Ознакомительная версия.
Зрение, как известно, есть самое объективное из чувств. Все субъективные зрительные образы, не исключая и простых образов зрительного воспоминания, пространственны. Когда мы что-либо живо представляем себе, то мы собственно ставим перед очами нашей души пространственный зрительный образ, причем даже легко оцениваем расстояние, на котором находится представленный предмет от нашего умственного ока. Поэтому нелишне остановиться на различии между тремя родами субъективно возникающих зрительных образов, на различии между обыкновенными зрительными представлениями, псевдогаллюцинациями и галлюцинациями. Путем известного расположения опытов нам удавалось достигнуть, что в ряде беспрерывно сменяющихся псевдогаллюцинаций зрения у Долинина время от времени являлись настоящие зрительные галлюцинации (равнозначащие с наблюдавшимися И. Мюллером, Генле22, Фехнером, Гагеном и др.). Эти галлюцинации у Долинина чаще бывали элементарными, однако, иногда они (задолго до наступления дремоты, т. е. при совершенно ясном, нимало не омраченном сознании) становились более сложными (лица людей, портреты и т. п.) и тогда по содержанию своему переставали отличаться от псевдогаллюцинаций. Что касается до обыкновенных образов воспоминания или фантазии, то они во время псевдогаллюцинирования могут быть вызываемы самонаблюдателем произвольно и притом в более живом виде, чем обыкновенно. Разница между этими тремя родами субъективных зрительных восприятий, легко уловимая самонаблюдателем при возможности непосредственного сравнения их между собой, будет лучше видна на конкретном примере.
Образ гусара в красной фуражке, синем мундире и малиновых штанах, запущенных в сапоги, являлся у Долинина в качестве псевдогаллюцинации. Попытка произвольного вызывания этой псевдогаллюцинации дает в результате у Долинина (особенно в час псевдогаллюцинирования) относительно весьма живое (однако не псевдогаллюцинаторное) зрительное представление. Наконец, гусар мог бы быть и настоящей галлюцинацией. Во всех этих трех случаях субъективно возникший зрительный образ проецируется наружу. В случае псевдогаллюцинации гусар видится внутренне; его образ спонтанно является не перед телесными очами (что особенно чувствуется, если в полутемной комнате глаза самонаблюдателя открыты[35], но перед очами духовными, именно перед внутренне зрящим субъектом, совершенно так, как и при произвольном усилии воображения мы представляем себе, что известное лицо стоит перед нами в определенном от нас расстоянии. Но при этом образ гусара восприемлется сознанием (пассивная преапперцепция) сразу со всеми мельчайшими своими частностями, в один момент Долинин с большой отчетливостью видит не только ярко-красную фуражку, но и кокарду на ней, все черты лица и выражение последнего, черные бакенбарды и закрученные в кольца усы, все шнурки голубого мундира на груди. В этом живом и до мельчайших подробностей отчетливом чувственном образе ничто не может быть изменено произвольными усилиями воображения: Долинин принужден видеть гусара именно так, как он ему сам собой представился, никак не иначе, так что не может, например, поставить его в профиль, обратить его вниз головой или просто заставить его снять фуражку. Этот псевдогаллюцинаторный образ проецируется на известное расстояние наружу, но тем не менее он не приводится ни в какое отношение к реальным предметам, окружающим самонаблюдателя. Для псевдогаллюцинирования при открытых глазах необходимо не преапперципировать внешних предметов, а оставить точку внутреннего ясного видения для пассивного преапперципирования субъективного образа. Неясно апперципируемые внешние предметы, оставшись вне внутренней точки ясного зрения, в момент появления в последней образа гусара совсем исключаются из сознания; вместе с этим прекращается восприятие внешней или реальной пространственности, так что в результате остается лишь субъективный образ с его, так сказать, внутренней или идеальной пространственностью. Понятно, что субъективный образ, принадлежащий идеальному пространству, может вступить в соотношение с предметами, находящимися в реальном пространстве,23 только тогда, когда мы произвольными умственными усилиями постараемся искусственно установить такое соотношение; однако для этого необходимо, чтобы сам субъективный зрительный образ вполне зависел от нашего произвола и потому установка упомянутого искусственного соотношения возможна только для произвольно вызванного образа воспоминания или фантазии. Так, смотря на пустое реальное кресло, Долинин с известным умственным усилием может приспособить к этому креслу воображаемого гусара. Однако такого рода искусственная комбинация реального и идеального пространства гораздо труднее, чем свободная игра фантазии. Долинину, сидя у себя в кабинете, гораздо легче, напр., перенестись воображением в театр и представить себя сидящим в третьем ряде кресел, позади гусара. При псевдогаллюцинировании при закрытых глазах восприятие темного зрительного поля неизбежно прекращается; если самонаблюдатель будет при этом стараться не упускать из восприятия и темное поле зрения закрытых глаз, то он прекратит зрительное псевдогаллюцинирование. Таким образом, темное (объективное) поле зрения закрытых глаз, то самое поле, в котором являются последовательные образы и элементарные галлюцинации зрения, совершенно отлично от поля зрения псевдогаллюцинаторных образов. Однако и при закрытых глазах псевдогаллюцинированный гусар является перед Долининым, локализируясь на определенное (в отдельных случаях различное) расстояние от него; поэтому самонаблюдателю может показаться (хотя обыкновенно этого не кажется), что при зрительном псевдогаллюцинировании он видит не «головою», как при зрительном воспоминании или фантазировании, но как будто глазами, – и это тем легче, что при зрительном псевдогаллюцинировании совершенно не бывает того чувства напряжения, легкого давления и стягивания во лбу или внутри головы, которым обыкновенно сопровождается всякий акт произвольного зрительного воспоминания или фантазирования[36].
Образ гусара, являющийся в голове Долинина в качестве простого воспроизведенного представления, помимо своей зависимости от воли самонаблюдателя (гусар может быть тогда одинаково легко воображен в фуражке, без фуражки, стоящим, сидящим, скачущим на лошади и т. п.), отличается от псевдогаллюцинации тем, что, будучи введен во внутреннюю точку фиксации во всей своей целостности, этот образ явится бледным, малоотчетливым, и, главное, схематичным, лишенным подробностей; если при этом Долинин устремит внимание на красную фуражку гусара, то, разумеется, последняя выступит резче, так что на ней, может быть, усмотрятся выпушка и кокарда; но в этот момент лицо и еще более грудь гусара исчезает из внутреннего поля зрения. Точно так же, если Долинин будет фиксировать своим воображением грудь гусара, стараясь чувственно живее представить себе золотые шнуры на синем мундире, он упустит из внутреннего поля зрения как малиновые штаны, так и голову в красной фуражке. При псевдогаллюцинации, как мы видели, бывает совсем иное.
В случае действительной галлюцинации гусар, может быть, будет увиден далеко не с той резкостью, как при объективном восприятии, тем не менее он явится на определенном месте реальной комнаты, прикроет собой часть стены или, по меньшей мере, получится в виде картины, намалеванной красками на стене. Если бы гусар явился в виде раскрашенной миниатюрной фигурки в темном поле зрения закрытых глаз (гипнагогические галлюцинации, фантастические зрительные явления И. Мюллера), то в этом случае субъективный образ, составляя часть темного зрительного поля, будет воспринят вместе с этим последним и получит в сознании тот же характер объективности, который присущ и темному полю зрения закрытых глаз. Галлюцинаторные образы непомраченного сознания, даже в тех случаях, когда они имеют вид неясных теней, всегда находятся в определенном отношении или к видимым вокруг реальным предметам, или к темному Зрительному полю закрытых глаз, и в силу этого представляют для сознания значение объективности. В своем суждении галлюцинирующий субъект может и не смешивать фантом с действительностью, но сенсориальная сторона дела от этого нимало не изменится.
Эмпирически найденная разница между тремя родами субъективных зрительных восприятий может быть выражена следующим образом. Зрительные образы воспоминания и фантазии соответствуют субъективному пространству; это суть образы относительно бледные и схематичные; обыкновенно они вызываются нами произвольно. Зрительные псевдогаллюцинации тоже принадлежат субъективному пространству и имеют поле зрения, одинаковое – с образами воспоминания, но это суть образы, возникающие спонтанно; они весьма определенны, живы, чувственно весьма (даже до мельчайших деталей) законченны, причем в том случае, если они представляют копии с реальных предметов, весьма точны (псевдогаллюцинаторные явления так называемой «зрительной памяти»). Галлюцинаторные зрительные образы непомраченного сознания принадлежат пространству объективному; здесь субъективное чувственное восприятие происходит «совместно и одновременно» (Гаген) с объективными восприятиями и имеет значение, одинаковое с этими последними. Субъективные зрительные представления, известные под названием сновидений, и им аналогичные состояния (галлюцинации помраченного сознания) собственно соответствуют субъективному пространству; но они становятся для восприемлющего сознания равнозначащими с объективными восприятиями вследствие невозможности непосредственного сравнения их с этими последними, ибо при состоянии сна, равно как и во многих случаях душевного расстройства, сознание более или менее совершенно отрешается от реального внешнего мира. Кортикальные галлюцинации, к числу которых я отношу и сновидения, – это именно объективизация мира представлений; но при нормальном, относительно восприятия внешних впечатлений нерасстроенном сознании чисто кортикальные галлюцинации (как об этом подробно трактуется в главе X), по моему мнению, невозможны.
Ознакомительная версия.
