id="id72">
Эта часть текста не была включена в оригинальный вариант, представленный для публикации (и исключенный Катковым).
Как ни удивительно, но даже название «Золотой век», занимающее в видении Ставрогина такое важное место, также связано с сектой скопцов, считавших период между 1802 и 1820 годами своим «Золотым веком». См. [Engelstein 1999: 31].
Это может завести нас в черную дыру нарративной относительности. Что появилось раньше, прототип или рассказ? Это рассказ о ком-то или именно рассказ создает своего персонажа? Наводящий на интересные мысли краткий анализ этих вопросов см. в [Abbot 2002: 127–129].
Характерные примеры можно найти в молитвах и проповедях Зосимы в «Братьях Карамазовых» и в строгом приказании Сони Мармеладовой Раскольникову: «Встань! <…> Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: “Я убил!”» [Достоевский 19736: 322] (курсив мой. – К. А.).
Она также зловеще перекликается с идеей великого романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина», вышедшего в свет вскоре после романа Достоевского: «Мне отмщение, и Аз воздам». Кто это говорит?
Кстати, перед тем как уйти от своего мужа, Марья Игнатьевна Шатова была гувернанткой – т. е. представительницей той самой категории женщин, в пользу которой давался благотворительный бал. В конце концов она спасается и, как и ее муж, умирает в состоянии благодати.
Нечаев, согласно надежным источникам того времени, был мастером фальсификации. Его «“Русский революционный комитет” и его многочисленная организация <…> существовали лишь в креативном мозгу Нечаева» [Carr, 1998: 270]. Что же до Бакунина, у него была «настоящая страсть придумывать политические общества, где он был главнокомандующим, а их рядовой состав вряд ли существовал где-либо, кроме как в его воображении» [Carr, 1998: 257]. Роман Достоевского показывает: хотя опасность действительно существует, факты ложны.
[Бубер 1995а].
Матерям уделяется внимание в некоторых недавних замечательных исследованиях. В статье «Матери и сыновья в “Братьях Карамазовых”: Скотопри-гоньевские мадонны» [Knapp 2004] Лиза Кнапп анализирует значение мотива Девы Марии в романе и истерическое расстройство личности матери Ивана и Алеши. Сьюзен Амерт исследует мотив Офелии в сюжетной линии Аделаиды Ивановны в работе «Ответственность читателя в “Братьях Карамазовых”: Офелия, Чермашня и осязаемое неизвестное» [Amert 1995]. См. также [Straus 1994; Murav 1995]. Все эти исследования содержат много новой информации о роли женщин в произведениях Достоевского.
Достоевский наделяет аналогичными чертами наиболее известного предшественника Федора Павловича – отца Сони в «Преступлении и наказании». Уже само его имя Семен Захарович Мармеладов («Семя, сын сахара и потомок мармелада») за версту отдает сладостью, брожением и разложением.
Берксон цитирует Карла Керени [Kerenyi 1976: 52, 38] и Марту Нуссбаум [Nussbaum 1999: 345].
В своем исследовании риторики табуирования в творчестве Достоевского [Meerson 1998] Ольга Меерсон прежде всего уделяет внимание серьезным моральным вопросам – таким как убийство, инцест и даже любовь. Хотя она не касается вопроса сексуальности, ее работа содержит серьезный задел для исследования этой темы.
В полной идей работе Сьюзен Амерт [Amert 1995] основное внимание сосредоточено на психологических и литературных аспектах связей между матерью и сыном. Я исследую моральное и символическое значение этих связей.
Интересное исследование вопроса о ладанке Дмитрия как средоточии борьбы между юридическими и романными нарративами см. в работе Кейт Холланд: [Holland 2004].
Я более подробно анализирую это направление мыслей в статье «Страсть Дмитрия Карамазова» [Flath 1999].
Краткий рассказ Достоевского о кликушестве в главе «Братьев Карамазовых» под названием «Верующие бабы» основан на исследовании Прыжова. См. [Достоевский 1976а: 44] и редакционные примечания в [Достоевский 19766: 531–532]. См. также [Knapp 2004: 36–39].
Недавнее обнаружение В. Гольштейном бесовских черт в характере Григория в данном случае весьма актуально. См. его работу [Golstein 2004].
См. также ее книгу «Женщины, ведьмы и бесы в имперской России» [Worobec 2001], содержащую всестороннее исследование феномена русского кликушества.
Следует вспомнить трактовку Л. И. Сараскиной образа Марьи Тимофеевны в «Бесах» как ведьмы, о чем я писала в предыдущей главе. Там бесноватая мать заявляла, что утопила свое дитя. См. главу «Искажение идеала (Хромоножка в “Бесах”)» книги «“Бесы”: Роман-предупреждение» [Сараскина 1990: 130–158].
См. [Belknap 1990: 100; Бем 1938: 135–141].
«…По спине его проходил мороз, чем ближе он подвигался к ее дому» [Достоевский 1976а: 94]. Этот мороз по коже также является сигналом бесовства, как мы видели при анализе рокового диалога Петра Верховенского со Ставрогиным в седьмой главе «Бесов»: когда Петруша целует Ставрогину руку (бес кусает свою жертву), у того холод пробегает не по руке, а, как и здесь, по спине [Достоевский 19746: 323–324].
Цит. по [Лотман и Успенский 2002: 97, прим. 1].
«Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал семя на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его» (Быт. 38: 9-10). На вопрос о том, что именно «делал» Онан и почему Господь счел это злом, комментаторы дают противоречивые ответы, однако для наших целей и в общепринятом толковании эти стихи являются запретом на мастурбацию. Разумеется, главной идеей, согласно моему толкованию, является спасительная сила любви (телесной и духовной) к другому человеческому существу, которую грех Онана отрицает. Более подробно об Онане см. [Laqueur 2003: 112–117].
Кстати, о приблизительно одновременном рождении Ивана и Смердякова: случай с Лизаветой произошел тогда же, когда Федор Павлович узнал о смерти своей первой жены, а
