звуки»; например, японское слово мацури «праздник» делится на ма, цу и pu. Такие «звуки» могут быть разделены на еще более мелкие единицы — фонемы (этот термин тогда уже дошел из Европы до Японии), например, ма на м и а, цу — на ц и у; однако такое членение слишком сложно для обычного носителя языка и под силу лишь лингвисту. Очевидно, что речь здесь идет об отличных от наших языковых представлениях носителей японского языка. Из приведенного примера может показаться, что элементарные единицы для японского языка — слоги, но это не всегда так: слоги с долгими гласными типа ко и слоги с дифтонгами типа кай рассматриваются как состоящие из двух «звуков» кто = ко + о, кай = ка + й. Е. Д. Поливанов вполне справедливо указал, что такая единица в европейских терминах соответствует море.
Такие единицы (моры) обозначаются отдельными знаками и в употребляемой наряду с иероглифами японской азбуке — кане (во время формирования каны, в IX–X вв. н. э. существовало взаимно однозначное соответствие между знаками каны и морами, несколько нарушенное в современном языке). Японская традиция до ее европеизации обходилась только морами: понятия, соответствующие фонеме и слогу, сформировались в Японии уже в период европеизации под влиянием извне. Количество мор в японском языке несколько больше, чем количество фонем в языках мира, но все же японских мор столь мало (в современном языке не более двухсот, в древнем еще меньше), что они могут быть заданы списком. Рассмотрение моры в качестве элементарной единицы могло давать самые разнообразные следствия вплоть до попыток выделить общее значение для каждой моры, из которых якобы могут выводиться все остальные, тогда как для европейцев или арабов этимологизировать значение каждого звука было бы затруднительно. Такая особенность японской традиции — привычка идти от моры к звуку, а не наоборот — сохранилась даже в наши дни, несмотря на освоение европейских и американских лингвистических теорий и методов. Она безусловно связана со строем японского языка, где сочетаемость фонем менее свободна, чем в греческом, санскрите и арабском, а структура слога подчинена весьма жестким правилам.
Ознакомительная версия.
