Существует и противоположный полюс восприятия вины — иррациональная моральность. Она похожа на состояние высокомерия, укрывающего сознание от стыда: человек старается обойти проблему, уверяясь в собственной безгрешности. Такой индивид, отстаивая свои убеждения, может быть весьма агрессивным. Ведь он думает, что его способ жизни — единственно верный. К идеализации алкоголика/наркомана нередко прибегают и сами алкоголики/наркоманы, и члены их семей, и… масс-культура. В России широко распространена форма оправдания психологической зависимости неким «неравнодушием», а также «душевной тонкостью» и «чувствительностью» аддикта. Он/она, дескать, так страдает от вида чужой боли, что просто не может оставаться трезвым дольше часа! Его/ее губит тревога за судьбу России! От нашего страшного времени отдохнуть можно только в запое! В общем, как сказал Фазиль Искандер: «Вся Россия — пьющий Гамлет».
Но и те, кто ухаживает за аддиктом (в психологии их называют соаддиктами или созависимыми), не чужды самоутверждения и самовосхваления: вот, муж/жена у меня чудовище, но я никогда не брошу близкого человека! Это мой крест! Впрочем, дело не в доброте душевной и не в высокой нравственности соаддикта, а в том, что он добивается правдоподобной имитации незаменимости и всепрощения. Благодаря такому имиджу можно избавиться от вины и стыда, возвыситься над обычными людьми, лишенными ореола мученичества. Иррациональная моральность — действенное средство психологической защиты, которое уводит из общества простых смертных, позволяет ощущать себя святым, «мучеником за идею» и т. п. Соаддикт в состоянии «Мать Тереза/Махатма Ганди» считает себя вправе требовать уважения вне зависимости от того, насколько глупо и бездарно он транжирит свое силы и время. Почему глупо и бездарно? Потому, что его личностные потребности не соответствуют выбранному имиджу. Все, что он делает, нужно не ему, а его чувству вины.
Чувство вины задает программу поведения и восприятия личности еще в детстве — так же, как это делает стыд. И в дальнейшем индивид развивает и совершенствует предложенные ему примочки, все удаляясь от личностного, оригинального мышления, которое у него могло бы быть. Могло бы, но разрушилось под напором вины и стыда. А точнее, под натиском потребности избежать мучений, сопровождающих эти переживания. Вообще, механизмы защиты от вины так же прихотливы, как и защиты от стыда, но все-таки имеют собственную специфику.
1. Некоторые из форм защиты помогают индивиду поверить, что он и впрямь невиновен. В первую очередь, это рационализация — эффективная, но асоциальная защита. Аддикт убеждает себя, что алкоголь, наркотики, сексуальная невоздержанность или неконтролируемая агрессия — не что иное, как спасательный круг в бескрайнем море людской подлости. Ради решения этой задачи он искажает восприятие ситуации и перекладывает вину на другие плечи: «У меня такая семейка (работа, компания, судьба), что поневоле запьешь!» или перенаправляет внимание окружающих на кого-то, кто еще хуже: «Ну не убил же я никого, в конце-то концов!» — иными словами, ведет отсчет с другого конца. В начало шкалы он ставит не адекватного, разумного человека, способного на любовь, сострадание и уважение к другим людям, а форменное чудовище, достойное пристального внимания Стивена Кинга и Альфреда Хичкока. «А вот я совсем не такой!» — гордится «рационализатор». Сомнительная причина для гордости. Зато она помогает спрятаться от чувства вины.
Рационализирующие алкоголики/наркоманы стараются убедить себя и других, что аддикция — их личное дело, что они никому не наносят ущерба, кроме себя самих: ведь это же мое собственное здоровье — захочу и пропью! Причем первое, что именно подвергается пропиванию — это адекватность восприятия. Нарушаются причинно-следственные связи: причина и следствие меняются местами. Так, алкоголик, нуждаясь в оправдании своей агрессии, начинает следить за женой или жестоко избивать ее, стараясь вырвать признание об изменах, о связях на стороне, о занятии проституцией и проч. Он, разумеется, не сознает, что информация такого рода ему просто необходима: иначе как подтвердить свой «облико морале»? Зато после выбитого признания все становится мило-душевно: я колочу жену не потому, что сливаю агрессию на ближайший объект, я ее уму-разуму учу, нравственность ейную повышаю! Многие алкоголики/наркоманы настолько запутываются в объяснениях, отчего они совершают те или иные проступки или даже преступления, что грань между фантазиями и реалиями для хмельных выдумщиков практически исчезает. В результате аддикт чувствует себя смутно виноватым все время — и, как правило, небезосновательно. А вину, даже смутную, размытую, неопределенную, приходится заглушать выпивкой или наркотой.
Вот так работает рационализация: заглушает чувство вины и позволяет продолжать аддиктивное поведение. Для выздоравливающих аддиктов очень важно научиться узнавать свои рационализации, отделять их от реальности и видеть ситуацию такой, как она есть, а не такой, как хотелось бы.
Другим полюсом защиты, позволяющей аддикту, а чаще всего соаддикту поверить в собственную правоту, является самозабвение. Нет, речь не о том состоянии опьянения, когда алкоголик/наркоман не помнит себя и вспоминать не торопится. Самозабвение личности — явление более стойкое, нежели крайняя степень забытья под дозой. Человек может поверить в то, что не имеет права на личные потребности, на индивидуальность, на агрессию, на заботу о себе, вообще на нормальную жизнь. И тогда он приходит к выводу, что его идентичность — всего-навсего средство для удовлетворения ожиданий окружающих. Ценой избегания вины становится отказ от себя.
Понятно, что подобное отношение к себе способствует образованию садомазохистского тандема аддикт-соаддикт: гневный алкоголик обрушивает на партнера цунами агрессии, порожденную его потребностью в самооправдании; безропотный созависимый партнер (жена или дочь — ведь самозабвенного поведения чаще всего ждут от женщин) покорно принимает незаслуженное наказание, демонстрируя недюжинную выносливость и отличную физическую форму. Впрочем, некоторые алкоголики тоже ведут себя самозабвенно, то есть буквально готовы снять и отдать последнюю рубашку. Повторяем: перед этой установкой особенно уязвимы женщины. От них традиционно ожидают проявлений «неразумного альтруизма». Психологи считают, что женщины-алкоголички, разрываясь между продолжением лечения и преждевременным принятием своих домашних обязанностей (которое сопряжено с неизбежным срывом), слишком рано стремятся вернуться к семейным ролям. Их подстегивает чувство вины. В результате лечение оказывается неоконченным, а результат — нестойким.
2. Другие формы защиты переводят тревогу и страх наказания, сопровождающие чувство вины, в более удобную форму. Как ни странно, более «удобным» представляются навязчивые мысли и повторяющееся поведение. Концентрируясь на этом «психическом рефрене», человек отвлекается от чувства вины, от неприемлемых импульсов и невыносимых ощущений.
Обсессивно-компульсивная деятельность — это сумма двух слагаемых: обсессивного, то есть навязчивого, мышления и компульсивных, то есть повторяющихся, действий. Навязчивые мысли — главная защита против чувства вины. Человек может проводить многие часы, обдумывая мельчайшие подробности действий, которые он уже совершил или только собирается совершить. Скрупулезный поиск ошибок, просчетов, непродуманных решений и вообще всего, что мешает идеальному выполнению задачи — все это… парализует личность. Человек, достигший совершенства в психологической защите такого рода, не в силах решить простейшей задачи: его обессиливает нерешительность, а гигантское количество «если» не позволяет выработать сколько-нибудь приемлемый план.
Повторяющиеся действия снижают хроническое чувство тревоги, не имея никакого реального влияния на ситуацию: пересчитывая трещины в асфальте или маниакально соблюдая чистоту, компульсивная личность верит в то, что у нее все под контролем — пока она действует как заведено, ее не накажут. Разумеется, это срабатывает не лучше, чем попытки леди Макбет отменить наказание за убийство шотландского короля Дункана мытьем рук и лунатизмом[26]. Пьянство — та же компульсивная деятельность. Алкоголик, употребляющий один и тот же напиток в одно и то же время, может считать, что держит себя в руках, знает меру, соблюдает правила и вообще ведет практически здоровый образ жизни. Естественно, это самообман, созданный исключительно ради избавления от чувства вины.
Выздоравливающий алкоголик, отказавшийся от компульсивного пьянства, может переживать сильнейшую вину и тревогу. Велика опасность того, что, не вынеся прессинга тревоги, он пристрастится к другим аддиктивным агентам: к калорийной пище, к курению и т. п. Оптимальным вариантом можно считать «положительную аддикцию»: увлечение бегом трусцой или посещением программы Анонимных Алкоголиков. Лучше уж относительное выздоровление, чем никакого.
