концентрация папаверина была иной – восемь процентов вместо положенных двух.
Подмена прошла гладко. Шесть штук осталось в запасе, потому что в упаковке, которая лежала в портфеле, было всего четыре ампулы. Оставалось дождаться результата, который должен был наступить очень скоро – муж предупредил, что завтра ему снова придется работать «до зари». «А может и не придется», – ехидно подумала Илона Аркадьевна и поспешила отвернуться, чтобы не выдать себя взглядом или невольной улыбкой.
Приапи́зм (так, в честь древнегреческого бога плодородия Приапа, называется патологически длительная эрекция) – состояние крайне неприятное, болезненное. И чем дольше сохраняется напряжение, тем сильнее становится боль. В общем, все хорошо в меру, а сверх меры уже не хорошо. К тому моменту, когда стало ясно, что нужно вызывать «скорую», неверный муж мог только лежать на спине и стонать. В сидячем положении боль усиливалась и начинала отдавать в спину, а о том, чтобы встать и пойти, не могло быть и речи. Лежал он в квартире любовницы, на пятом этаже безлифтового сталинского дома. В скоропомощную машину страдальца несли на носилках, прикрыв простыней, потому что никакой другой одежды на свои многострадальные чресла он надеть не мог. Дело было утром, в седьмом часу, многие соседи выглядывали на шум и удивлялись – ну и дела! – но страдальцу, одурманенному обезболивающими препаратами, было не до таких мелочей.
Правда, в приемном покое шестьдесят восьмой больницы он прочухался и устроил скандал, требуя, чтобы в истории болезни указали, что его привезли в больницу из здания научно-исследовательского института бетона, находящегося на пересечении Рязанского проспекта со Второй Институтской улицей, а не из жилого дома в Бронницком переулке. Вообще-то в историях болезни такие подробности не указывают, записывают только адрес места жительства, но тут уж дежурный врач разозлился на скандалиста и записал, что пациент доставлен из такой-то квартиры такого-то дома, где он находился в гостях у своей подруги. А дежурная медсестра, еще более вредная, чем доктор, позвонила Илоне Аркадьевне и выложила ей все подробности, включая и описание внешности дамы, сопровождавшей ее мужа.
– Такая вся из себя лахудра, воображения как у английской королевы, а нос, как у Буратино и ноги кривые!
Услышав это, Илона Аркадьевна довольно улыбнулась. У нее был правильный, можно сказать – классический нос, и длинные стройные ноги. И никто никогда не называл ее «лахудрой». Всяко-разно обзывали – и «сукой», и «стервой», и «сволочью», но не «лахудрой».
* * *
Мораль сей притчи такова: «любовь» и «обман» – не самое лучшее сочетание. Скажем прямо – никудышное. Банально? Нет – жизненно!
Как-то так.
Притча пятая. Принцесса и рыцарь
«Ты – принцесса из царства не светского,
Он – твой рыцарь, готовый на всё…
О, как много в вас милого, детского,
Как понятно мне счастье твоё!»
Марина Цветаева, «Лесное царство»
В каждой профессии есть свои ништяки – неофициальные приятные выгоды. Для Геннадия Маратовича ништяком были романы со студентками. В рамках приличия, без какого-либо харрасмента или принуждения. Если два взрослых человека тянутся друг к другу, то какое значение имеет их статус? Где вообще сказано, что доценту кафедры нельзя влюбляться в студенток или, наоборот, студенткам нельзя влюбляться в своих преподавателей? Давайте не будем ставить на одну доску Принуждение и Чувство. Геннадий Маратович никогда не принуждал никого к любви, это недостойно и вообще невкусно. Как можно требовать секс за зачет или за отличную оценку? К любви не принуждают, любовью одаривают… Улавливаете разницу? Что же касается зачетов и оценок, то в этом смысле Геннадий Маратович вообще был не жадным. Для получения у него удовлетворительной оценки достаточно было объяснить разницу между финансированием и кредитованием. Знание источников финансового права гарантировало оценку «хорошо», ну а если студент мог сказать нечто внятное по всем вопросам своего экзаменационного билета, то он получал «отлично». Геннадия Маратовича регулярно критиковали за чрезмерный либерализм (даже сам ректор выражал недовольство), но толку от критики не было никакого. Известно же, что горбатого только могила исправит. Во всех смыслах.
– И что девки так к тебе липнут? – удивлялась жена.
– Чуют доброго человека, – отшучивался Геннадий Маратович.
Внешность у него была неброская. Достоевский или, скажем, Тургенев, описали бы Геннадия Маратовича как «невзрачного блондина с большими голубыми глазами». Но дело было не в глазах, и не в доброте, как таковой, а в отношении к пассиям. Рядом с Геннадием Маратовичем женщины чувствовали себя принцессами, самыми-самыми, единственными и несравненными. Это подкупает, восхищает и располагает. К супруге Геннадий Маратович относился точно так же, его широкой души хватало на всех. Благодаря такому отношению супруга долго смотрела сквозь пальцы на его амурные похождения. Мол, у нас все серьезно, а на стороне – простой кобеляж. Но с годами, по мере того как начала проигрывать студенткам в сравнении, стала нервничать, а в преддверии климакса превратилась в сущую фурию, в сравнении с которой Отелло выглядел наивным добряком. Малейшее подозрение, не имевшее под собой никаких оснований, могло стать поводом для грандиозного скандала с битьем посуды, разрыванием одежд и угрозами «одним разом покончить со всем этим кошмаром», то есть – покончить с собой. Радовало только одно – фурия очень скоро превращалась в ласковую кошечку. Выплеснет накопившееся, проплачется – и приходит каяться. «Прости, милый, сама не знаю, что на меня нашло. Давай ужинать…». Или обедать, или завтракать – буря могла подняться в любое время суток, в том числе и ночью. Увидит несчастная женщина во сне, как ее муж развлекается с юными нимфами, проснется – и обрушит на него свой праведный гнев.
Развод, пожалуй, был бы лучшим выходом из сложившегося положения, но ему препятствовали некоторые соображения. При разводе Геннадий Маратович лишился бы не только жены, но и двух дочерей – старшеклассниц, которые всецело были на стороне матери. Старшая, Ирочка, даже пыталась делать отцу замечания, на которые Геннадий Маратович, при всей своей доброте, реагировал крайне раздраженно. Нечего, мол, яйцам курицу, то есть – петуха, учить. Супруга сгоряча действительно могла бы сотворить с собой что-то нехорошее. Во всяком случае, Геннадий Маратович верил, что на пике эмоций, на настоящем пике, вызванном разводом, она может оказаться способной на такое. И главное – Геннадий Маратович любил свою жену, до сих пор любил так же, как и в самом начале. Вот как влюбился с первого взгляда, так и продолжал любить. И девочек своих нежных он тоже любил, ведь одно другому
