Если (а это выглядит вполне правдоподобно) "смысловое совпадение" или "пересечение" событий не может быть объяснено причинно, тогда связующим звеном должно являться одинаковое значение параллельных событий; иными словами, их tertium comparationis (третье сравнимое) является смысл. Мы настолько привыкли считать смысл психическим процессом или содержимым психики, что нам и в голову не приходит предположить, что он может существовать и за пределами психе. Но наших знаний о психе нам вполне достаточно, чтобы по крайней мере не приписывать ей никаких магических свойств, не говоря уже о том, чтобы приписывать какие-либо магические свойства осознающему разуму. Таким образом, если нам нравится гипотеза, что один и тот же (трансцендентальный) смысл может одновременно проявиться в человеческой психе и во внешнем и независимом событии, то мы сразу же вступаем в конфликт с общепринятыми и гносеологическими взглядами. Если мы хотим, чтобы к нам прислушались, то мы должны все время напоминать себе об исключительно статистической истинности законов природы и об эффекте статистического метода, отвергающего все необычные события. Большая трудность заключается в том, что у нас нет абсолютно никаких научных методов доказательства существования объективного смысла, который как раз и не является обычным продуктом психики. Но мы просто вынуждены прийти к такому заключению, если мы не хотим вернуться к "магической причинности" и приписать психе свойство, которое далеко выходит за эмпирические пределы ее действия. В этом случае, если мы не хотим расстаться с причинностью, мы вынуждены предположить следующее: либо бессознательное Сведенборга устроило пожар в Стокгольме, либо само это объективное событие каким-то непостижимым образом вызвало в мозгу Сведенборга соответствующие картины. И в том, и в другом случае встает уже упоминавшийся выше вопрос о "передаче", ответить на который просто невозможно. Какая из гипотез более правдоподобна - это, разумеется, вопрос субъективного мнения. В выборе между магической причинностью и трансцендентальным смыслом нам не поможет и традиция, потому что, с одной стороны, вплоть до наших дней примитивное мышление всегда считало синхронистичность магической причинностью, а с другой стороны, философия уже с середины восемнадцатого века предполагала наличие тайного соответствия или "смысловой" связи между естественными событиями. Я предпочитаю последнюю гипотезу, потому что она, в отличие от первой, не противоречит эмпирической концепции причинности и может считаться принципом sui generis (специфический). Это обязывает нас если не исправлять общепринятые ныне принципы естественного объяснения, то, по крайней мере, увеличить их количество. Для операции такого рода нужно иметь очень веские причины. Однако я верю, что высказанные мною выше мысли представляют собой аргумент, требующий тщательного рассмотрения. Психология, как никакая другая наука, не может себе позволить не обращать внимания на эти вещи. Они слишком важны для понимания бессознательного, не говоря уже об их философском значении.
3. Предвестники идеи синхронистичности
Принцип причинности провозглашает обязательность причинно-следственной связи. Принцип синхронистичности гласит, что "смысловое совпадение" обусловлено "одновременностью" и "смыслом". Итак, если мы предположим, что эксперименты по ЭСВ и многочисленные другие наблюдения являются доказанными фактами, то мы должны сделать вывод, что помимо причинно-следственной связи в природе существует еще один фактор, который выражает себя в упорядочивании событий, а перед нами предстает в образе смысла. Хотя смысл является антропоморфическим толкованием, он, тем не менее, образует незаменимый критерий синхронистичности. Чем на самом деле является тот фактор, который нам представляется "смыслом", нам узнать не дано. Однако, в качестве гипотезы он не так уж невероятен, как это может показаться на первый взгляд. Мы должны помнить, что рационалистический западный подход не является единственно возможным и всеобъемлющим, зато отличается предубежденностью, которая требует поправки. Гораздо более древняя китайская цивилизация всегда мыслила по-другому, и если мы хотим отыскать нечто подобное (по крайней мере, в философии) в нашей цивилизации, то мы должны вернуться к Гераклиту. Только в астрологии, алхимии и ворожейных методах у нас нет принципиальных расхождений с китайцами. Вот почему западная и восточная алхимии развивались параллельно, и шли к одной и той же цели, содержащей более-менее идентичные идеи.[86]
Центральной идеей (и одной из древнейших) китайской философии является Дао. Это слово иезуиты перевели как "Бог". Но этот перевод правилен только с точки зрения западного мыслителя. Другие переводы, типа "Провидения" и тому подобных, являются обычной кустарщиной. Ричард Вильгельм блестяще перевел его как "смысл".[87] Концепция Дао пронизывает всю философскую мысль Китая. В нашем образе мышления такое положение занимает причинность, но забираться на эти господствующие высоты она начала всего лишь двести лет тому назад и достигла их благодаря нивелирующему влиянию статистического метода с одной стороны, и уникального успеха естественных наук с другой, в результате чего метафизический взгляд на мир стал считаться чем-то неприличным.
Лао-цзы так описывает дао в своем знаменитом "Дао Де Цзин":[88]
"Есть нечто бесформенное, но совершенное, Существовавшее прежде, чем возникли небо и земля.
Так неподвижно! Так бессодержательно! Ни от чего не зависит и неизменно. Всепроникающе и непоколебимо. Возникает мысль, что оно - это мать всех вещей, что существуют под небом Я не знаю его названия, Но называю его "Смыслом".
Если бы я должен был дать ему имя, то назвал бы его "Великим".
(Гл. XXV.)
"Десять тысяч вещей облачены в Дао, как в одежду, но он не стремится повелевать ими" (Гл. XXXIV). Лао-цзы определяет его, как "Ничто"[89], но, как говорит Вильгельм, он имеет ввиду только его "противоположность миру реальности". Лао-цзы так описывает его природу:
"Мы соединяем тридцать спиц и называем это колесом;
Но оно находится в пространстве, где нет ничего, что получало
бы пользу от колеса.
Мы можем вращать гончарный круг, чтобы создать сосуд. Но он находится в пространстве, где нет ничего, что получало бы пользу от сосуда.
Мы сколачиваем двери и окна, чтобы построить дом. Но он находится в пространстве, где нет ничего, что получало
бы пользу от дома. Стало быть, если мы пользуемся тем, что есть мы также
должны призать полезность того, чего нет. (Гл. XI.)
"Ничто" - это явно "смысл" или "назначение", и называется оно "Ничем" потому, что доступно не миру чувств, а только его "организатору".[90] Лао-цзы говорит:
"Глаза пристально смотрят, но не видят даже краешка его,
И потому он называется ускользающим.
Уши прислушиваются, но не могут услышать его,
И потому он называется утонченным.
Руки ищут, но не могут ухватить его,
И потому он называется бесконечно малым...
Все это называется бесформенными очертаниями,
Неочерченными формами,
Смутным сходством.
Стань перед ними и ты не увидишь начала
Стань позади их и ты не увидишь конца. (Гл. XIV.)
Вильгельм определяет Дао, как "концепцию, находящуюся на самом острие чувственного восприятия". Там "противоположности уравновешиваются в неразличенность, но они по-прежнему потенциально существуют. Вильгельм продолжает: "Это зерна чего-то, что соответствует, во-первых, видимому, то есть чему-то, обладающему природой образа; во-вторых, слышимому, то есть чему-то, что обладает природой слова; в-третьих, протянувшемуся в пространстве, то есть обладающему формой. Но эти три вещи четко не определены, они являются не-пространственным и не-временным единством, они не имеют ни верха, ни низа, ни переда, ни зада". Как сказано в "Дао Де Цзин":
Несопоставимое и неосязаемое,
Но в нем дремлют формы.
Неосязаемое и ни с чем несопоставимое,
Но в нем существуют вещи.
Призрачно оно и неясно.
(Гл. XXI.)
Вильгельм полагает, что реальность является концептуально познаваемой потому, что (с точки зрения китайцев) во всех вещах содержится скрытая "рациональность"[91]. Эта идея лежит в основе "смыслового совпадения": оно возможно, потому что обе стороны обладают одинаковым смыслом. Когда преобладает смысл, возникает порядок:
